Страница 37 из 56
На следующий день, когда Степанов работал в штабе над отчетом о командировке, прибежал расстроенный и запыхавшийся Батурин:
— Лешка, пришли зарывать нашу палатку, идем быстрее…
— Кто пришел? Как это зарывать? — недоумевающе посмотрел на прапорщика офицер. — Что ты мелешь?
Они направились к палатке. Там уже «комендачи» уносили разобранные кровати, матрасы. Мартынов и Седов вытаскивали немудреные пожитки и складывали их в сторонке, чтобы не растащили вездесущие соседи. Солдаты уже начали выдергивать колья. Палатка дрогнула, закачалась.
— Стойте, гвардейцы! — крикнул еще издали офицер.
— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! — подошел к Степанову с сияющей улыбкой, расплывшейся по всему круглому конопатому лицу, сержант, командовавший «комендачами».
— Что-то я не понял ваш маневр… Кто приказал? — строго спросил Алексей.
— Начальник штаба. Лично.
— А где же мы жить будем?
— Офицеры и прапорщик перейдут в большую палатку. Вон ее уже ставят рядом с клубной. А солдаты — к нам, в роту.
— Вот так номер! Подождите, пойду уточню у полковника Преснякова.
Через пять минут Степанов вернулся и безразлично махнул рукой: «Зарывайте». А Батурину сказал:
— Тогда, в декабре, о нас такой заботы не проявляли… Скажите, на милость — разбогатели. Палатки новые привезли. Да нам эта дороже всех вместе взятых. «Вид лагеря портит… Мы — люди военные… Есть приказ…» — в сердцах ворчал Алексей. — Своя семья была, сколько вместе пережили…
— Ладно, пошли в новую палатку. А то лучшие места займут, — предложил Батурин, быстрее товарища оправившийся от свалившегося на их головы несчастья.
— Кстати, а где Терентьев? — вспомнил Степанов.
— С утра в Кабул уехал. Если ночью вернется — умора будет. Пойдет искать палатку, а ее и след простыл.
— Спросит, где мы. Не в лесу, чай…
— Товарищ старший лейтенант… — подошел к Алексею Мартынов. — Мы так привыкли все вместе… Как же теперь — в комендантскую роту?
— Коля, не печалься, — побратим взял за плечо солдата, посмотрел в его обиженное лицо. — Тебе-то осталось две-три недели. Домой полетишь… Дембель. И нас забудешь на «гражданке»…
— Да вы что, Алексей Александрович!.. Зачем так?.. Я писать буду. Вы же еще в гости обещались приехать…
— Ладно, Коля, прости. Неудачно пошутил. Настроение у самого, знаешь… Не расстраивайся. Все будет, как договорились. Переживем. Куда денешься — приказ…
Так Степанов, Терентьев и Батурин оказались в «молодежной» палатке на другом конце лагеря. Там вместе с ними поселились Ласкин, Кожанов, Нечипорук… А еще — та самая беленькая собачонка Кнопка, которую откуда-то притащили ребята…
17.
Бородатый, грязный, в чалме, широких серых штанах и в одной лишь безрукавке на смуглых худых плечах, он подошел к сваленному в кучу оружию. Вяло и нехотя бросил в пыль свой отполированный до металлического блеска ППШ. Во многих руках побывал автомат, прежде чем его хозяином стал этот душман, взятый в плен десантниками.
— Все, что ли? — посмотрел на переводчика ротный. — Спроси еще раз… Знаю я эти штучки — какой-нибудь нож обязательно припрячут.
— Погоди, у него eщe шашка, — ответил тот.
А затем, уже обращаясь к пленному по-афгански:
— Бросай и эту железку, она тебе больше не понадобится…
— Стой, — подошел к переводчику Алексей, — скажи ему, пусть даст мне…
Пленный, услышав, чего от него хотят, повернулся к Алексею и протянул ему клинок острием вперед. Перебросив свой «пять-сорок пять» в левую руку, Степанов шагнул к душману. Переводчик посторонился, уступая дорогу.
«Ишь, гад, мог бы подать и рукояткой, — подумал об афганце Алексей, потянувшись за шашкой. — Впрочем, о чем это я?…»
Переступая через камень, лежавший на пути к сваленному в кучу трофейному оружию, Степанов только на мгновение отвел взгляд от пленного.
— Назад! — раздался вдруг крик ротного.
Алексей увидел перекосившееся лицо афганца, его темные прищуренные глаза и тут же, вскинув на вытянутых руках для защиты от удара автомат, отпрянул в сторону. Споткнувшись о камень, потерял равновесие и упал на землю. Боковым зрением успел заметить: лезвие шашки прошло у самого плеча.
— Стреляй, — как будто издалека донесся голос ротного. — Стреляй же… Зарубит сволочь!..
Катаясь по земле, Алексей парировал вскинутым автоматом сабельные удары. Но не слышно было ни скрежета металла о металл, не видел он уже и лица нападавшего. Под ударами ржавого лезвия автомат прогибался, как резиновый.
«Сейчас он меня достанет, — билась паническая мысль в голове. — Еще немного, и все. Почему жe никто не стреляет, я ведь не могу…Я больше не могу… Я больше…»
Алексей почувствовал теплое и липкое на кисти левой руки.
«Кровь? Но что это такое шершавое?..»
Застонав, окончательно проснулся. Полная луна светила в окошко палатки. Все спали. А рядом с кроватью стояла Кнопка и, виляя хвостом, с каким-то виноватым видом пыталась еще раз лизнуть руку Алексея…
Глава пятая
Дожили до первого мая. Второго два батальона уходили в рейд. Один из них — в ущелье Бехсуд. Названия населенных пунктов, ущелий Алексей сверял всегда. А это принял на слух: «Бехсуд так Бехсуд». Не стал он получать и карту. Толку от нее в ущелье. Это на тактических полях всякие так высоты — «круглые», «песчаные», «плоские». А здесь скалы — они и есть скалы. Захватил господствующую вершину, значит, уже половина удачи. Опередил враг — попробуй, подступись. В горах важна прежде всего зрительная связь, так как опасность подстерегает отовсюду.
Была еще одна причина, по которой Степанов не хотел ничего запоминать в Афганистане. Казалось: от этого зависит его срок пребывания в чужой стране. До того здесь все было непривычно, дико на первый взгляд для европейского жителя, что внутри у каждого все протестовало против присутствия на этой земле. Раньше бы и больное воображение такого, наверное, не представило. Алексей думал, что вернувшись в Союз, навсегда все вычеркнет из памяти. Не было ничего и никогда. Все это только приснилось. Привиделось в липком горячечном бреду…
Способный к языкам, Алексей в Афганистане специально не выучил ни одного слова. Они оставались в памяти помимо воли…
В тот рейд Степанов ушел «полулегально», за что по возвращению чуть не получил предупреждение о неполном служебном соответствии. Его непосредственный начальник майор Орловский был вне себя от ярости. Как уже упоминалось, он давно уже свалил на заместителя выполнение своих прямых обязанностей. Если в Союзе Орловский еще хоть как-то имитировал свою бурную деятельность, то в Афганистане он на все махнул рукой. Орловский не прочь был пройтись по «большому» или «малому» кругу в лагере. «Большой» — это расположение зенитчиков, самоходчиков, саперов, рембата и медсанбата… «Малый» — тылы. Везде у майора были друзья, которые могли щедро угостить. А работал за него в это время по-прежнему Алексей. Он не раз слышал от Орловского: «В мое отсутствие ты остаешься за меня и сам принимаешь все решения.» Вот этим и воспользовался старший лейтенант. Накануне весь вечер он не мог найти начальника, чтобы отпроситься в рейд. Пресняков же отпустил сразу. Надо было только согласовать с майором. Сбившись с ног в поисках его, Алексей в полночь принял решение. «Коля, — сказал Терентьеву, — работу я всю сделал. Остаешься пока за меня. Справишься. Раз нет Орловского, значит, я за него. Завтра отыщется… Дрыхнет, наверное, где-то, «приняв на грудь»…
В Афганистане майора подчиненные еще больше невзлюбили. Уже упоминалось о том, что он относился к категории таких начальников, которые сами не работали, но умели подбирать способных исполнителей. Те трудились в поте лица, а вершки снимал Орловский. Однако чтобы ни у кого не возникло сомнений насчет его истинных заслуг, начальник потихоньку чернил подчиненных. И получалось: исполнители бездарные, а дело идет, и идет неплохо. Значит, только благодаря усилиям Орловского. Медаль ему за это! Шутки шутками, а награду он в самом деле получил первым. Медаль «За боевые заслуги». За «проявленную доблесть» во время переворота. Именно «переворотом» вскоре десантники в разговорах между собой стали называть ввод войск в Афганистан в декабре семьдесят девятого. Тогда Орловский «доблестно» послал Степанова под огонь искать солдат, которых «доблестно» сам же и потерял вместе с прапорщиком Шиловым, не менее «доблестно» спрятавшимся в окоп и тоже получившим медаль… Когда же Алексея решили представить к ордену Красной Звезды, майор тут же внес свои коррективы. Не в правилах Орловского было допустить, чтобы подчиненный имел более высокую награду. Историю с представлением начальник интерпретировал так: я, дескать, упросил Преснякова, пошлем тебе и Терентьеву на медали.