По зову сердца

Полк двигался по ровному, как стекло, асфальтовому шоссе. Каждой машине хотелось мчаться по нему до самой деревни, которую предстояло занять. Люди этого полка славились отвагой и смелостью. Этот полк воспитал Николая Кучерявого и десятки других героев. Командир полка дважды Герой Советского Союза подполковник Шурухин был мужественным и инициативным человеком. О нем говорили в дивизии, что «он живыми танки берет».

Как обычно опередив и оставив далеко позади утомленную далеким переходом пехоту, мы неслись по шоссе. Противник поспешно отступал…

Вдали показалась деревня. Вскоре мы заметили галопом скакавшую нам навстречу лошадь с едва державшимся на ней седоком. Шофер остановил машину. Лошадь была вся в крови; сидевший на ней седой старик,, корчась от боли, побелевшими губами едва успел прошептать: «Там немец, фашист… пулемет… засада…» — и свалился замертво. В подтверждение его слов в воздухе просвистели пули.

Бойцы мигом соскочили с машины, отцепили и развернули пушки и тут же открыли огонь по пулемету, указанному стариком.

Через час наши воины освободили деревню.

Когда на машине привезли тело убитого мадьяра, нас окружили жители деревни. Подошли родственники старика. От них мы узнали, что старик в прошлую войну был в плену в России. Часто он рассказывал односельчанам о русских крестьянах, которые отобрали у помещиков землю. «Вот нам бы так сделать, а то за маленькую полоску земли надо платить или отрабатывать», — мечтал он в кругу друзей.

— А когда гитлеровцы удирали и оставили засаду, он волновался, переживал и вдруг решил пойти за деревню пасти коней, — рыдая, сказала его жена.

Было ясно, что он сделал это с намерением предупредить нас о засаде.

Да будет светла память о нем! Этот венгерский крестьянин отдал жизнь, чтобы приблизить желанный час освобождения своей родины.

XV

Стремительное наступление наших войск в Венгрии преградила быстрая, широкая, с отлогими глинистыми берегами река Тисса.

Этот водный рубеж, как и румынскую Молдову, преодолеть с ходу не удалось, противник хорошо укрепился на правом берегу, и нам приказали окопаться.

В конце октября опять начались проливные дожди. Дороги окончательно развезло, и глинисто-черноземная почва, глубоко пропитавшаяся водой, превратилась в вязкую грязь до колен.

Каждую ночь после дневной стрельбы мы должны были менять позиции. Пехоте-то что, автомат, лопату, котелок на плечи — и пошел по берегу, а нам, артиллеристам, на колесах надо ее сопровождать.

О машинах не приходилось и думать. Пушки перетаскивали на руках. Каждую ночь люди изнемогали, налегая на утопавшие в грязи колеса пушек, а ведь приходилось еще и ящики со снарядами тащить на себе.

Читая газеты, мы досадовали, что другие фронты и части стремительно продвигаются вперед на запад, одерживая победу за победой, а мы вот уже почти месяц топчемся на одном месте, выполняя задание отвлекать на себя силы противника и помочь этим наступающим по соседству частям.

Подошел праздник 27-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Все фронты стремительно продвигались вперед, но мы по-прежнему не могли сдвинуться с истоптанного нашими сапогами берега Тиссы.

Трудно стало и с продуктами. Недели три питались одним гороховым концентратом, который старшины таскали нам из далеко отставших тылов на своих плечах, — машины по этой вязкой грязи пройти не могли.

Приближалось девятнадцатое ноября, День артиллерии, но и он не предвещал нам ничего нового. Погода не менялась, не менялась и обстановка на нашем фланге. Днем также вели методический огонь, обстреливая противоположный берег, занятый противником, а ночью меняли огневые.

Наступило похолодание. По ночам колючая изморось, висевшая над землей белесым туманом, пронизывала до костей.

Вечером восемнадцатого ноября меня, Петю Осадчука и еще одного младшего лейтенанта нашей части вызвали в штаб дивизиона.

— К утру вам необходимо явиться в штаб артиллерии армии. Нужно было сегодня туда прибыть, но приказ только сейчас получили, — сказал нам начальник штаба Фридман.

— А зачем туда? — спросила я.

— Получать награды. Завтра День артиллерии. Забыли? Добираться вам придется на своих двоих. Машины не ходят, грязища до самого города.

— А далеко это? — спросила я.

— Километров сорок. К утру дойдете, — «успокоил» нас Фридман.

Почти всю ночь месили мы сапогами густую грязь. Было очень темно, только по гулу ветра чувствовалось, что вокруг равнина.

На рассвете нас нагнали идущие в сторону города танки и подвезли. Иначе мы бы и к вечеру не добрались до города.

На городском перекрестке нас остановила строгая круглолицая регулировщица с красным флажком в руке. Проверяя документы, она удивленно взглянула на меня и сочувственно спросила:

— Устала?

— Да, — призналась я.

Отдав нам документы, девушка достала из кармана плитку шоколада и протянула мне:

— Возьми. Наверное, проголодалась? Вам там труднее.

Я хотела было отказаться, но не смогла, — мы уже с месяц не видели сладкого.

Разломила плитку на три части, и мы, посасывая шоколад, пошли искать штаб артиллерии.

Нас принял майор, помощник начальника штаба.

— Что же вы, ребята, так поздно? — покачал он головой. — Вчера сам командующий торжественно вручал награды артиллеристам. А потом веселились чуть не до утра. Много фронтовиков приезжало.

Мы объяснили, что опоздали не по своей вине.

— Ну что ж, — сказал майор. — Награды я сам вам вручу.

И он зачитал приказ о присвоении нам очередного звания.

— Теперь вы уже лейтенанты. А за отличие в боях советское правительство награждает вас боевыми орденами.

Называя каждого по фамилии, майор торжественно преподнес нам боевые ордена и, поздравив, крепко пожал каждому руку.

Я открыла коробочку. На яркой ленте золотом сверкнул боевой орден Красного Знамени. Не без гордости приколола я второй орден на грудь, на выгоревшую за лето гимнастерку.

— Да, а вам, Сычева, особая честь, — сказал мне майор. — Сегодня командующий приглашает вас, как женщину-офицера, на банкет в честь Дня артиллерии. Я думаю, что ваши товарищи не обидятся, — посмотрел он на прибывших вместе со мной лейтенантов. — Это, так сказать, персональное приглашение. Командующий, просматривая ваше личное дело, заинтересовался и желает с вами познакомиться. А вы подождете Сычеву до завтра, — обратился он к лейтенантам. — У нас здесь есть офицерское общежитие, там переночуете.

— Конечно, подождем, — сказал Петя Осадчук.

— Но у меня такой вид, товарищ майор, — смущенно проговорила я, оглядывая свои заляпанные грязью сапоги и толстые ватные брюки.

— Это дело поправимое, — улыбнулся майор. — Я бы на вашем месте не стал отказываться от такого приглашения.

— Иди, Тамара, иди. Соглашайся, — шептал мне на ухо Петя Осадчук.

— Хорошо, — нерешительно сказала я майору. — Приду.

— Сегодня в шесть часов, — подал он мне пропуск. — А сейчас идите в нашу столовую, подкрепитесь.

В офицерские комнаты отдыха мы вошли смущенные чистотой и уютом, которые показались нам ослепительными после месяца жизни по колено в грязи на размытом дождями берегу Тиссы.

Попросили дежурного разбудить нас в четыре часа и улеглись на белоснежные простыни. «Какое счастье спать в кровати», — подумала я и сразу же забылась глубоким сном.

Разбудили ребята.

— Тамара! Тамара! — смеясь, тянули они меня за нос. — Вставай, опоздала, уже скоро шесть часов.

Через несколько минут они уже торопливо помогали мне собираться. Усердно соскребали ножом присохшую к моим сапогам глину, мыли под умывальником кирзовые, потертые голенища. Но, высыхая, они снова становились серыми.

— Если бы знать заранее, — досадовала я, — надела бы новое обмундирование. Да не хотелось в такую грязь надевать.

— Ничего, сойдет, — успокаивал меня Петя Осадчук. — Хочешь, возьми мои брюки. Они лучше, суконные и поновей. Наденешь?