На двух берегах

- Не может быть! - громко бормотал тот, с баском. - Пустите меня! Я отвечаю за его жизнь и безопасность! Пустите же!

- Лежите, лежите! - уговаривал его ротный. - Минуты не играют роли. Или вы хотите, чтобы вас всех поубивало?

- Я отвечаю…

- А я отвечаю за вашу жизнь! - оборвал его ротный. - Новгородцев! Как он там?

- Сейчас. Дышит. Наверно, болевой шок.

Тут подбежал второй немец-пропагандист и стал, опустившись на колени и теребя раненого, говорить ему по-немецки, но раненый ему лишь вяло пробормотал что-то, и Андрей отодвинул второго немца, бросив: «Не мешай»- повалил раненого на бок, перетянул ремнем его руку у плеча и прямо поверх гимнастерки туго замотал бинтом. На ощупь бинт был пока сух.

Вернулся, запыхавшись, Степанчик.

- Связи нет, тааш старший лейтенант. Связисты к обрыву, а там - фрицы…

Что ж, это было как дважды два: когда рота отрезала какую-то группу немцев, то сразу же рубила все телефонные провода, которые шли от этой группы куда бы то ни было. Так же делали и немцы.

«Плохо! - подумал Андрей. - Просочились, сволочи».

- Воды! - громко сказал он. - У кого есть вода?

Степанчик дал ему флягу, он сжал щеки пропагандиста, тот открыл рот, он всунул в него горло фляги, и, запрокинув голову, стал лить пропагандисту в рот воду. Пропагандист пил вяло, кашлял, вода стекала у него по щекам и подбородку.

Разрывы немецких мин ушли в глубину, в тыл, примерно на линию КП батальона.

К Андрею, вырвавшись из рук ротного, перебежал офицер с баском.

- Ну как?

- У вас есть водка? Он в шоке.

Офицер отстегнул свою фляжку.

Немец, закашлявшись, отворачиваясь от фляги, начал говорить:

- Данке. Спасибо. Надо медицину. В госпиталь. Надо скоро…

После немца Андрей тоже хлебнул из фляги и, толкнув Стаса в ногу, передал ее ему: во фляге был коньяк, и грех было не хлебнуть.

- Можно тащить.

- Дайте людей! - приказал было тот, с баском, но Степанчик вдруг начал садить из автомата, крича:

- Фрицы! Ребята, фрицы! Огонь! Бей их! Бей их, гадов!

Стас, Андрей, ротный, тот, с баском, и все остальные вскочили, метнулись к брустверам, ротный успел выстрелить вверх из ракетницы, и в ее красном мерцающем свете все увидели, как к траншее бегут немцы. Было видно даже, что пулеметчики со своими ручными МГ отстали.

- Огонь! - запоздало крикнул ротный, хотя все в траншее и так стреляли.

Немцы, ведя огонь с ходу, били неприцельно, потому что на бегу не очень-то попадешь, а рота вела плотный, прицельный огонь: на фоне неба снизу, да еще подсвеченные ракетами, немцы виднелись довольно четко, и с бруствера, упершись в него локтями, можно было хорошо попадать, и рота отбила эту атаку. Но правее их немцам удалось прорваться до второй траншеи, взять ее, они побежали по ней в обе стороны, и Андрей слышал, что стрельба идет почти у него за спиной.

«Отрезали! - похолодев, подумал он. - Вот черт! Плохо дело! Очень плохо дело!»

- Бери Черданцева и влево! - приказал ротный, - Их надо вывести. Быстро! Быстро! Вам понятна обстановка? - спросил он у того, с баском.

Сзади них все стреляли, наверное, немцы вскочили во вторую траншею, и поэтому обстановка тому, с баском, видимо, была понятна, но они не слышали, что он ответил, потому что побежали, как сказал ротный, влево, ударяясь в темноте об углы траншеи, падая там, где мелкое дно вдруг обрывалось перед более глубокой частью.

Они пробежали всего ничего, сотни две метров, когда им крикнули:

- Стой! Куда! Стой! В лощине фрицы!

Это был командир второго взвода. Вместе с ним фланг прикрывали писарь и трое солдат. Они стояли в траншее наготове, потому что здесь она обрывалась, у ее конца начиналась лощина, которая шла от немцев в тыл роты. Эту лощину немцы тоже хорошо пристреляли из пулеметов, по ней то и дело летели очереди трассирующих пуль, и ее было рискованно перебегать даже спокойной ночью, а сейчас она вообще была непроходимой.

Понаблюдав, убедившись, что немцы почти непрерывно бьют по этой лощине из пулеметов, Андрей и Стас вернулись, и Андрей доложил все ротному. Тот, с баском, тоже слушал все это.

- Так! Ясно, - подвел итог ротный. - Эвакуация невозможна.

- Будем прорываться! - решил тот, с баском. - Обеспечьте прорыв. Выделите максимум людей. Пока не рассвело:…

- Но, товарищ подполковник…

- Никаких «но»! - басок зазвучал с металлическим оттенком. - Готовьте прорыв. Группа прорыва не меньше взвода. С ручными пулеметами. Обязательно. Прикрытие - человек пятнадцать. И четверых покрепче, чтобы несли раненого. Носилок нет? Обеспечьте плащ-палатку. Прорывом буду командовать я. Вы остаетесь здесь.

- Если я дам вам эти пятьдесят человек, в траншее останется двадцать, - глухо ответил ротный. - В случае новой атаки противника траншею не удержать. А у меня приказ удерживать ее до последнего солдата…

- Выполняйте последний приказ! - это звучало железно.

- За эту траншею мы заплатили кровью. Семеро убитых. Восемнадцать раненых. И сдавать ее…

- А вы не сдавайте! - подполковник еще добавил в голос металла. - Кто вам приказывает сдать траншею? Кто, я вас спрашиваю?

- Но вы требуете практически всю роту. Ручные пулеметы…

- Дайте не все, дайте половину.

- Не могу.

- Вы… вы отказываетесь? Да вы понимаете, что говорите? Вы отдаете отчет в своих словах? - от растерянности, а подполковник явно растерялся, услышав, что его приказ собираются не выполнить, от растерянности из голоса подполковника металл вдруг пропал, вместо него в нем появился какой-то хрип, как если бы у подполковника вдруг запершило в горле.

- Отдаю. Я выполняю боевую задачу, поставленную мне командиром батальона.

А вот голос ротного звучал твердо, и это сработало:

- Да вы… Да вы… - совсем задохнулся подполковник, не находя слов… - Не выполнить приказа старшего!.. На переднем крае!.. Да за это под трибунал!..

- В трибунале тоже люди, - успел сказать ротный.

- Кру-гом! - вдруг выкрикнул подполковник. - Шагом марш! Все, кроме командира роты, шагом марш! На двадцать метров! Иначе загремите в штрафную!

И в десяти метрах ни черта не было видно, и они сели в десяти метрах и закурили.

Ротный все-таки уговорил подполковника. Он сказал - почти все слова, отражаясь от стенок траншеи, были слышны хорошо - он сказал:

- …И что даст этот прорыв? Кроме потерь? Каковы шансы на успех? Минимальные. Я не говорю о своих солдатах - я их могу потерять завтра, да даже сегодня - после несколько таких артминналетов да двух-трех атак противника, вы знаете, от роты в лучшем случае останется половина. Но речь не о них. Где гарантия, что вы вынесете вашего подопечного живым и выведете живым второго? И сами вырветесь благополучно? С раненым и вчетвером особенно не побежишь! А цель какая - четверка с грузом посредине! Одна ракета, хорошая очередь, и нет ни носильщиков, ни выносимого. Вы же этого не хотите! Вы…

- Что вы предлагаете? - подполковник уже взял себя в руки. - Связи с КП батальона нет. Через час-полтора будет светло, и если немцы правильно оценят обстановку… Этот человек - фронтовой уполномоченный НКСГ!1

1 НКСГ - Национальный Комитет «Свободная Германия».

- Связь будет, - твердо ответил ротный. - Будет. Я пошлю двоих-троих, пошлю надежных солдат. В темноте мелкая группа проскочит, или кто-то из’ нее проскочит, доложит комбату, и нас деблокируют. Это лучше, чем рисковать вашим подопечным, прорываясь с ним. Согласны? - уговаривал ротный.

- Гм! - басок подполковника стал почти ровным. - Что ж… Посылайте. Немедленно! Выполняйте!

Ротный подсел к ним, притянул их к себе и приказал:

- Третьим с вами - Степанчик. Взять только автоматы и по паре гранат. Ничего лишнего. Главное - тихо и быстро. В случае чего - огонь, рывок, рассредоточиться и прорываться по одному. Сигнал - наша атака на правом фланге. Мы отвлечем их. Но чтобы хоть один был у комбата. Передать - прорыв от нас к ним нецелесообразен. Ждем прорыва батальона к нам.Лучшее время - до рассвета. И тактически, и потому, что немец плох. В атаке участия не принимать. Жду вас живыми. Ясно? Старший - Новгородцев.