На двух берегах

А до высокого берега еще было больше половины пути.

Бомбы, как черные продолговатые капли, лениво отваливаясь от «юнкерсов» (в этой части полета они были отлично видны), летели, все набирая скорость, а когда выходили из дуги в прямую, неслись визжа, но уже были невидимы - глаз улавливал лишь что-то мелькнувшее, после чего в Днепре взрывался фонтан: стеклянного цвета у основания, желто-черный от песка и ила в середине, белый от пены у вершины. Грохот бил по перепонкам, воздух по глазам и лицу, понтон дергался, воспринимая удар днищем и глубоко погруженными бортами.

«Юнкерсы» шли снизу вверх, взрывая Днепр в сотнях мест, и над водой несло брызги, мельчайшие песчинки, пахло тиной, сгоревшей взрывчаткой и рыбой.

Рыба плыла белыми пятнышками и полосками, качаясь на волнах, ее швыряло вверх новыми взрывами, она опять падала в воду, плыла ниже, задерживаясь у досок от лодок, возле скаток, обломков весел, а маленькие рыбки - даже у пилоток тех, кто или сбросил их, или утонул.

«Юнкерсы», накренившись, сделали разворот и, не обращая внимания на все, что было над ними, под ними, по сторонам от них, пошли вниз.

А понтон был лишь на половине Днепра.

Ударила новая серия взрывов, все в понтоне уже были мокрые оттого, что с каких-то двух десятков метров на них упал фонтан, понтон швыряло, на плоту заржала, как крикнула, то ли от боли, то ли от ужаса лошадь, потом рядом ударил еще один взрыв, понтон подлетел, словно хотел оторваться от Днепра, все бросили весла, и несколько человек, отчаянно махая руками над водой, догнали, перехватили понтон, уцепились за эти весла и, тяжело дыша, выпучив глаза, тянулись руками к бортам, хватались за них, а ротный, как в немом кино, потому что ничего не было слышно, раскрывал и закрывал рот, что-то командуя, но никто его не слышал и не греб, и тогда Андрей схватил свой ППШ и дал длинную очередь вверх почти над головами - с носа на корму.

- На весла! Черт! - заорал он. - Греби!! Греби! - он швырнул Папу Карло к веслу, хотел броситься к другому сам, тут снова понтон толкнуло, и он едва успел схватить за ручки пулемет и удержать его.

- На весла! - тоже заорал ротный. - Греби!

Понтон стал тяжел. На дне его почти по колено плескалась вода, и понтон осел глубоко и от нее, и оттого, что за его борта держались, повиснув вдоль, вроде поплавков, люди. От кромки бортов до воды оставалось лишь на какую-то ладонь.

А до берега было еще метров двести.

- Греби!- ротный толкнул Степанчика к веслу.- Котелки! Каски! Черпать воду! Ходу, товарищи! Ходу! Темп! Темп! Темп!

Те, кто висел на бортах, мешали грести, но ротный, переступая по скаткам, вещмешкам, ногам, выскочил на середину понтона, командуя:

- Р-р-аз-два! Р-ра-з-два! Друж-но! Над-дай! Хо-ду! Р-ра-з-два! Давай! Давай, давай! Вперед, ребята! Вперед! Вперед!

Опять послышался гул из-за холмов, и новый эшелон «юнкерсов» сделал разворот, и новые «мессеры» вступили в бой с нашими истребителями, и новые разрывы зениток вспыхнули белыми и желтыми клубками в небе, и новые «юнкерсы» пускали из себя черные дымы, и вспыхивали новые красные цветы взорвавшихся в воздухе истребителей, и новые сотни бомб взрывали Днепр.

- Ты, ты, ты! Ты, ты, ты! - показал ротный пальцем на тех, кто не греб. - В воду! Живо! За борт! Ну!

Санинструктор, писарь, ружмастер и трое стрелков перевалились через борта, и понтон чуть приподнялся, но рванувшая недалеко бомба швырнула в него волну, и борта над водой поднимались уже лишь на какие-то сантиметры, а в самом понтоне воды было уже выше колен. Понтон двигался совсем медленно, он не скользил по воде, а расталкивал ее широким высоким носом, таща за собой повисших на бортах, цепляющихся друг за друга людей.

- Давай, давай! Давай! - командовал гребцам ротный.

Сотню метров они кое-как протащились. А Днепр стал серо-бурым от песка и ила, выброшенного бомбами. Казалось, что-то случилось с его дном, что подо дном вдруг заработал какой-то вулкан, прорвавшийся в разных местах и швырявший через воду куски дна.

Но берег был близок! Высокий, с отвесным совершенно обрывом, густо поросшим поверху деревьями, берег был совсем близок, так близок, что различались не только красные стволы сосен, белые березы, зеленоватые осины, но четко виделись и бордовые палочки тала на косе у подножия обрыва, лопухи, давно прибитое к косе серое от воды и солнца, похожее на телеграфный столб бревно, покачивающееся в прибрежной пене.

Так близко от берега течение было спокойным, оно не успевало сносить ни этот ил, ни поднятый песок, ни все остальное, что было в Днепре, что он держал на себе, отчего не мог освободиться. Перевернутые понтоны, похожие на спины продолговатых гигантских черепах, купающихся в прибрежной воде, лениво покачивались, фонтаны от бомб мочили их, и понтоны поблескивали, как лоснились от жира. Солдаты, которые были сброшены с них, с лодок, с плотов, но не утонули или не были разорваны взрывами, цеплялись за них, за их клепаные ребра, подталкивали их к берегу, и казалось, что эти чудовищные черепахи, переплыв Днепр, то ли от усталости, то ли от того, что и спешить им некуда, не торопятся выходить из воды. Набрякшие, едва плавающие или даже совсем погрузившиеся под поверхность реки скатки, напоминали больших серых медуз, белобрюхие рыбы лежали вниз спиной, тут же плавали щепки от досок, плотов, обломки этих досок и целые доски, мачта с парусом со свежим изломом у основания, как будто кто-то взял и отломил ее, обрывок веревки, скрутившийся наподобие серой дремлющей в воде змеи, белый прыгающий на волнах закрытый алюминиевый котелок, разного цвета мокрые головы тех, кто вплавь добирался до берега. Все это тут медленно двигалось вниз, подпрыгивая при каждом новом взрыве.

А «юнкерсы» не уходили, меняясь лишь для того, чтобы слетать за новыми бомбами. «Юнкерсы» падали, но сбить их всех или не подпустить к Днепру было, конечно, невозможно, потому что их яростно защищали «мессеры», устремляясь наперехват нашим истребителям, связывая их, оттягивая на себя, защищая «юнкерсы» своим огнем, подставляя под прицелы себя. И бомбы падали, и падали, и падали, и Днепр взрывался, вспенивался, все мутнел, и надо было, лихорадочно гребя, проталкивать до краев осевший понтон через само тело этого грязного сейчас Днепра.

- Давай! Давай, ребята! Давай! - не кричал, а хрипел ротный, вцепившись в весло, толкая его от себя, помогая понтонеру. -Давай! Давай! Осталось чуть-чуть! Вперед! Вперед, товарищи! Сейчас мы там будем! Вперед! Вперед!

Тройка «юнкерсов», держась цепочкой, шла к тому месту берега, куда вот-вот они должны были причалить. Чуть взяв правее, «юнкерсы» начали бросать бомбы в полоску воды, которую понтону еще надо было пройти. От свиста бомб, потом от их грохота все пригнулись, вцепились в скамейки, борта, весла, потому что понтон задергался так, как будто кто-то, захватив за днище, стал швырять его в стороны, и понтон черпанул еще.

- Утонет! Утонет! - крикнул Веня, показывая на пулемет.- Да делай же что-то!

Андрей, дернув нож с пояса, отхватил причальную веревку и мертвым узлом привязал к хоботу пулемета.

- Круги! Круги! - крикнул он! - Круги!

Веня швырнул ему один круг, и он надел этот круг на свободный конец веревки, Веня швырнул второй, и он надел второй к первому и еще один, полагая, что три-то круга удержат семьдесят килограммов стали и бронзы.

- Все за борт! - крикнул он, захватывая третий круг. - Ротный не успел сообразить, и Андрей, показав на воду в понтоне, под которой были коробки с лентами и ящики с патронами и гранатами, крикнув: - Патроны! Спасать патроны! Все за борт! Толкать! Веня, ко мне! - повалил пулемет в Днепр и, схватившись за веревочную лямку последнего круга, прыгнул за ним.

Натягивая веревку, пулемет погрузил оба нижних круга под воду, но верхний держался.

- Давай! Давай! - командовал Андрей Вене. - Вперед!

Они плыли, держа круг, гребя одной рукой, а сзади них, без единого человека внутри полз через воду чуть поднявшийся понтон со всем, что было в нем.