Страница 6 из 8
– Нет, – наконец ответила она. – Серьезных – нет. А по мелочи… По мелочи все с Сережей помучились. Любил он поиздеваться, что называется, поизводить.
– А с другими детьми? Может быть, из старших групп?
– Ой, между детьми часто возникают всякие недоразумения, – махнула рукой с сигаретой Аделаида Анатольевна, и пепел упал на полированный стол. – Бывает, что и подерутся. Бывало, что и Сережу поколачивали. Но, как вы понимаете, они стараются скрывать свои стычки от воспитателей. Есть, конечно, мелкие ябеды, но их сами дети наказывают. Среди детдомовцев законы жестче, сами знаете… Одним словом, я не могу выделить кого-то конкретно, кто бы так сильно ненавидел Сережу. И потом, извините, но я все же никак не могу допустить мысли, что кто-то из детей решился на убийство!
– Охранник, который дежурил в ту трагическую ночь, сейчас здесь?
– Нет, сегодня не его смена. Он будет послезавтра.
– Хорошо, тогда разговор с ним отложим. А сейчас давайте поговорим с дежурным воспитателем. Как ее зовут?
– Валерия Георгиевна Сокольникова. Пойдемте, я провожу вас к ней. Или лучше вызвать в кабинет?
– Нет-нет, лучше мы сами к ней подойдем, – сказала я и встала.
Аделаида Анатольевна повела меня на третий этаж.
– Там у нас младшая группа, – пояснила она. – Валерия Георгиевна работает у них.
Валерию Георгиевну мы и впрямь нашли на третьем этаже. На пороге одной из комнат стояла высокая женщина лет тридцати семи, с замысловато закрученной «ракушкой» из черных волос. Короткая розовая юбка открывала довольно стройные ноги, черная блузка с глубоким вырезом туго обтягивала очень пышную грудь. Лицо у Валерии Георгиевны было округлым, карие глаза густо подведены черным карандашом, а губы выкрашены помадой темно-вишневого оттенка. Вот уж кому было не занимать яркости и броскости, так это ей. Правда, я отметила, что эта нарочито подчеркнутая, искусственная броскость ей не очень к лицу: во-первых, она была щедро одарена ею самой природой, во-вторых, чересчур откровенный наряд усиливал впечатление крупноватости ее фигуры, особенно верхней части, и был не совсем уместен и даже вызывающ для детского дома, а в-третьих, все же возраст, знаете ли… Когда сорок лет не за горами, все же лучше отказаться от слишком коротких юбок, яркого макияжа и вычурных причесок – это только прибавляет зрительно несколько лет. Но Сокольникова, очевидно, считала совершенно по-иному, потому что держалась очень уверенно, в лице ее была некая властность и даже, как мне показалось, стервозность.
– Так, все пошли мыть руки – и в столовую на обед! – громким и звонким меццо-сопрано взывала она к детям. – Я повторять не стану!
– Валерия Георгиевна, – окликнула ее заведующая.
– Да. – Сокольникова сделала движение в нашу сторону.
– В столовую детей отведет другой воспитатель, а вы поговорите, пожалуйста, с Татьяной Александровной. Я вам говорила, – при последней фразе Аделаида Анатольевна понизила голос до шепота и выразительно посмотрела на свою сотрудницу.
– Ах да, – кивнула высокой прической Сокольникова. – Где нам лучше побеседовать?
– А вот сейчас дети отправятся на обед, и комната станет свободна, – взяла я инициативу в свои руки. – Здесь и побеседуем.
– Хорошо, – кивнула воспитатель и, повернувшись к детям, снова повысила голос:
– Через полминуты все стоят у двери парами в ряд!
«Ого! – подумала я. – Не женщина, а прямо-таки сержант в юбке! Интересно, здесь все воспитатели так разговаривают с детьми? Или они только так и слушаются?»
Комната вскоре опустела, и мы прошли внутрь. Это был не класс, а именно комната, где дети жили, проводили свободное время и спали – у дальней стены в два ряда были расставлены тщательно заправленные кровати.
Валерия Георгиевна пододвинула мне деревянный стул, сама села на точно такой же рядом, положив ногу на ногу. И колготки у нее были с блеском, и черные туфельки на высокой шпильке… Ну, словно она не на работу воспитателя пришла, а как минимум на должность менеджера по работе с клиентами в какую-нибудь торговую компанию.
– Валерия Георгиевна, вы, наверное, понимаете, по какому поводу я пришла с вами поговорить, – начала я.
– Да все я понимаю! – махнула рукой Сокольникова. – Не понимаю только, для чего Аде все это нужно.
Я подумала, что Адой она, вероятно, называет Аделаиду Анатольевну, а это означало, что отношения между этими женщинами лишены официоза. Ну, разумеется, не в кругу воспитанников.
– Она хочет установить истину, – заметила я.
– Да бросьте вы! – Сокольникова снова махнула рукой. – Трясется она вечно, все боится, что какой-нибудь скандал выйдет и что спонсоры от нас откажутся. Что ей тогда делать, на одну зарплату жить?
Валерия Георгиевна разговаривала со мной запросто, раскрывая карты, которые, в сущности, не обязана была раскрывать. И, по сути дела, в чем-то подставляла свою начальницу. Что это – умышленное желание досадить ей или лишь простодушие и непосредственность? На простушку она явно не похожа…
– Что, хорошие спонсоры? – поинтересовалась я.
– Да уж грех жаловаться! И ремонт отгрохали, и детям новые игрушки, одежду, оборудование… Компьютеры даже закупили. Ну и ей, конечно, перепадает – что мы, дураки, что ли? На зарплату педагога так не разоденешься, в салон красоты каждую неделю не походишь. А у нее только шуб целых три! Правда, одна старая совсем. И сережки-колечки часто меняются.
«Наблюдательная дамочка», – отметила я про себя.
– А что касается этой Никишиной, то Ада зря суетится. Поздно суетиться-то! Она же во всем призналась! Господи, да я сразу подумала, что это она! Кому же еще? Мы же вместе с ней тогда дежурили. И никого больше не было, тем более посторонних.
– А вот Аделаида Анатольевна уверена, что Варвара Михайловна не могла этого сделать, – заметила я.
– Просто Аделаиде Анатольевне хочется так думать, – фыркнула Валерия Георгиевна, поправляя кокетливо выпущенный из гладкой прически завиток. – И еще она слишком наивная. Я бы на ее месте эту Варвару на работу вообще не взяла!
– Почему это? – удивилась я.
– Потому что она припадочная! С детьми сюсюкает, а на воспитателей набрасывается. Один раз меня чуть не ударила.
– За что?
– А я откуда знаю? – капризно скривила губы Сокольникова. – Что-то ей взбрело в голову… Она же одинокая совсем, у нее даже мужика нет! Вот и бесится. Ада ее хвалит: дескать, она всю себя детям отдает. А кому ей еще себя отдавать-то? Она, может, и рада была бы кому отдаться, да только никто не берет, – и она рассмеялась каким-то злым, неискренним смехом.
– И тем не менее вы уверены, что она задушила мальчика, – напомнила я. – При том, что всю себя отдавала детям.
– Я же говорю, у нее с головой не в порядке. И с нервами тоже. Конечно, перезрелая девица, живет, как старуха, без мужика, не ходит никуда… Тут у кого угодно крыша поедет. А кто виноват? Сама виновата! Одевается, как монашка, ведет себя так же… Сколько раз мы на праздники сбрасывались, так она хоть бы рубль дала – никогда! Вечно отказывается. А чего отделяться от коллектива-то? Так никогда отношения не сложатся. Да я вам больше скажу – она нам всем завидовала просто! У остальных-то все в порядке: у кого семья, дети, мужья, у кого любовники. А она вечно одна, зачуханная и убогая. Ох! – Валерия Георгиевна покачала головой. – Хотя мне ее, признаться, жалко было. Ну что себя заживо хоронить в ее-то возрасте? Мне бы сейчас ее годы – о-о-ой!
В этом последнем протяжном «о-о-ой» прямо-таки слышалось: «Вот уж я бы оторвалась на полную катушку!»
«Странно, что женщина с таким складом характера выбрала для себя работу воспитателя, – подумалось мне. – Коллектив сплошь женский, да еще и дети…»
– А у вас самой дети есть? – поинтересовалась я.
– Дочь, – коротко ответила Сокольникова. – Взрослая уже, пятнадцать лет.
– Валерия Георгиевна, расскажите, пожалуйста, о той ночи, когда произошла трагедия, – попросила я.
– Да про ночь-то и рассказывать нечего, все, как обычно, – быстро проговорила Сокольникова. – Все уже утром выяснилось, уже когда и заведующая, и другие воспитатели пришли. Я уже домой собиралась, сменщица моя пришла, директриса явилась, а тут вылетает Никишина с бешеными глазами и орет: «Кошмар! Ужас! Сережа умер!» До сих пор помню, как она завывала, у меня аж мороз по коже прошел. – Сокольникова передернулась. – Ну, естественно, мы побежали, проверили – действительно мертвый, холодный уже совсем. Милицию пришлось вызывать, хотя Ада до последнего тянула, все тряслась. Приехали, всех опрашивали, все осматривали… Я домой только к вечеру попала, и это после суток работы!