Лед тронулся

Вадим набросился на остывшие бараньи ребрышки, вздохнув про себя, — Джонс даже не догадывается, как они ему надоели. Но кто виноват, что в школе им не преподавали английскую лексику ресторанного меню? Кроме «лэмб», «стейк» и «порк», других подходящих слов он не знал. Еще, правда, ему было ведомо слово «лобстер», но делать такой дорогой заказ за чужой счет Вадиму казалось неловко. Ну, а самому платить 20–25 долларов за какого-то рака и в голову не приходило. Так что лучше и слово забыть.

Когда сели в такси (никто из солидных юристов в Вашингтоне на своих машинах не ездил — слишком много головной боли с парковкой), Стэн бросил шоферу:

— «Брукс Бразерс» на Шестнадцатой улице!

Вадим забыл о давешнем намерении Джонса отвезти его в магазин с таким названием и решил, что предстоит визит к коллегам Стэна из другой юридической фирмы. Удивило, что он никогда не слышал названия «Брукс Бразерс» среди громких имен юридического мира. Но Стэн знает, что делает.

Когда подъехали к нужному месту, Вадим понял, почему имя этих братьев прозвучало для него знакомо. Перед Осиповым предстала витрина дорогого магазина мужской одежды.

— Тебе нужен правильный костюм, — как бы между прочим обронил Стэн, заметив растерянность на лице советского коллеги. — За счет фирмы, — на всякий случай тут же уточнил он.

Смешанные чувства охватили Вадима. С одной стороны, бесплатный костюм от фирмы — поди худо. С другой стороны, что-то резануло. Неужели он плохо одет? Вроде все по правилам — костюм на нем темный, однобортный. Естественно, чистая шерсть. Что еще надо? Неужели имеет значение, сколько пуговичек на рукаве — две, как у него, или три — как у Стэна?

Не успели посетители перешагнуть порог магазина, как к ним неспешно, с широкой дружески-приветливой улыбкой, неся себя с непередаваемым достоинством, направился некий господин. Именно господин, но точно не товарищ. Встреть его Осипов при других обстоятельствах, сомнений бы не возникло — перед ним потомственный миллионер. Но поскольку с шеи господина, как шарфик, изящно свисал портновский метр, приходилось смириться с очевидным — это был продавец.

— Здравствуйте, господин Джонс!

— Здравствуй, Пол. Позволь представить тебе — мой советский коллега, господин Осипов!

— Здравствуйте, господин Осипов! — Пол, излучая высшую степень приветливости, повернулся к Вадиму.

— Для друзей я — Вадим! — повторил не раз слышанную от американцев фразу советский гость.

— Разумеется, господин Осипов! — Пол улыбнулся еще шире.

— Нам нужно подобрать для господина Осипова костюм. Пол. Разумеется, что-то классическое и консервативное, — неестественно быстро вступил в разговор Стэн. — Впрочем, других в вашем магазине и не бывает.

— Да, сэр, — Пол внимательно осмотрел Вадима. Внимательно не значит долго — осмотр занял несколько секунд. Но было очевидно, что виртуальные мерки продавец снял и в свой внутричерепной компьютер занес. — Проходите в примерочную, пожалуйста.

Пол резко повернулся на каблуках и намного быстрее, чем вначале, отправился к одной из ниш, где были вывешены костюмы.

— Вадим, в таких магазинах соблюдается старая традиция. Хорошим тоном для покупателя является обращение к продавцу, как к другу, — по имени. В то же время, для продавца важно подчеркнуть уважение к постоянному клиенту. Поэтому он всегда будет обращаться к нему по фамилии или говорить «сэр», — Стэн ободряюще улыбнулся. — Разумеется, ты не мог этого знать, так что не переживай, никакой ошибки ты не допустил.

Легко было Джонсу говорить «не переживай». Вадим и так чувствовал себя некомфортно, поскольку, оказывается, неправильно одет. Так вдобавок выяснилось, что он даже общаться с продавцом надлежащим образом не умеет. Впервые за все время пребывания в Америке Осипову открылось присутствие высшего общества. Да, у них есть свои клубы, свои магазины, свой этикет. И он здесь чужой. Чужой для советской элиты, всех этих цековских и советских начальников. Чужой для американской элиты с ее миллионами и Гарвардом или Йелем за спиной…

К примерочной все подошли одновременно. Продавец держал в руках трое плечиков с костюмами. Все они были в полоску, один почти черный, второй темно-синий, третий темно-серый.

— Какой тебе больше нравится? — поинтересовался Джонс.

— Не знаю, — Вадиму не нравились все три. Ну ничего в них не было, никакой изюминки, лоска, шика.

— Я думаю, — неспешно заговорил Пол, — господину Осипову больше всего подошел бы темно-синий.

— Пожалуй, ты прав, Пол! — кивнул Джонс.

Вадим вдруг понял, что костюм выберут без его участия. «А может, оно и правильно? Все равно я в этом ничего не понимаю», — попытался успокоить себя одариваемый.

Домой Вадим вез темно-синий костюм стоимостью в 1700 долларов. Он бы не купил его и вдесятеро дешевле…

Разумеется, как только Вадим переступил порог, Лена поинтересовалась, что он принес.

— Джонс подарил костюм, — почти равнодушно бросил Вадим, расстегивая роскошный чехол.

— Почем? — влетев в прихожую, проявила чисто американский подход к делу Маша.

— Тысяча семьсот.

— Вау! — Машкины глаза заблестели от восторга.

— Ну что за дурацкое коверкание языка?! — В Лене проснулся филолог. — Почему надо использовать эти американизмы?

— Хорошо, чтобы тебе было приятно, скажем — о-го-го! — В Машкиных глазах появилась искорка иронии. — От перемены восклицаний сумма не меняется! — И она радостно рассмеялась, довольная тем, как поддела мать.

— Материал хороший. Примерь, — Лена решила не пикироваться с дочерью.

— Кстати, пап. Тебе надо позвонить в «хай-скул». Извини, мама за американизм. По-русски «высшей школой» это не назовешь. Короче! Я буду учиться с теми, кто на год старше. Нужно ваше согласие, — Машка выстрелила все одной очередью, опасаясь, видимо, что ее перебьют и опять вернутся к теме неожиданного подарка Джонса.

— А наше мнение интересует только их, тебя уже нет? — вскипела Лена.

— Мама, мы сейчас живем в свободной демократической стране. Права человека здесь уважают. Это дома, в Союзе, будете мною командовать.

Вадим с Леной ошарашенно смотрели на дочь. Лена с ужасом поняла, что дочь стала совсем взрослой. Да и грудь какая выросла! Вадим испугался.

Он представил, как подобные мысли Маша выскажет кому-то в посольской школе. О последствиях лучше не думать! Но, с другой стороны, ведь права же! Что, начать лицемерить, воспитывая в ней советский патриотизм? Рассказать, что здесь, в Америке, негров линчуют? Однако, и согласиться с ней… Ведь брякнет где-нибудь что-то подобное и пиши — пропало!

— Между прочим, тебе, как будущему юристу, — Вадим старался говорить совершенно индифферентно, — следовало бы знать, что в Союзе полная дееспособность признается за гражданином с восемнадцати лет. А в США — с двадцати одного года. Так что, где больше соблюдаются права детей, бабушка еще надвое сказала.

Лена с восторгом смотрела на мужа. Машка растерялась, не зная, что ответить. Но быстро нашла выход:

— А кто тебе сказал, что я хочу быть юристом? Я хочу заниматься бизнесом. Только у нас бизнес называют спекуляцией. А здесь это вполне пристойное занятие!

— Возможно, — Вадим стал спокоен, как утюг. Перед ним предстал достойный оппонент, которого надо было задавить логикой, загнать в угол и заставить там заткнуться. Дело привычное. Он этим уже без малого двадцать лет занимается в судах. Он обязан победить! И победит! — Но я не уверен, что стоит рождаться на свет исключительно для того, чтобы научиться подешевле купить и подороже продать! Творческим занятием это уж точно назвать нельзя. И достойным тоже!

Машка растерялась. Здесь ей крыть было нечем. Но последнее слово она хотела оставить за собой.

— Так ты в «хай-скул» позвонишь? Я еще не решила, чем буду заниматься. А учиться с придурками-одногодками мне точно не интересно.

Лена хотела было вмешаться, чтобы отчитать дочь за неуважительное, нетолерантное («Это не по-американски!») отношение к одноклассникам, но не успела. Перебил Вадим.