Лед тронулся

Когда Аксельбант, обернувшись, увидел Осипова, он лишь коротко бросил:

— Потом, Вадим. Потом! Не сейчас!

Вадим вышел. Говорить с человеком, находящемся в такой панике, бессмысленно.

Активная деятельность Аксельбанта, между тем, напомнила Вадиму о его собственных планах. Он вынул из сейфа деньги, собрал досье по делам всех своих клиентов. В Пассаже Вадим боялся хранить особо важные документы и деньги. В кооперативном подвале было надежнее. Стопка папок получилась немаленькая. Перевязал веревкой, благо нашлась, и отнес в машину. Неизвестно, когда в кооператив могут придти с обыском. Лучше пусть лежит это добро в багажнике. Сейчас он собирался поехать в «Московские новости», а вечером, прежде, чем отбыть на дачу, заскочить домой к Автандилу и оставить документы у него. Деньги вообще лучше закопать где-нибудь на участке.

Из Америки Вадим привез тридцать тысяч долларов наличными. Где их хранить? Подсказал Михаил Леонидович. Взяли три стеклянные банки, положили в каждую по пачке, банки засунули в целлофановые пакеты и закопали под яблоней. Работали в темноте, при свете фонарика. Чтобы соседи не видели. Илона пошутила: «Вот и мы стали хранить деньги в банке». Все посмеялись. Только бабушка Аня предалась воспоминаниям, как в годы работы в украинском ЧК она откапывала у кулаков их схроны. Сейчас ее рассказы зазвучали в памяти почти зловеще.

По дороге в редакцию Вадим опять, естественно, включил радио. Теперь по «Маяку» передавали выступления известных людей вперемешку с бодро-радостными спичами рабочих и крестьян. Ну, может, крестьян и не было, но в лучших советских традициях рабочий класс и трудовая интеллигенция дружно поддерживали наведение порядка в стране. Слушать эту галиматью было невозможно. Неожиданно прозвучала знакомая фамилия.

Не веря своим ушам, Вадим сделал звук погромче.

«К нам на студию пришел известный московский адвокат Алексей Эдуардович Кашлинский. Здравствуйте, Алексей Эдуардович! Вам слово».

Леша твердым баритоном, при этом бекая и мекая, начал вещать о необходимости поддержания правопорядка, соблюдения социалистической законности, необходимости доверия к коммунистической партии и всенародной поддержке усилий Верховного Совета и правительства по сохранению поступательного развития передового советского общества.

«Молодец! Подсуетился вовремя. Гнида!» — подумал Вадим и выключил радио.

На тротуаре возле редакции гудела толпа. Осипов еле протиснулся.

Четверо крепких парней контролировали проход в здание. Рядом с ними стояла одна из редакционных девочек и подсказывала — кого пропускать, кого нет.

— Это кто? — миновав кордон, спросил Осипов. — Уже «люди в штатском»?

— Нет, Вадим Михайлович. Наши сторонники, из читателей. Егор провокаций боится. Велел посторонних не пускать. А люди пришли нас защищать.

— А это зачем? — Вадим показал на составленные недалеко от входа несколько письменных столов и груду стульев.

— Если придется баррикадироваться — мы готовы! — тряхнув пышной гривой, с вызовом ответила молоденькая журналистка.

— Тоже Егор распорядился?

— Нет, Вадим Михайлович, мы сами так решили! — В голосе девушки пискнули истерические нотки. Но испуганной ее никак нельзя было назвать.

«Комсомолка наоборот!» — Вадим быстрым шагом направился в кабинет Яковлева.

Кабинет Егора Владимировича Яковлева напоминал тот самый улей, о котором часто поминают писатели. Люди входили, выходили, передавали из рук в руки бумаги, сбивались в кучки и рассыпались. Вадим прикинул: человек двадцать пять—тридцать. Кто-то из редакционных, кто-то пришлый. Самый большой кружок собрался у стола редколлегии. Слушали маленький импортный радиоприемник, откуда сквозь скрип и помехи раздавался мужской голос, сообщавший новости.

— «Свобода»? — поинтересовался Осипов у соседа по кольцу, окружившему человека с радио в руках.

— Нет, «Эхо Москвы».

— Чье это? — Вадим никогда раньше не слышал про такую радиостанцию. Ни нашу, ни «вражескую».

— Это новое. Потом, потом. Дайте послушать!

На какую-то секунду Яковлев остался один. Откинулся на спинку своего знаменитого кресла и прикрыл руками лицо. Вадим, поняв что вычленить из радиотреска он все равно ничего не может, рванулся к главному редактору.

— Что произошло, Егор Владимирович?

— Жопа! — От Егора прилично попахивало спиртным. — Идиоты! Государственный переворот произошел. Вот что произошло! В город вводятся танки! Приехали!

— Где танки? Я полгорода проехал — не видел.

— Горбачев жив и здоров. Под арестом в Форосе, — Егор будто не слышал Вадима. — Существуют арестантские списки. Ельцин пробивается, или уже пробился в Белый дом. Там митинг.

— Погодите, Ельцин поддерживает Горбачева? — Вадим не мог поверить собственным ушам. Была, конечно, у Яковлева привычка шутить с серьезным лицом. Но сейчас, похоже, он вовсе не хохмил.

— Об этом долго говорить. Они враги, конечно, но шлепнут их обоих. А кого первым, кого вторым — не важно.

— Армия на чьей стороне? — Вадим помнил из учебника истории, что при перевороте побеждает тот, кого поддерживает армия.

— Насколько я знаю — генералитет за ГКЧП, средний офицерский состав, вплоть до полковников, в основном на стороне Ельцина.

— Будет гражданская война? — Вадим задавал вопросы как бы по инерции. Осознавать смысл ответов он не успевал.

Яковлев взглянул на Вадима, будто только что его заметил.

— Не знаю! Выпить хотите?

— Нет, спасибо. А что делать?

— Что можете! Мы, те, кого запретили, намерены сделать «Общую газету». Соберем материалы журналистов из всех редакций и выпустим. Если найдем типографию, чтобы отпечатать.

— Ельцин в Белом доме. Выступает на митинге! — прокричал кто-то Егору.

— Пробился! — с облегчением и с каким-то восторгом в голосе выдохнул Егор.

— А что за станция — «Эхо Москвы»?

— Потом, Вадим, потом! Слушайте правильное радио. Может, несколько часов еще не закроют.

— Наше? Ну, в смысле советское или западное?

— Наше, наше! — Егор встал. — Пока еще наше.

Покрутившись минут двадцать в редакции, Вадим позвонил на фирму, в кооператив. Непрошенные гости не появлялись, из юристов собрались почти все, кроме Кашлинского и Юли. Саша пока не приезжал. Ну, это и не удивляло, он давно уже редко бывал в офисе. Позвонил в Пассаж. Там тоже слетелись все его юристы. Звонила Погодина, спрашивала Вадима. Просила передать, что она — дома. Ждет звонка.

Вадим прямо из редакции перезвонил Ларисе. Хотел было объяснить, что пока не знает, когда поедет на дачу, но не успел. Лариса, едва поздоровавшись, сообщила, что на Ленинском видела танки, что у нее истерика чуть не случилось, что она будет сидеть дома с мамой и никуда не поедет. «Ну и слава богу», — решил Вадим. Еще Лариску сейчас где-то подбирать, договариваться по времени — ну никак не с руки.

Попробовал дозвониться до Автандила. Никто в ординаторской не брал трубку. Времени уже было три часа дня. Если он еще не дома, то жена точно там. Она вообще, кажется, в отпуске. Решил ехать к Автандилу домой — через весь город, в Теплый Стан. Заодно и на танки на Ленинском посмотрит.

Приемник в машине брал только средние волны. А «Эхо» вещало на FM-диапазоне. Вадим минут десять просидел в машине, не трогаясь с места, пытался, ну вдруг повезет, поймать нужную волну — увы!

Заметил среди толпы, все разбухавшей у входа в редакцию, несколько плотных кучек людей. «Наверное, у них есть радио» — догадался Вадим. Вышел из машины.

Услышать ничего не удалось, но главное ему пересказали: Ельцин в Белом доме, Горбачев жив, в Москве танки. Людей призывают идти к Белому дому на защиту Российской власти.

«Ого, как интересно — Советская власть против Российской. Это тебе не пресловутая „война законов“. Это уже реальная политика!» Но политика — его не волнует. Однако что-то в этом утверждении не совпадало, не сходилось. Волновало, в том-то и беда! Но почему?