Страница 5 из 18
Пока не включился аварийный генератор, мы с Эйнштейном так и торчали на его балконе. Бить стекло он не захотел. Дверь в кабинет была разблокирована через несколько минут, а в полном объеме подачу энергии восстановили чуть позже.
И пошли мы с тайной инспекцией.
Детский корпус сравнительно невелик, так что времени это заняло немного. Вышли во дворик перед Зоной, поглядели на ворота. Как именно я выполнял просьбу, Эйнштейна словно не интересовало, он не то что не следил за моими действиями – принципиально не смотрел на меня. Может, отвлечь боялся. Или не был уверен, что я действительно способен найти дыры в охранной системе. Светским общением, правда, он не пренебрегал.
– Насчет твоего «маленького бизнеса» на мутантах. Думал ли ты о своем будущем? Вот ты окончил школу… Что дальше?
– Технологический колледж. Документы уже там.
– При желании ты окончишь его за два года. (При желании – за месяц, мысленно усмехнулся я.) Потом что? Университета в Хармонте нет, а из города тебя не выпустят.
– Потом будет потом.
– Есть способ хорошо зарабатывать, не нарушая правил. Формально тебе далеко до совершеннолетия, но, если родители согласятся, я могу устроить тебя в Институт официально. Формируется новый отдел, как будто специально для твоих талантов. Биоэлектроника, киборгизация «образцов».
«Образцами» в «Детском саду» называли подопытных детишек.
– Я читал, они отторгают любые включения, ничего нельзя вживить под кожу.
– Нет-нет, перспективы хорошие. Скажу тебе честно, Питер. Этот новый отдел – единственная надежда спасти «Детский сад». Если его еще можно спасти, – добавил он с горечью.
– А что такое?
– Ничего не чувствуешь? Это ж буквально в воздухе…
Все, что он мне вещал, было очень интересно, я ведь и вправду мечтал закрепиться здесь на законных основаниях. Но одна закавыка мешала порадоваться. С какой стати Эйнштейн меня опекает? Давно я об этом думаю. У него особое отношение к моей маме, которая работает здесь же педагогом-воспитателем. С другой стороны, репутация по части служебных романов у Эйнштейна идеальная, человек он строжайших правил, так что, уверен, никакой грязи. Короче, есть тут какая-то тайна. Учитывая, что папа мой на самом деле приходится мне отчимом, волей-неволей заподозришь, а не господин ли главный инженер, как бы культурно выразиться… биологический отец некоего Питера Пэна? Папа, кстати, здорово недолюбливает Эйнштейна…
– Подумай над перспективами, – подытожил он, когда наше путешествие закончилось.
Я доложил ему, что ничего достойного внимания по части электронных схем не заметил. Он выслушал мой вердикт со всем уважением.
Положа руку на сердце, это не было правдой. Зацепился мой придирчивый взгляд за контроллер, спрятанный в разводке под плитками подвесного потолка. Этот фрагмент цепи располагался в коридоре первого этажа «Детского сада» – в закутке с туалетами и кладовкой. Контроллер отвечал за открывание ворот на «игровую площадку» в Зоне, давая сигнал на замок и двигатель. Вся система управлялась из пультовой комнаты, но эта крохотная коробочка, как промежуточное звено, показалась мне, честно говоря, узким местом. А удивило меня то, что в коробочке были две одинаковые схемы: по сути, два дублирующих друг друга контроллера. Работало устройство штатно, и я промолчал. Решил, что параллельная схема нужна для надежности.
Дурак…
Просто в тот момент мне казалось все это шелухой, чужими трудностями. Как бы вы, мистер Эбенштейн, ни вовлекали Питера Пэна в ваши странные игры, думал я, Питер Пэн будет решать только свои дела.
Покидая филиал Института, я вернул себе мобильник, который при входе всегда отбирают. Отдалившись на добрых три квартала, позвонил Сэндвичу.
– На сегодня отменяем, – сказал я в трубку.
– Это почему? – насторожился Сэндвич.
«Почему». Авторитетный вроде джанк, а задает детские вопросы.
– Сегодня не смог, меня в прошлый раз спалили. Попал с ножницами в кадр. Завтра я что-нибудь придумаю.
– Ну, смотри, если кинешь…
– Если кину, утрешься.
Русские таких джанков называют просто гопниками. Любят англосаксы всякому дерьму красивое название подобрать. Я отключил этого дурака и сплюнул на асфальт.
Глава 2
Дома-то у нас только по-русски говорят. Мама считает, это важно, чтоб от корней не отрываться. Так что с детства у меня заворот извилин, потому что мир вокруг говорит совсем на другом языке. Учитель английского, помню, пристал однажды: каково это – думать на двух языках? Ответил, что есть у меня под черепушкой специальный переключатель.
На самом деле работа такого переключателя от моей воли мало зависит. Думаю я на том языке, на каком в данный момент говорю, вот и весь секрет. А когда молчу, то хрен его знает, на каком языке мыслю. Ловлю себя на том, что в русской фразе некоторые слова вдруг – английские. Или наоборот.
К чему я веду? К тому, что, когда эта дама обратилась ко мне по-русски, я почему-то ответил ей по-английски. Ни секунды не колебался, ничего не переключал в голове. Само собой получилось.
– Какой милый мальчик, – объявляет она без улыбки и палец мне в грудь упирает. – Мистер Панов-младший, я полагаю? Отец дома?
То ли акцент меня смутил, то ли этот палец, украшенный накладным ногтем. А может, ее «Ягуар» – с водителем, похожим на боксера (в обоих смыслах).
– Да, мэм. На оба вопроса, – откликаюсь я, используя язык господ.
– Показывай, куда, – распоряжается гостья и следует внутрь дома, заставив меня отступить.
Ростом она пониже, но смотрит как будто сверху. Возраста непонятного, загорелая, с ровной кожей лица. Хвост из волос небрежно заколот. Одета в легкий светлый пиджачок цвета кофе с молоком, под которым демократичная майка «Лакоста» с крокодильчиком вместо кармашка. Брюки-бермуды. Пиджак помялся в машине, а это значит – из натуральной ткани. Синтетика ведь не мнется. Помятый костюмчик идеального покроя – это верный признак дороговизны и хорошего портного.
Имея папу-сыщика, научишься понимать такие вещи. Хотя для понимания хватило бы ее сумочки и туфель из змеиной кожи под цвет майки.
На лоб сдвинуты зеркальные очки…
Странно и тревожно мне стало. Не из-за манер, плевал я на их манеры, из-за чего-то другого. Папа вышел из кабинета, бодро воскликнув:
– Кого там принесло?
Вот тогда я и увидел. В ту секунду, когда гостья потянулась рукой к своей голове, то ли поправить прическу хотела, то ли еще что.
Очки ее зеркальные были не только очками! На самом деле это был девайс, нашпигованный электроникой, как гнилье опарышами. Один сплошной чип со сверхбольшой степенью интеграции. По первому впечатлению – компьютер, дополненный видео– и аудиорегистраторами, а также какими-то микродатчиками, назначение которых с ходу не распознаешь. Короче, грязная шпионская штуковина, откровенная дрянь.
– Мне вас рекомендовала миссис де Лосано, – говорит эта дама. – Вы ей когда-то очень помогли.
Ни «доброго вечера», ни «приветика». Руку папе не подала ни для пожатия, ни для поцелуя и глядит на него, как и на меня, сверху вниз.
– Де Лосано… – отозвался папа, отчего-то дернув лицом. – Помню. Почему бы вам не прийти завтра в офис?
– Во-первых, мистер Панов, дело срочное, а во-вторых, вы должны меня понять правильно, ваш офис слишком на виду.
– Питер, иди к себе… Вы, собственно, кто?
– Моя фамилия Рихтер.
– А ваш муж, простите за любопытство…
– Да, вы правильно поняли, – оборвала она его. – Я супруга мистера Рихтера.
– Питер, пошел вон, – подтолкнул меня папа.
Они дружно посмотрели, как я поднимаюсь на второй этаж. «Прошу в кабинет, мэм», – услышал я, прежде чем вбежать в свое логово.
Скорей! Нельзя упускать ни слова.
Комната в мезонине – моя хай-тек берлога, мой центр управления полетами. Подключаюсь к камерам, которыми отец оборудовал свой кабинет. Звук дает микрофон, вмонтированный там у него в столешницу. Частному сыскарю без такой страховки невозможно, любой самый пустячный разговор с клиентом должен быть записан и сохранен в архиве. Правда, не уверен, что папа благожелательно воспринял бы тот факт, что его чадо незримо присутствует при всех этих разговорах. И вообще не знаю, как бы родители отреагировали на то, что весь наш дом – под моим надзором.