На двух берегах

- По местам! - приказал ротный.- Рота, к бою! Вперед!

Деревенька лепилась к тому ручью, который и промыл овраг. Ручей тянулся куда-то на запад, рассекая деревеньку на две стороны. Дома отстояли от ручья на расстоянии огородов, на огородах кое-где желтели круги подсолнуха и отливала золотом высохшая за лето кукуруза. Деревенька была небольшая, и сразу за ней начинались поля. Местность около деревеньки и дальше была холмистая, тоже в синих пятнах леса, рассеченных оврагами. Здесь, к Днепру, сбегало немало ручейков, собирая весной талую воду, а летом от дождей и ливней,- ручьи веками несли ее в Днепр, размывая обрывистый берег, так что устья их теперь находились на уровне реки.

Они взяли деревеньку легко, потеряв лишь шесть человек убитыми да с десяток ранеными.

Ротный, отдав боевой приказ, двумя взводами, перешедшими через ручей, охватил деревеньку справа, а одним взводом, с которым он был сам, с которым были и оба пулемета, атаковал слева. Стуча Андрею пальцем в плечо, он перед атакой приказал:

- За пулемет сам! Перед взводом - все подавить! Бодин, за второй! Если взвод ляжет, перебежками ко мне! Прикроем огнем.

Как только рота развернулась для атаки, из деревни часто-часто застукала пара минометов, начали бить станковый и ручной пулеметы, а сама деревня загорелась, в сараях замычали коровы, завизжали свиньи, загоготали гуси. Все было ясно - немцы жгли деревеньку, не собираясь, видимо, особенно удерживать ее.

Когда оба атакующих справа взвода были уже от околицы всего на один хороший рывок, ротный поднял взвод Лисичука. Во взводе было двадцать три человека, да сам Лисичук, да ротный, да Степанчик, да старшина, да писарь, да ружмастер - в общем эти тридцать атакующих ударили слева.

Андрей, как только немцы ударили по взводу Лисичука, поймал в прицел их ручной пулемет, пулемет бил из-за длинного колхозного амбара, крытого железом и поэтому еще не загоревшегося от пылающих соседних крыш. Не обращая внимания на ругань Барышева - Барышев кричал ему: «Короче очереди! Короче! Не жги патроны!» - он с одной ленты подавил этот пулемет. Конечно, патронов было жалко, но немец-пулеметчик мог бы положить лисичуковский взвод, и этот ручной пулемет надо было срезать сразу же.

Когда взвод Лисичука и взводы справа сомкнулись на околице, когда рота побежала по огородам и от дома к дому к центру деревни, Андрей скомандовал:

- Пулемет на руки!

Барышев схватил через пилотку пулемет за надульник, Веня и Ванятка справа и слева за колеса, Васильев подхватил две коробки, еще по коробке было у Барышева, Вени и Ванятки, и они побежали к деревне.

Песчаная и тут, за лесом, почва была тяжелой для бега, и первым захрипел, говоря: «Ребята, не могу. Не могу больше, ребята!» - Веня, но Андрей крикнул на него:

- Давай! Давай! Вперед!

Веня все больше сгибался на ту сторону, где держался за колесо пулемета, колесо уже начало цеплять за землю, но Андрей, напирая на хобот, толкал пулеметом всех, заставляя бежать и бежать.

- Все! - Веня выронил колесо и упал сам на бок.

- А, черт! - крикнул Андрей и, развернув пулемет, бросил. Барышеву: - Берись! - Барышев сразу же схватился за хобот, и они потащили пулемет на колесах, а Ванятка и Васильев придерживали пулемет, чтобы он не опрокинулся, за щит и за кожух. Колеса грузли в песке, плохо в нем крутились, но они волокли пулемет и подоспели вовремя: ротный, показывая на амбар с железной крышей, командовал:

- Первый взвод! - отсюда! Второй - так! Третий - с левого фланга! Одновременно! Главное - дружно и по сходящимся направлениям. Сигнал - красная ракета в направлении крыши амбара. Готовность через десять минут. По местам!

Они выбили немцев с этой половины деревеньки, повторили атаку, причем ротный, собрав все три взвода по правую сторону ручья и атакуя по ней, заставил немцев оттянуться и с левой. Немцы, отойдя к западной околице, прикрывшись сумасшедшим минометным огнем, подожгли еще несколько, домов и вдруг погрузились на две машины и дали ходу. Машины уходили на глазах, до машин было метров четыреста, кто-то стрелял по ним из винтовок и ручных пулеметов, но неудачно. Андрей смотрел, как, газуя вовсю, машины становятся меньше и меньше. Конечно, можно было бы из двух пулеметов с такого расстояния подбить их - прострелить колеса или попасть в шоферов, но стрелять было нельзя - на пулемет осталось по полторы коробки патронов - максимум на пять минут стрельбы.

Ротный опять собрал офицеров и сержантов и приказал:

- Зарыться! Спать не давать!

Накануне они почти не спали, и теперь, когда солнышко хорошо пригревало, когда прямо против роты немцев не было, конечно, многие, поев, завалились бы спать.

- У нас считанные часы, а фрицы катят к нам! Только пыль стоит! Не прохлаждаться! Старшина, второй взвод - твой.

Командир второго взвода лейтенант Рязанцев был ранен в живот и умирал. Его положили на плащ-палатку под старую грушу - с наветренной стороны, чтобы дым от горящей деревни не попадал на него. Рязанцев, приоткрыв рот, закинув голову, смотрел, мигая время от времени, смотрел на еще не все осыпавшиеся листья, следил, как они дрожат от ветерка, и считал:

- Семь… Одиннадцать… Четырнадцать!-

Андрей спросил:

- Ты чего считаешь, Рязанцев?

- Груши…

И правда, высоко на тонких ветках, так что ни снизу, с земли, пи с дерева их было не достать, висели тяжелые, переспелые, буро-желтые груши. Иногда они падали, шлепаясь и разбрасывая брызги. Они настолько переспели, что, упав, разбивались совершенно. На земле от груши оставалась лишь бурая пригоршня чего-то вроде киселя да хвостик-черенок.

- Убитых - похоронить,- приказывал ротный. - Писарю помочь. Выделить от взвода по человеку. - Похоронами, как в каждой роте, ведал писарь. Он забирал документы, ведя отчетность о потерях и вообще о прибывших-выбывших. Ротный отдал еще несколько приказов, а потом, передав эти приказы солдатам, они все пошли цепочкой по деревне.

Она почти вся сгорела, на месте домов стояли лишь русские печи, их обнаженные трубы были непривычно длинными, словно печи вытянули их к небу, чтобы что-то протрубить, прокричать.

По улицам летал пепел, дымились на земле головешки, жители, выйдя из погребов, суетились, спасая коров, телят, свиней, таскали узлы, сундуки, мешки. А некоторые молча стояли возле своих пепелищ. Пахло горячей землей, дымом, паленой щетиной, горелыми перьями.

- Всем - из деревни! - приказывал ротный жителям.. - Живо! Да бросьте вы свое барахло! Подумайте о детях и о себе! Через час-два тут такое будет!

Женщины, старики, дети скорбно и испуганно смотрели на него, кивали, соглашались, пропускали его дальше, и снова занимались своими делами - делами погорельцев.

- Да что вы в самом деле! - злился ротный. - Русским языком говорю: через час-два подойдут немцы. Понятно? Уходите в овраги. В овраги - живо!

Так как у них - у нескольких офицеров и сержантов - ничего не получалось, потому что жители, сделав вид, что уходят, перебегали назад, ротный поднял взвод Лисичука, и они вытолкали жителей из деревни к лесу, из которого атаковали, и поставили у деревни несколько часовых с приказом, никого в нее не пускать, а если понадобится, то пугать, стреляя в воздух.

Когда они этим занимались, ротный, показывая на убитую свинью, спросил одного старика:

- Чья?

- Та хто ж ее знает! - старик махнул рукой. Свинью и правда было трудно узнать - еще живой она обгорела в сарае - у нее обгорели спина, бока и морда - но, видимо, свинья вырвалась из него и попала под пулю. Она лежала на боку, и около нее лужица крови уже спеклась и была похожа на бурую грязь.

- Можно взять? Покормить людей?

- Та берить! - безразлично махнул еще раз старик.

- Старшина! - крикнул ротный, тыкая носком сапога в спину свиньи. - Найти котел, сварить, раздать. Дай твоего Барышева, - сказал он Андрею. - Сам - на место! Основные ОП1 - между первым и вторым, и вторым и третьим взводами. Так, чтобы прикрыть и фланги.