На двух берегах

- Нет. Спасибо. Я умру тут. Рядом с вами. На ветерке. Слышите, как она шумит? - он показал пальцем, опять не поднимая кисти, как будто боясь, что у него отнимут «ТТ», вверх, на крону груши. - Ей лет сто? Нет, столько не бывает. Меньше. Но пусть живет еще столько. Сколько детворы было под ней? Сколько еще будет? Идите, ребята. Не мешайте мне. Держитесь. Идите, идите.

Андрей с Барышевым лежали на дне окопа голова к голове, положив лица на руки. Земля под ними дергалась, с боков окопа сыпался песок, их несколько раз, как дождем, накрыли фонтаны земли, выброшенные взрывами, над ними ревели моторы «юнкерсов», визжали сирены падающих бомб, а взрывы глушили их, потому что воздушные волны от взрывов, ударяясь об стенки окопа, отражаясь от них, ударяли и по дну.

Андрей, закрыв глаза, представлял, что происходит впереди их окопа: бронетранспортеры выстраиваются за пехотой в линию, пехота торопливо бежит, сбиваясь время от времени на шаг, ни пехота, ни бронетранспортеры еще не стреляют, не стреляют и пушки, тоже развернувшиеся к бою, потому что целей нет, потому что цели не обнаруживаются.

Андрей, пережидая взрывы, говорил Барышеву:

- Дистанция четыреста! Не раньше! Во-первых, патроны…

У них было снова шесть набитых лент да еще полтора цинка в пачках. Шесть лент, по двести пятьдесят штук в каждой, при технической скорострельности пулемета двести пятьдесят выстрелов в минуту означало шесть минут чистой стрельбы. Пусть даже Барышев экономил бы, пусть стрелял очередями по пятнадцать-двадцать выстрелов в каждой, на сколько минут хватило бы ему шести лент? Пусть даже Веня и Васильев сразу же, как только лента освобождалась, начали бы с обеих концов набивать ее, на сколько хватило бы полтора цинка?

- Во-вторых, бронетранспортеры. Они сразу перенесут огонь на тебя. Что ты против них сделаешь?

«Юнкерсы» ревели над ними, но взрывов больше не было, и Андрей вскочил.

- К бою! - крикнул он.- Пулемет! - Барышев и Ванятка махом поставили пулемет на площадку. - Дистанция пятьсот! - крикнул Андрей.

Немцы уже развернулись, за немцами на малой скорости, держа интервалы, качаясь на пахоте, шли бронетранспортеры.

Торопливо, резко хлопая, по ним ударили бронебойщики. Было видно, как по бокам бронетранспортеров вспыхивают искорки. Но угол был острым, и пули бронебойщиков чиркали, рикошетя. А до пехоты было метров четыреста.

- Пулемет! Пулемет! Пулемет! - крикнуло сразу несколько голосов.

- А, черт! - выругался Андрей. Он хотел приказать Барышеву стрелять, но Барышев, сжавшись за пулеметом, уже дал длинную очередь по пехоте, потом еще одну, еще одну, расстреляв целую ленту.

Все так же резко хлопая, бронебойщики били по бронетранспортерам, один из них загорелся, другой, как-то вильнув, стал боком, остальные два затормозили. Но и с того, что вильнул и стал боком, и с этих, затормозивших двух, хлестанули крупнокалиберные. Вокруг их окопа - по бокам, за ним, перед ним - забились фонтанчики песка, снова резко ударили бронебойщики, развернувшийся боком бронетранспортер загорелся. Барышев вдернул вторую ленту, успел расстрелять еще сотню патронов, и тут пулеметчик с бронетранспортера поймал его в прицел. Андрей видел, как откинулся от пулемета, всплеснув руками, Барышев, как ткнулся головой под колесо Ванятка, и Андрей метнулся к пулемету, оттащил Барышева,

60

схватился за ручки, приподнял большим пальцем предохранитель и обоими большими пальцами нажал на спусковой рычаг.

Через прямоугольное отверстие в щите, как через окошечко, все виделось суженно, и поэтому четче - кусок пространства перед позицией роты и в нем горящие два бронетранспортера и два еще целых, а перед бронетранспортерами торопливо бегущие к ним, к роте, немцы и то, как взбивают пыль сразу за немцами пули его пулемета.

- Ленту! - крикнул он.- Ленту!

- Есть ленту!

Веня сунул конец ленты в приемник.

Андрей правой ладонью толкнул рукоятку дважды вперед, видя, как лента вдернулась в приемник, представляя, как замок, поднявшись, а затем опустившись, втолкнул патрон в ствол.

- Держи! - крикнул он Вене, не глядя на него, глядя лишь на прорезь прицела, на мушку и на фигурки перебегающих немцев.

Справа, сзади них, вдруг хлопнуло раз, другой, третий, пятый. Била то ли одна наша пушка, то ли били сразу две. По звуку Андрей определил, что это пятидесятисемимиллиметровка с длинным стволом. Для такой пушки, в стволе которой снаряд разгонялся до чудовищной скорости, для такой пушки эти бронетранспортеры были лишь мишенями - бронебойный пробивал их насквозь. Оба транспортера дали задний ход, и оба - один за другим - загорелись. Из них выпрыгивали немцы.

По горизонтали водить пулемет при стрельбе не надо - каждая пуля, вылетая из ствола, вращаясь, толкает ствол вправо, поэтому по горизонтали пулемет рассеивает сам, и если на него идет цель, то этого рассеивания достаточно, чтобы срезать эту цепь.

Держа левой рукой колесико вертикальной наводки, держа правой рукой рукоятку затыльника, нажимая на спусковой рычаг большим пальцем этой руки, все время глядя через окошечко в щите, видя, куда ложатся его пули, Андрей стрелял, довертывая механизм вертикальной наводки так, чтобы пули ложились за цепью. Это означало, что цепь они пролетают на уровне груди атакующих.

Он срезал эту цепь, бормоча:

- Думали - все? Думали - как котят? Ленту! - крикнул он, когда, чуть скосив глаза вправо, увидел, что Веня поддерживает уже хвост той ленты, которую он расстреливал.

Веня полулежал спереди справа от него: место второго номера расчета, чтобы удобнее подавать ленту в приемник, было выдвинуто на полметра вперед. Веня полулежал, навалившись боком на площадку, опустив голову под щит так, что короб пулемета и приемник были у него перед глазами. Это все, что он видел - трясущийся короб, дергающийся приемник, который, как какой-то прямоугольный рот на боку пулемета, глотал ленту. А лента прыгала, билась, как живая, и ее следовало аккуратнейшим образом поддерживать, как что-то нежное, хрупкое, иначе ленту могло перекосить, в приемнике патрон бы заело, и пулемет бы умолк.

- Что там? Как там, Андрюша? - спрашивал Веня, когда Андрей, опустив спусковой рычаг, подвертывал механизм наводки. - Идут? Лежат? Огонь, огонь, Андрюша!

Пули немцев цокали о щит, взбивали рядом с ними землю, тенькали над ними, и Вене, наверное, хотелось, чтобы Андрей стрелял не только потому, что надо было удержать немцев, но еще и потому, что за грохотом пулемета не было слышно этих пуль.

- Лежат! - цедил Андрей, отжимая предохранитель. - Встают!

Веня осторожно припадал глазом к одной из дырочек в щите,

пробитых крупнокалиберным с бронетранспортера.

- Огонь! Андрюшенька, огонь! Что ты ждешь!

- Пусть подойдут, пусть поближе подойдут, - цедил Андрей, щурясь, ловя поднимающихся на линию прорези прицела и мушки на конце кожуха. - Ага!

Упираясь в дно окопа ногами, наваливаясь на пулемет согнутыми в локтях руками, он осторожно жал на спусковой рычаг, и когда пулемет начинал грохотать, дергаться, биться у него в руках, он, стараясь не мигать, удерживал эту прицельную линию на уровне груди подбегающих немцев.

Перед ним они уже не вставали, перед ним некому было вставать, но он, развернув пулемет сначала в одну сторону, потом в другую, срезал кинжальным огнем тех, кто атаковал роту на флангах;

Ударила сначала одна мина, потом другая, потом третья: его засекли, по нему пристреливались.

Андрей крикнул:

- Пулемет на руки! - Отшвырнув назад Васильева, который было бросился к пулемету, он крикнул ему: - Коробки! -дернул за хобот пулемет на себя, одновременно разворачивая кожух на Веню, крикнул сначала: - Берись! - а потом сразу же: - Ложись! - потому что вокруг них рванула целая серия мин: немцы били по ним уже прицельно, вскочил, когда мины кончили рваться, крикнул опять Вене: - Берись! - и Веня схватился за надульник и тут же бросил его и затряс рукой - надульник был раскален. Тогда он, швырнув Вене пилотку, крикнул снова: - Берись! Осел! - и Веня схватился за надульник через пилотку, от пилотки сразу же пошел пар, и они, сдернув пулемет с площадки, поволокли его по совсем мелкому, всего по колено, ходу сообщения на запасную позицию, а Васильев, перебираясь на четвереньках, волок за ними в каждой руке по коробке.