Ронин

— У вас тут встреча с господином Лапиным, насколько мне известно? Так вот хочу предупредить, что я бросил вызов первым. И пока мы не оговорим все обстоятельства нашего дела, вы не будите настаивать на решении своего вопроса.

— Позвольте? Но я конкретно договорился с ним вчера на это место и время. А то, что вы не оговорили сразу, это ваша проблема.

Граф предложил мне попросту стоять и курить в сторонке, пока он будет решать. Ситуация меня крайне забавляла. Что-то мне это напоминало. Некие ассоциации так и витали в весеннем воздухе. Уступить я ему не мог, дело чести. А вздорить и собачится из-за покойника, который не придет было смешно. Но Воронцов продолжал настаивать.

— Que diable vous emporte! (Черт вас побери!) Я вызвал первым и вторым не буду!

— Но позвольте! Я дерусь с этим человеком!

— Вы, что же не признаете моё право? Но это глупо.

Может мы и припирались так и дальше, и черт знает чем бы это наша перепалка кончилась, если б не подошли два человека в скромных котелках.

— Господин Лазарев Игорь Николаевич? — осведомился старший из них.

— Да. А что вы хотели?

— Вы арестованы по подозрению в убийстве поручика Лапина И.М.

И тут Воронцов взорвался:

— Господа! Вы несете какую-то чушь! Мичман Лазарев никоим образом этого сделать не мог!

— Почему? Позвольте полюбопытствовать? — наклонил голову набок полицейский.

— Да потому, что эту ночь он провел в гостях в моем доме и я могу это подтвердить!

— Вы уверены.,- полицейский замялся, — ваше благородие.

— Ваше сиятельство, — одернул его Григорий слегка покривив лицом, — Слово дворянина.

— Ну что ж. Произошло недоразумение. Прошу меня извинить. Но я думаю мы еще встретимся для выяснения кое-каких вопросов.

Уж не знаю, почему но полицейский отстал. Видимо они просто были посланы прощупать мою персону на предмет удостоверения личности. И арест был для отвода глаз. Но поскольку не удалось а состава преступления на самом деле не было никакого, то оставили это на потом. А что Воронцов не фунт изюма, они тоже знали и приняли верное решение шум не поднимать. Стоило полицейским отойти на десяток шагов, как Григорий улыбнулся и сказал:

— Не согласитесь ли отобедать у меня?

— Зачем вы это сделали граф? — спросил я, по-новому взглянув на Воронцова.

— Терпеть не могу этих пиявок, уж если присосутся к человеку, то это надолго. И потом, почему одному порядочному человеку не помочь другому порядочному человеку?

И он подмигнул увлекая меня под руку за собой. Наклонившись же к моему уху сказал:

— А если серьезно мичман, у меня к вам есть ещё вопросы.

Дошли мы до Воронцовского дома довольно быстро. Интересовало же Георгия то, что произошло после его ухода. И хоть о событиях ему доложили он решил это узнать из первых рук и у непосредственного участника.

— Это правда мичман, что карты крапленые были? — несколько раз переспрашивал он.

На, что я утвердительно кивал головой. В картах мне фарта не было, и в преферанс я играл последний раз почти сто лет назад, но на зрение не жаловался и отметину на карте увидел. При игре это конечно вряд ли бы произошло, там специально обложки разглядывать времени нет. Но показаться профаном не хотелось и я даже рассказал графу анекдот.

— Судят одного игрока убившего своего партнера по игре. Судья спрашивает: «Подсудимый расскажите как было дело?» На что тот отвечает: «Я хожу в пику, и партнер в пику. Я в бубну, и партнер в бубну. Я в черву, и партнер в черву». Судья не выдерживает и кричит: «канделябром его! канделябром!» Подсудимый отвечает разводя руками: «А я так и сделал Ваша честь.»

Воронцов коротко хохотнул, откидывая голову назад от чего его курносый задиристый нос выглядел ещё задиристей. Белокурые локоны выбивающиеся из под цилиндра придавали его облику вид несерьезный, хотя глаза говорили об обратном. В них поселилась печаль и улыбаться они разучились.

— Тимофей! — крикнул граф заходя в дом.

Тимофей? Вспомнил я, да не ужели тот же? На моей памяти он был сгорбленный старый в штопаной безрукавке. И вот он сейчас выйдет и поздоровается: «Здравствуйте господин Браузер». Бред конечно. На крик вышел наш с графом ровесник. Он утирал рукавом рот и улыбался как кот дорвавшийся до сметаны.

— Тимофей, хорошенько запомни этого господина. Если придут урядники скажешь, что он у нас ночевал.

— Не извольте сумлеваться барин, — Тимофей кивнул.

Воронцов же скинув цилиндр на рогатую вешалку и небрежно воткнув трость в подставку, уже шагал по дому той же летящей походкой, словно куда-то торопился. И мне пришлось поспевать за ним. Двигало же мной банальное любопытство.

как тут всё будет я видел. Но вот как тут всё было я видел впервые. Обстановка дома была явно богаче. Стояли старинные вазы, висели картины. Немецких мастеров, изображающих русскую зиму я не знал, а вот легкую кисть Айвазовского И.К. не узнать было не возможно. Плодовитый был мастер и единственный из известных мне русских художников, который сказал: «Счастье улыбнулось мне!» Оно конечно улыбалось почти всем, но все это могли сказать на склоне лет. Многие умерли в нищете, от голода и болезней.

— Анфиса! — позвал Георгий.

Из кухни выплыла краснощёкая Анфиса в белом накрахмаленном фартуке.

— Слушаю ваше сиятельство.

— Накрывай стол у нас гости! В гостиной накрой!

— Пройдем те мичман в гостиную. Располагайтесь.

Мы зашли в гостиную с большим турецким диваном и кальяном в углу. Напротив дивана располагался камин. Судя по запаху и золе его топили не далее как вчера вечером. Большая комната была уставлена стульями вокруг большого стола с гнутыми ножками.

Стол слегка напоминал мне крокодила с внезапно выросшими ногами. Несколько картин, развешанных по стенам в духе Левитана. Китайские вазы потрясающие своими размерами. В них в пору было огурцы солить. Бюст Вольтера на подставке.

Внимание моё привлекла Анненская наградная шашка возлежащая на подставке на каминной полке. Такие шашки, шпаги и сабли давали молодым офицерам за храбрость. Ничем примечательным они не отличались кроме позолоченного эфеса и креста ордена Анны. Это в мое время они были очень редки. А раздавали их в своё время пачками. Так например за Бородинское сражение тысяча человек младшего офицерского состава была представлена к награде именно Анненским оружием.

Меж тем стол расторопной Анфисой был накрыт в мгновение ока. На столе дымилась горячая уха из стерляди, рыбные же котлеты. Пару неопознанных салатов. Надеюсь не «оливье». Под занавес Анфиса занесла ароматный пахнущий свежеиспеченный пирог.

У меня создалось такое ощущение, что к приходу гостей в этом доме готовы в любое время суток. Хрустальный графин с вишневой наливочкой был запотевший и покрытый испариной, словно его только что вытащили из холодильника. Однако, подумал я, где его могли держать?

— Вот и все разносолы, — виновато развел руками Георгий, — Постный день. Рыба. Сам то я не придерживаюсь, но наша матрона Вера Ивановна строга. Присаживайтесь Игорь Николаевич к столу. Прошу не стесняться. У нас всё по-простому.

Георгию эта простота была как кость в горле. Не к такому он привык. Поэтому он сделал хорошую мину при плохой игре.

— Et bien, mangez done, — добавил он, зачерпывая ложкой.(Ешьте, ешьте. фр.)

Уговаривать меня долго не пришлось. Хотя некую рыбную закономерность в своей жизни я заприметил. Прошлый раз мне шпана не дала ухи из судака испробовать. А этот раз боюсь до пирога дело не дойдет. Не смотря на гладкость прошедших событий. Тревожили меня некие вещи, дающие уголовке взяться за мою персону сильно и всерьёз. Серьезный свидетель извозчик, мой поздний приход на ночлег в трактир, где я записан как мещанин Векшин Василий Макарович. Такие вот закавыки. И все это из-за моего врожденного чувства справедливости. Сиротку пожалел — поручик умер. Странная закономерность?

А мне кроме головной боли от этого никакой пользы. Голова после принятия пару рюмок наливки проходила. Болтали мы за столом о разных пустяках. Г раф поинтересовался кем я довожусь адмиралу Лазареву Михаилу Петровичу. Я признался, что из другой ветви рода. От родного брата адмирала, вице-адмирала Андрея Петровича Лазарева.