Страница 19 из 91
– Любопытно, – заметил я. – Почему она хочет вас видеть?
– Вас удивляет, что она хочет меня видеть? Вы не слишком вежливы, друг мой.
Пуаро любит пошутить некстати, что меня, честно говоря, раздражает.
– Мы поедем к ней сейчас же, – заключил он и, любовно смахнув со шляпы воображаемую соринку, водрузил ее на голову.
Мне идея Сильвии Уилкинсон о том, что лорда Эджвера убила его дочь, показалась абсурдной. Такое мог предположить лишь совершенно безмозглый человек. Я поделился своими мыслями с Пуаро.
– Безмозглый, безмозглый... Что за этим стоит? Развивая свою мысль, Гастингс, вы бы могли, наверное, добавить, что у Сильвии Уилкинсон куриные мозги, выразив таким образом свое мнение о ее умственных способностях. Но давайте тогда рассмотрим курицу. Она существует и размножается, не правда ли? А это признак высокой природной организации. Прелестная леди Эджвер не знает ни истории, ни географии, ни, скажем, классической литературы – sans doute[25]. Если при ней произнести имя Лао-цзы, она подумает, что речь идет о чьем-то пекинесе, и вполне возможно, что Мольер в ее воображении ассоциируется с maison de couture[26]. Но как только дело доходит до выбора туалетов или удачного замужества, или устройства собственной карьеры – ей нет равных! Я не стал бы спрашивать философа о том, кто убил лорда Эджвера, потому что с точки зрения философа убийство – это путь к достижению максимальной выгоды для максимального числа людей, а поскольку конкретно определить это трудно, философы редко становятся убийцами. Но мнение «безмозглой» леди Эджвер может быть весьма ценным, поскольку она стоит на земле обеими ногами и руководствуется знанием худших сторон человеческой натуры.
– Возможно, в этом что-то есть, – согласился я.
– Nous void[27], – сказал Пуаро. – Мне тоже любопытно знать, почему мисс Марш так срочно хочет меня видеть.
– Естественное желание! – не удержался я. – Вы же сами объяснили четверть часа назад. Естественное желание увидеть неповторимое и уникальное вблизи.
– А вдруг это вы произвели на нее неизгладимое впечатление, мой друг? – спросил Пуаро, дергая за ручку звонка.
Передо мной всплыло удивленное лицо девушки, стоящей на пороге своей комнаты. Я хорошо запомнил эти горящие темные глаза на бледном лице. Их взгляд невозможно было забыть.
Нас провели наверх, в гостиную, куда через несколько минут вошла и Адела Марш.
Внутренняя напряженность, которую я ощутил в ней раньше, теперь усилилась. Эта высокая, худая, бледная девушка с лицом, на котором глаза по-прежнему горели мрачным огнем, казалась существом необыкновенным.
Она была совершенно спокойна, что, учитывая ее юность, было просто удивительным.
– Я очень благодарна вам, мсье Пуаро, за то, что вы так быстро откликнулись на мое письмо, – сказала она. – Сожалею, что мы не встретились утром.
– Вы спали?
– Да. Мисс Кэррол – секретарша моего отца – настояла на этом. Она очень добра ко мне.
В ее голосе прозвучало еле уловимое, удивившее меня недовольство.
– Чем я могу быть вам полезен, мадемуазель? – спросил Пуаро.
Она минуту помедлила и затем спросила:
– За день до того, как мой отец был убит, вы приходили к нему.
– Да, мадемуазель.
– Почему? Он... посылал за вами?
Пуаро не спешил с ответом. Казалось, он колеблется. Теперь я понимаю, что он делал это намеренно, и расчет его оказался верен. Он хотел заставить ее говорить, а она, как он догадался, была нетерпелива. Ей все нужно было скорей.
– Он чего-то боялся? Почему вы молчите? Вы должны мне сказать! Я должна знать! Кого он боялся? Что он вам сказал?
Я не зря подозревал, что ее спокойствие – деланое. Она начинала нервничать, и ее руки, лежащие на коленях, заметно дрожали.
– Разговор, происходивший между лордом Эджвером и мной, был конфиденциальным, – сказал наконец Пуаро.
Она не отрывала взгляда от его лица.
– Значит, вы говорили о... чем-то, связанном с нашей семьей? Ну зачем, зачем вы мучаете меня? Почему вы ничего не говорите? Мне нужно знать... понимаете, нужно!
Пуаро вновь отрицательно покачал головой, что, разумеется, усилило ее волнение.
– Мсье Пуаро! – Она выпрямилась. – Я его дочь. Я имею право знать, чего мой отец боялся за день до смерти. Несправедливо держать меня в неведении! К тому же это несправедливо и по отношению к нему.
– Вы так сильно любили своего отца, мадемуазель? – мягко спросил Пуаро.
Она отшатнулась, будто ее ударили.
– Любила его? – прошептала она. – Любила его? Я?.. я...
Тут ее покинули остатки самообладания, и она расхохоталась, неудержимо и громко, чуть не упав со стула.
Этот истерический смех не остался незамеченным. Дверь распахнулась, и в гостиную вошла мисс Кэррол.
– Адела, дорогая моя, это никуда не годится, – твердо сказала она. – Успокойтесь, прошу вас. Слышите? Сейчас же прекратите.
Ее строгость и настойчивость возымели эффект. Адела начала смеяться тише, затем смолкла, вытерла глаза и снова уселась прямо.
– Простите, – тихо сказала она, – со мной такое в первый раз.
Мисс Кэррол продолжала пристально смотреть на нее.
– Не беспокойтесь, мисс Кэррол, все в порядке. Фу, как глупо...
И она вдруг улыбнулась странной, горькой улыбкой, исказившей ее лицо.
– Он спросил меня, – сказала она громко, отчетливым голосом, глядя прямо перед собой, – сильно ли я любила своего отца.
Мисс Кэррол не то кашлянула, не то вздохнула, скрывая замешательство, а Адела продолжала, пронзительно и зло:
– Интересно, что мне сейчас лучше сказать, правду или ложь? Наверное, правду. Нет, я не любила своего отца. Я его ненавидела.
– Адела, дорогая...
– К чему притворяться? Вы не испытывали к нему ненависти, потому что он не смел вас тронуть! Вы из тех немногих, с кем он считался. Вы на него работали, а он платил вам жалование. Его странности и вспышки ярости вас не касались – вы их игнорировали. Я знаю, что вы скажете – мы все должны мириться с недостатками друг друга. Вы жизнерадостны и равнодушны. Вы очень сильная женщина. Может быть, вы даже не человек. Но вы в любой момент могли уйти отсюда навсегда. А я не могла. Я его дочь.
– Послушайте, Адела, не стоит так взвинчивать себя. Отцы и дочери часто не ладят между собой. Но чем меньше об этом говорить, тем лучше, поверьте мне.
Адела повернулась к ней спиной.
– Мсье Пуаро, – сказала она, обращаясь к моему другу, – я ненавидела своего отца. Я рада, что он умер. Это означает, что я свободна. Свободна и независима. Я не считаю, что нужно разыскивать убийцу. Я допускаю, что у него были достаточно веские основания, которые его оправдывают.
Пуаро внимательно слушал.
– Руководствоваться таким принципом опасно, мадемуазель.
– А что, если кого-нибудь повесят, мой отец воскреснет?
– Нет, – сухо ответил Пуаро, – но это может спасти жизни других невинных людей.
– Не понимаю.
– Тот, кто совершает убийство, мадумуазель, почти всегда убивает снова – иногда снова и снова.
– Я вам не верю. Нормальный человек на это не способен.
– Вы считаете, что на это способен только маньяк? Ошибаетесь! Первое убийство совершается, быть может, после тяжких сомнений. Затем возникает угроза разоблачения – и второе убийство дается уже легче. Третье происходит, если у убийцы возникает хотя бы малейшее подозрение. И постепенно в нем просыпается гордость художника – ведь это metier[28], убивать. Он едва ли не получает от этого удовольствие.
Девушка спрятала лицо в ладонях.
– Ужасно. Ужасно. Я вам не верю.
– А если я скажу вам, что это уже произошло? Что для того чтобы спасти себя, убийца уже совершил второе преступление?
25
Несомненно (франц.).
26
Ателье мод (франц.).
27
Так вот (франц.).
28
Ремесло (франц.).