Страница 57 из 115
Рынин был ученым, пропагандистом науки. В списке его работ – 255 наименований.
И еще Рынин был коллекционером. Сейчас, случается, о коллекционерах говорят с иронией, как о людях, одержимых приобретательством, чуть ли не стяжателях. Рынин был коллекционером в самом высоком и благородном смысле этого слова: один, он собирал, чтобы отдать всем. Он собирал все, что относится к воздухоплаванию и плаванию там, где воздуха уже нет. Он собирает «Полет» – внеземную коллекцию. Его ленинградская квартира была похожа на музей: стенды, витрины, афиши. На стенах – фотографии, в шкафах – папки с документами, рисунками, чертежами.
Главный труд его жизни – «Межпланетные сообщения» – выстраивался из его коллекции в течение четырех лет – с 1928-го по 1932-й. За это время вышло 9 выпусков «Межпланетных сообщений», охватывающих буквально все вопросы, связанные с космонавтикой, – от мифологии до конкретных конструкций ракет.
Это более 1600 страниц текстов, фотографий, рисунков, чертежей, которые Рынин объединяет в трехтомник. Тираж некоторых выпусков составляет всего 800 экземпляров, и трехтомник сразу после выхода превращается в библиографическую редкость.
Маленький тираж «Межпланетных сообщений» объясняется тем, что Рынину не удалось заинтересовать издателей книгой на столь легкомысленную тему. О седьмом выпуске он писал Циолковскому: «Печатание за свой счет и в долг». Потребовалось время, чтобы подвижнический труд Николая Алексеевича был оценен по достоинству. Только через пять лет после выхода последнего выпуска журнал «Природа» писал: «Межпланетные сообщения» – это непревзойденная, оригинальная, выдающаяся, исчерпывающая девятитомная энциклопедия по вопросам теории и техники реактивного движения. Эта работа едва ли не единственная в мире по собранным воедино источникам этих актуальнейших проблем современности. Она положила начало возникновению специальной литературы по перечисленным проблемам и открыла необозримые перспективы для мировой науки и техники».
Николай Алексеевич был в самой гуще всех «космических» проблем. Он переписывался почти со всеми пионерами ракетной техники. В мае 1914 года на III Всероссийском съезде воздухоплавателей он знакомится с Циолковским. Его жизни и трудам посвящает Рынин целиком седьмой выпуск своих «Межпланетных сообщений». Он читает лекцию «Реактивный полет» курсантам Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского, а на следующий день едет, чтобы посмотреть, как Фридрих Цандер будет запускать свой первый жидкостный ракетный двигатель ОР-1.
Весной 1934 года в Ленинграде открылась Всесоюзная конференция по изучению стратосферы. С докладом выступал сотрудник 1-го Ленинградского медицинского института А. А. Лихачев. Он рассказал о влиянии на живой организм больших ускорений, о тех самых перегрузках, которые «несомненно могут оказать весьма значительное, а в некоторых случаях и роковое воздействие на человеческий организм». Инициатором всей этой работы был Рынин. В 1930 году Николай Алексеевич и его молодые друзья-медики построили две центрифуги. Первая, маленькая, с радиусом 32 сантиметра, давала 2800 оборотов в минуту. На ней испытывали насекомых и лягушек. Вторая, побольше, с метровым радиусом, давала 300 оборотов – тут ставили опыты с мышами, крысами, кроликами, кошками, даже птиц крутили: чижей, голубей, ворону. Были получены интересные данные о влиянии величины и продолжительности воздействия перегрузок.
В докладе Лихачева находим мы блестящие примеры научного предвидения.
«Для изучения влияния перегрузки в зависимости от ускорения исследование при помощи центробежных машин вполне целесообразно», – через много лет создаются специальные центрифуги для тренировки космонавтов, проверки аппаратуры и оборудования космического корабля.
«Для изучения влияния качки желательно устройство приспособления, воспроизводящего таковую», – в Центре подготовки космонавтов были сконструированы специальные качающиеся платформы и вибростенды.
«Для изучения влияния добавочных факторов (положения тела, температуры, влажности, газового состава, атмосферного давления и т. п.) желательно устройство кабины с соответствующим оборудованием» – это заказ на барокамеру и сурдобарокамеру, выполненный четверть века спустя.
«…Желательно исследовать перегрузку в опытах с человеком до 10…» – примерно такие перегрузки испытывали во время тренировок первые наши космонавты.
На конференции Рынин делает свой собственный доклад.
Разбирая все возможные методы освоения стратосферы, он приводит множество примеров, анализирует зарубежный опыт и заключает:
Дальнейший прогресс в высоте и скорости полета аэропланов в стратосферу возможен, но связан с применением реактивного двигателя.
Почти половина его доклада посвящена ракетам, их истории, классификации, техническим данным, результатам экспериментов.
Он отдельно разбирает работы Зенгера, Цандера, Тихонравова.
Наиболее реальными являются такие перспективы, – говорит Николай Алексеевич, – до высоты в 20-25 километров возможны полеты стратопланов с винтомоторной группой, далее, до высоты 50 километров, возможны полеты реактивных стратопланов и, наконец, еще выше – полеты ракет…
Незадолго перед смертью, работая над монографией «Завоевание неба», Николай Алексеевич Рынин писал: «Когда в 1924 году я начал знакомиться подробно с вопросом межпланетных сообщений, меня вначале смущал иногда вопрос: не за химерой ли я гонюсь? Достижимы ли и осуществимы когда-нибудь эти сообщения? Победит ли человек в конце концов земное тяготение и унесется ли в неведомый и таинственный космос? Однако подобные сомнения и колебания скоро уступили место твердой уверенности в положительном опыте. Я осознал, что да, цель достижима…»
Он умел убеждать, этот коллекционер «Полета», умел заглядывать в завтрашний день и твердо верил, что наступит час, когда будущий космонавт постучит в дверь его квартиры…
Рынин умер в Казани, в эвакуации, в 1942 году. Он не дописал своей новой книги «Завоевание неба». Впрочем, книга с таким названием не имеет конца…
…Еще с одним замечательным ученым и популяризатором космонавтики посчастливилось мне познакомиться лет двадцать назад в редакции «Комсомольской правды». В отдел науки вошел высокий, красивый, совершенно седой, чернобровый старик с маленькой пилюлькой слухового аппарата в ухе и большими черными усталыми глазами. Представился:
– Ари Штернфельд…
Человек удивительно прихотливой судьбы. Родился он в крошечном польском городке Серадзе, входившем тогда в состав Российской империи. Подрос, окончил гимназию и уехал во Францию доучиваться. В 22 года окончил университет в Нанси. По диплому был он инженером-механиком, по призванию – космическим навигатором. Более всего увлекала его проблема выбора наивыгоднейших космических траекторий. – как легко понять, не самая хлебная работа в конце 20-х годов. Но Штернфельд не унывал, напротив, он использовал все возможности для пропаганды своих идей, читал лекции, выступал с докладами и продолжал работать над диссертацией по межпланетным путешествиям.
Тема диссертации представлялась всем настолько несерьезной, что ни у кого просто рука не поднималась представить ее к защите. Штернфельд рассказывает о своей работе в Варшаве и Париже, оказывается, у него есть единомышленники, ему даже присуждают международную премию, которую в свое время учредил Эсно-Пельтри вместе с банкиром Андре Гиршем, но печатать эту работу никто не хочет.
Вышла она в Советском Союзе, куда в 1935 году переезжает Ари Абрамович. Называлась эта книжка скромно и непонятно: «Введение в космонавтику». В предисловии к ее второму изданию академик В. П. Глушко писал: «А. А. Штернфельд посвятил себя теоретическим исследованиям главным образом траекторий космических полетов. Его поиски энергетически наивыгоднейших траекторий полета явились значительным вкладом в развитие космонавтики».