Неприкаянные

— Расскажи, что с тобой было, — попросил Майна. — С того момента, как мы расстались возле супермаркета.

Меджа стал припоминать все, что с ним приключилось за эти годы. Ему не меньше хотелось рассказать свою историю, чем другим — услышать ее.

— Так вот, — начал он, — когда ты кинул мне что-то в руки…

— Яблоки, — прервал его Майна.

— Что там было, я не знал. Ну, а служащий супермаркета…

— Ты работал в супермаркете? — спросил Чего.

— Да, мы чистили там мусорные баки, — сказал Майна.

— Может, мне замолчать? — с досадой спросил Меджа. — Кто-нибудь другой хочет рассказать мою историю?

Уж если поведать о себе, так с чувством собственного достоинства. Это ведь не одна из тех маленьких грязных историй, которые так часто можно услышать. То, что он скажет, надо слушать не прерывая, с уважением к человеку, познавшему жизнь на собственном горьком опыте.

— Ладно, продолжай, не будем больше перебивать, — успокоил его Майна.

Меджа вздохнул.

— Да, лучше не надо. А то сами и рассказывайте… — Он помолчал немного, потом продолжал: — Уж больно служащий супермаркета интересовался этими яблоками. Он погнался за мной, когда увидел, что ты бросил мне пакет. Я бежал что есть мочи. И не подозревал, что умею так быстро бегать. Потом к служащему присоединились еще люди, в том числе полицейские. Так мы обежали, наверно, полгорода. Я испугался. Избавиться от них было трудно, и я не знал, как быть. Поэтому все петлял и петлял по закоулкам, пока не выскочил на центральную улицу, а там…

Майна вскрикнул и тут же, поймав на себе взгляд Меджи, извинился. Остальные, опершись локтями и положив головы на ладони, смотрели на Меджу, не сводя глаз. Безумное выражение его лица действовало на них возбуждающе.

— Все случилось так неожиданно, что мне самому не верилось, — продолжал Меджа. — Со всех сторон меня обступали люди, и бежать было некуда. Не помня себя от страха, я кинулся прямо под колеса автомашины. — Он вздохнул и поднял для всеобщего обозрения свою обезображенную шрамами руку. — Вот, смотрите.

Арестанты удивленно свистнули. Никто не проронил ни слова.

— Мне все же повезло. Машина ехала не очень быстро. Поломало всего несколько ребер, да колено повредило, и вот — еще руку. Ну, и много царапин. Шесть месяцев валялся в больнице, прежде чем заросли переломы. Врач сказал, что хромота останется на всю жизнь.

Меджа умолк. Арестанты переглянулись.

— А полиция? — спросил Майна.

— Приходили из полиции. Спрашивали, что у меня было в пакете. Я сказал, что по знаю — не успел взглянуть. Они не поверили мне, долго допрашивали, но так ничего и не добились. Потом я поправился. Рассказал сиделке свою печальную историю, и она сжалилась, дала мне денег на дорогу.

— И ты… — невольно вырвалось у Майны. Он вспомнил ферму, старика Боя и весь передернулся.

Меджа не забыл, как они зарекались тогда на ферме не возвращаться к своим родителям, и чувствовал неловкость. Отвечая Майне, избегал смотреть ему в глаза.

— Да, и я поехал домой. Куда же еще мне было податься? Тебя я возле супермаркета не нашел. Вот и поехал. Только домой все равно не попал. Почти у самых ворот сестренку встретил, ну и… В общем, понял, что возврата к прежнему нет. Тошно мне стало, и я повернул обратно. Так никого, кроме сестренки, из родных и не повидал. Побоялся встречаться. — Он помолчал немного. Остальные смотрели на него, стараясь по выражению его лица угадать, о чем он думает. — Сел в попутную машину и поехал в город, хотя и не понимал зачем. Главным для меня было уехать подальше от дома. Подружился с одним человеком, и тот помог мне устроиться на каменоломню. — Меджа вспомнил грохот дробильной машины, глаза его машинально сощурились, защищаясь от воображаемой пыли. — Там мы долбили каменную стену. Сначала эта работа была мне не под силу, но потом, когда друзья подкормили меня и научили, я стал орудовать молотом и кайлой не хуже других. Работа была тяжелая, зато мы неплохо питались. Со страшной силой рубили мы камни, а машина превращала их в щебень. Так и добывали себе пропитание. Жил я в крохотной жестяной хижине вместе с другом Нгиги. У него жена, маленькие дети, но он потеснился и дал мне место. Вместе ели и вместе работали. Да и вообще, веселая собралась там компания. В субботние вечера устраивали выпивку и танцы. Было там несколько девушек, и мы танцевали с ними. Иногда из-за них случались драки. Они причиняли нам больше хлопот, чем камни. Вы бы посмотрели, как эти великаны дерутся своими ломами. Они и меня научили. Пришлось научиться, чтобы выжить. Полицейские туда редко заглядывали, а если и заглядывали, то лишь для того, чтобы прогнать посторонних. Так мы и жили: работали, ели и пили. Но слишком уж усердно трудились. Скоро там и камней-то не осталось — одна земля. Целую гору мы срыли. Начисто. И это пас очень огорчило, потому что кончилась работа. Большинство из нас лишилось заработка. Не стало ни танцев по субботам, ни выпивки. Неделю спустя нас рассчитали. Хозяин поехал искать новые места для добычи камня и пожелал взять с собой лишь тех, кто согласен работать за половину зарплаты. Согласились только семейные — надо же им было как-то кормить своих жен и детей. Хозяин собрал оборудование и инструменты и уехал. Мы же, оказавшись вдруг никому не нужными, отправились в город. К счастью, у одного из моих спутников нашлись друзья и родственники, так что на первых порах мы не очень тужили. Ночи проводили под крышей, а днем околачивались на окраинах или в парках. Пытались найти работу, но почти без успеха. День тут, день там, а постоянного ничего. Потом мы начали догадываться, что изрядно надоели приютившим нас людям. Говорить они ничего не говорили, но видом своим показывали, что пора и честь знать. Надо было быстрее сматываться, пока не выгнали. Так мы и сделали и оказались на улице.

К тому времени у моего приятеля появились разные идеи. Опыта у нас не было, да и побаивались мы вначале. А потом привыкли, пристрастились к воровским делам. Чем только мы ни занимались. Лазили по карманам, выхватывали сумочки, обманывали, грабили. С шайкой связались и совсем погрязли в темных делах. Только людей не убивали, а так все делали. Приятель мой был дерзкий, отчаянный. В шапке его очень ценили. Шли за ним куда угодно. Ну, а я… — Меджа принужденно засмеялся. — Я ему помогал. Мы так обнаглели, что стали вламываться в дома средь бела дня.

Арестанты слушали, затаив дыхание. Любопытство их достигло высшей точки. Теперь они услышат главное, узнают, на чем Меджа попался.

— Вот почему я и угодил сюда, — ответил Меджа на их немой вопрос. — Мы вломились в дом белого человека, уехавшего в отпуск. Можно сказать, всю квартиру обчистили. Целую ночь трудились. Успели даже вскрыть сейф и шкафчики в нем. Денег, правда, было мало. Мы не знали, как распорядиться награбленным добром за один прием, поэтому спрятали его в лесу, а потом по частям сплавляли перекупщикам. К несчастью, хозяин вернулся домой до того, как мы избавились от его вещей. Он поднял на ноги полицию, и та, уж не знаю, каким образом, напала на наш след. Одного из наших арестовали, и он выдал шайку. Не просто заговорил, а выложил все, как было. Конечно, ни от кого нельзя ожидать, чтобы он, оказавшись в полиции, был немой, как рыба. В чем-то он вынужден бывает признаться. Но этот человек рассказал слишком много. За нами началась круглосуточная слежка. Полиция прямо по пятам за нами шастала. И вот настал тот памятный день, когда мы должны были сбагрить последнюю часть добычи. Как было условлено, мы взяли такси и приехали на безлюдную лесную дорогу. Перекупщиков предупредили заранее, а что касается водителя такси, то ему было безразлично, куда нас везти. Лишь бы платили. На мне был костюм преуспевающего делового человека, а двое наших ребят оделись как грузчики. Оставив машину на обочине дороги, мы углубились в лес, где находился тайник. Никто из нас, конечно, не подозревал, что там нас ждут двое полицейских. Обнаружив засаду, мы кинулись обратно к такси, однако машины на месте не было. Едва шофер увидел полицию, как завел мотор и удрал. Мы бросились врассыпную, по полицейские оказались не дураки: увидели, что я хромаю, и кинулись за мной. Я понял, что убежать от них не смогу, и остановился. Решил принять бой. Я был сильнее их обоих, поэтому разделался с ними довольно быстро. Но только я хотел скрыться в чаще, как подъехала машина с полицейскими и двумя огромными псами. Псы выскочили да за мной. А я — на дерево. Кричу полицейским, что слезу, мол, если они уберут собак. Те согласились. Но тут я пожалел, что не поставил еще одного условия: чтобы меня не били. Едва я спустился, они, перед тем как втолкнуть меня в машину, дали мне жестокую взбучку. Собак послали в лес, в погоню за моими товарищами, но те успели скрыться. Через несколько часов они вернулись и забрали оставшиеся вещи. А я оказался в полицейском участке. — Меджа сделал паузу и оглядел сосредоточенные лица своих слушателей. — Несколько дней до суда они продержали меня в полиции. Все допытывались о моих друзьях. Мои показания их не удовлетворяли, за что мне снова изрядно попало. Не думал я, что они такие звери. Потом пришел тот белый, чтобы опознать свое барахло и ответить на вопросы следователя. Мне пришлось столкнуться с ним лицом к лицу. Нелегкое это было испытание, я вам скажу. Первое, что он сделал, — это заявил, что костюм, который был на мне, принадлежит ему. Он описал этот костюм подробно, вплоть до последней пуговицы. Следователь проверил: все оказалось правильно. Меня заставили снять пиджак и брюки. Потом белый присмотрелся к рубашке и заявил, что она тоже его. И снова он сказал правду, и мне пришлось снять украденную рубашку. Можете представить, как я чувствовал себя в этот момент. Ботинки, носки, нижнее белье — все было собственностью того белого человека, и все мне пришлось с себя снять. Кто-то из полицейских сжалился надо мной и прикрыл меня одеялом. В этом наряде я и предстал перед судом. — Меджа выждал, когда стихнет смех, и продолжал: — Судья решил это дело без проволочек. Я сразу признал себя виновным — другого выхода не было. Это понравилось и судье, и всем остальным. Он отчитал меня именем закона и вынес мягкий, как он сказал, приговор: полтора года тюрьмы за участие в ограблений. Теперь полиция разыскивает остальных, но я думаю, у нее ничего не выйдет. Вот так, в одеяле, точно чучело, меня и привезли сюда, в камеру номер девять.