Ночная диверсия

— Ты не спишь, Нина? — шепотом спросила она. — Подвинься, я лягу с тобой.

И продолжала, горячо дыша, касаясь губами Нининого уха.

— Нина, у меня нет никаких доказательств, что я говорю тебе правду, но ты должна мне поверить, поверить во что бы то ни стало.

Нина решила молчать. Пусть говорит все.

— Для чего вас здесь собрали, вы знаете? После Нового года вас или уничтожили бы или отдали солдатам. Я должна была помешать этому. А мои друзья делали все, чтобы после новогоднего бала появилось изрядное количество могил на немецком кладбище. Сейчас немцам не до бала. Я должна уходить. Вас в обиду не дадим. Когда будет нужно, тебе сообщат, что делать. Если понадобится, этот офицер придет за тобой. Не бойся его, это наш человек. Он немец, но наш. Ведь ты знаешь, я училась на факультете иностранных языков, прекрасно знаю немецкий. И меня оставили здесь. Конечно, поселиться с вами было очень рискованно, но другого выхода не было.

— Но что ты сможешь сделать для нас?

— Почему я? Ты думаешь, в городе не осталось наших людей? Остались, Нина, и работают… Что еще? Наши скоро будут здесь. Вот, пожалуй, и все.

Ольга перешла на свою постель и затихла.

Прошел еще один день… Мрачный, очень тревожный для девушек день. Черно-свинцовые тучи, сползая одна за другой с гор, как исполинские чудовища нависали над городом. Шторм на море не утихал.

Ночью девушек подняла с постелей близкая канонада. И опять, в который уже раз, бросились они к окнам.

Что там творилось! Десятки мощных прожекторов шарили, метались по небу. Всполохи пламени рвали на части это небо. И, заглушая рев шторма, раздавался истошный вопль;

— Черные дьяволы в городе! Спасайтесь!

Где-то совсем рядом с особняком застучал пулемет, но вскоре захлебнулся, умолк. К утру все стихло…

Город был взят частями морского десанта.

Нина решительно подошла к двери и распахнула ее. Во дворе было пусто.

— Девочки, никого! — воскликнула Нина.

Девушки шли через двор, то и дело оглядываясь на

окна особняка. Сразу же за воротами натолкнулись на трупы двух немцев. Рядом валялся перевернутый пулемет. Чуть поодаль лежал труп офицера. Из расстегнутой кобуры торчала рукоятка пистолета. Нина нагнулась и, вытащив пистолет, сунула его в карман.

Со стороны порта валил черный дым, тянулись языки пламени.

— Давайте расходиться, девчата.

Во двор больницы Нина вошла, когда уже было светло. И первое, что ей бросилось в глаза — виселица. С нее только что сняли amp;apos;трупы: еще покачивались обрезки веревок. Вокруг толпились люди. На снегу, связанный по рукам и ногам, лежал Нарвильский. А чуть поодаль- три застывших трупа. Нина взглянула на них и обомлела — это были главврач, его жена и дочь.

— Кто это сделал? — тихо спросила она.

— Да кто же! Немцы, а выдал вот этот, — одна из женщин указала на Нарвильского.

Нина остановилась над предателем и вынула пистолет. Все замерли, наступила тишина. Нина направила пистолет на предателя и увидела, как в его глазах заметался звериный страх.

Тугой ком подступил к горлу Нины. Потом мелькнули перед глазами странно побелевшие лица людей, качнулась виселица с обрывками веревок, а небо с мрачными громадами облаков стало валиться куда-то в сторону. Сделав над собой огромное усилие, Нина опустила пистолет.

— Пристрелить бы тебя, негодяя, да нельзя. Пусть тебя судят по советским законам.

…Отбросив немцев далеко за город, наши войска начали закрепляться. Развивать дальше успех было невозможно. Шторм усилился, корабли не могли доставить подкрепление.

Немцы, опомнившись от неожиданности, стали стягивать силы из северных районов области к плацдарму, отбитому советским десантом. За городом начались упорные бои.

В своей комнате Нина торопливо перебирала вещи, думая, что взять с собой. Она с грустью откладывала в сторону свои платьица, которые сейчас, когда рядом гремел бой, казались такими легкомысленно-наивными и ненужными.

Уложив пакетик с бельем и туалетными принадлежностями, Нина уже собралась выходить. Она твердо решила попроситься в какую-нибудь часть и работать, если не врачом, то хотя бы сестрой или санитаркой.

И в эту минуту к ней постучали. На пороге стоял высокий пожилой мужчина с немецким автоматом на груди.

— Вы Нина Глобина? Очень хорошо, что я застал вас.

— Я вас слушаю.

— Нам крайне необходим врач. Просить врача у армейцев сейчас грех. Им работы хватает.

— Но я хотела уходить с частями.

— В отряде вы нужнее. А вас рекомендовали, как смелую девушку.

Брови у Нины удивленно поползли вверх.

— Рекомендовали? Кто же?

— Ваша подруга, Ольга.

— Хорошо, я согласна.

— Тогда побыстрее. Машина ждет во дворе.

К вечеру Нина была уже далеко в горах, в партизанском отряде.

В первые дни войны крупный харьковский завод, на котором работала бухгалтером Татьяна Самойленко, эвакуировался в Березовск. Тане очень понравился этот тихий алтайский городок. Широкие прямые улицы, как туго натянутые струны, тянулись через весь город, разбивая его на правильные кварталы. Ни переулков, ни тупиков. И только у элеватора и завода эта четкая планировка несколько нарушалась.

Квартиру Таня сняла на Восточной улице. Хозяйка Василиса Петровна, пожилая, дородная сибирячка, оказалась на редкость душевной женщиной. Недавно Василису Петровну постигло горе — умер ее муж, с которым она прожила около сорока лет. Детей у них не было, и она всей душой привязалась к Тане.

Татьяну поселила она в небольшой комнатке, теплой и уютной. Одно только огорчало Василису Петровну — жиличка почти никогда не бывала дома, уйдет чуть свет и возвращается поздно ночью.

А какие уж выходные во время войны!

Завод работал до предела напряженно. Зачастую и служащие заводоуправления, бухгалтерии работали до позднего вечера, а то и ночи напролет.

Но старушка никогда не ложилась спать, не дождавшись Тани. Кутаясь в шаль, она долго просиживала у остывающей печи, чутко прислушивалась, не скрипнет ли калитка. Таня возвращалась домой усталая, голодная, но довольная. Ведь уже около месяца она работала в комиссии по сбору теплых вещей для фронтовиков. Комиссией руководил начальник снабжения завода — Кондрат Шеремет.

Шеремету было далеко за тридцать, но на круглом, пышущем здоровьем лице ни одной морщинки. Фигура плотная, рано пополневшая не мешала ему быть быстрым, подвижным. Казалось, что его энергии хватило бы на троих. На заводе Шеремета считали хорошим хозяйственником.

Работа в комиссии оказалась страшно громоздкой и кропотливой. Нужно было обойти сотни семей рабочих, живших в разных концах города. Делились последним: тулупами, полушубками, бельем. А однажды случилось вот что.

Таня постучала в дверь квартиры каменщика Маслова. Открыла ей молодая, очень миловидная женщина.

— Проходите быстрей, Татьяна Андреевна, а то холоду напустите! — И, заметив недоумение Тани, рассмеялась. — Удивляетесь, что я вас знаю? Да меня муж предупредил о вашем приходе.

В соседней комнате заплакал ребенок. Извинившись, Маслова вышла. Через минуту она вернулась с мальчиком на руках. Скосив глазенки на гостью, он сосредоточенно сосал пустышку.

— Вы уж извините, Татьяна Андреевна, теплых вещей у нас нет, все наше богатство на нас. Возьмите от нашей семьи вот это, — она протянула массивные золотые серьги, — это мне муж в день свадьбы подарил.

Таня растерялась, не зная, как поступить.

— Да что вы! Меня обязали собирать только теплые вещи. Я проконсультируюсь и потом зайду к вам. Хорошо?

В эту ночь до утра горел свет в редакции заводской многотиражки. А утром вышла специальная листовка: «Благородный поступок семьи Масловых». Днем состоялся короткий общезаводской митинг. С тех пор рабочие наряду с теплыми вещами сдавали что у кого было — кольца, браслеты, деньги, облигации, посуду и другие ценные вещи. Таня вернулась домой особенно возбужденная.