Синие фонари (сборник)

Раньше шейх Джума был сторожем при амбаре на ферме — он охранял урожай от воров и пугал птиц, стуча о жестянку своей старой-престарой палкой. Рядом с небольшим деревцем набк[21] он соорудил себе шалаш из веток, который укрывал его зимой от дождей, а летом — от солнца. Там он спал долгим мирным сном, надеясь, что его амбар сохранит Аллах. Проснувшись уже под вечер, отправлялся к реке, усаживался на берегу, глядел на женщин, приходивших наполнить водой кувшины, и вел с ними разговоры.

Шейх Джума — человек благочестивый и смиренный, его сердце исполнено глубокой веры. Однако он не подвижник и не аскет, многие минуты жизни доставляют ему истинное удовольствие. Он радуется пению и звону бубна, наслаждается печальным голосом свирели. Иногда, в разгар пения и музыки, шейх Джума поднимается, опьяненный звуками, и в полном молчании танцует, и рука его поднимает палку над головой и покачивает ее вправо и влево.

У шейха Джумы в запасе множество историй о женщинах и о любви, которые никогда не надоедает слушать. Он часто поведывал мне и о своей любви, вспоминая времена молодости, когда в жилах у него текла горячая кровь, и страсть слышалась в каждом ударе сердца. Лицо его сияло при этих чудесных воспоминаниях, а глаза сверкали мечтой о юности и любви. С величайшей чистотой и простодушием крестьянина объяснял он мне безмолвный язык любви. А когда шейх Джума кончал свой рассказ, он глубоко вздыхал и тихая, ласковая улыбка озаряла его лицо; потом он произносил печально и грустно:

— О Аллах, пошли мне хороший конец!

Таков шейх Джума, человек из народа, философ, который с улыбкой живет на этой суровой и угрюмой земле, словно цветок в раскаленной пустыне, под порывами жгучего ядовитого ветра.

Таков шейх Джума — человек счастливый своей верой, довольный жизнью, наслаждающийся своими мечтами, человек, далекий от запутанной науки и нездоровой философии, человек, которому дано истинное счастье и который пользуется этим счастьем по-настоящему.

Амм Митвалли

Перевод А. Долининой

Амм Митвалли — бродячий торговец; он продает суданские бобы, халву и другие сладости. Его знают все жители квартала аль-Хильмийя. В высокой белой чалме, в рубахе с широкими рукавами, со старой корзинкой за спиной, он появляется на улицах и выкрикивает с суданским акцентом свой товар, расхваливая его ребятишкам. Голос его слаб от старости.

Амм Митвалли вырос в Судане, сражался в войсках сторонников Махди[22] и был командиром отряда. Везде, где бы он ни появлялся, его почитали как святого. Он прожил всю свою жизнь один, не было у него ни жены, ни детей. Видимо, его никогда не влекло к женщинам. Он ютится в маленькой темной каморке, в переулке Абдаллах-бека. Здесь нет ничего, кроме старинного сундука и циновки, на которой лежат его ветхое одеяло и подушка. И, несмотря на крайнюю бедность, чистота окружает Амм Митвалли — ее отпечаток на всем, на каждой вещи.

По вечерам он возвращается домой, изнемогая от усталости. Свершив вечернюю молитву, Амм Митвалли зажигает тусклую масляную лампу, усаживается возле сундука, извлекает из него старинный меч, — все, что осталось от былой славы, — кладет меч на колени и погружается в долгие размышления, воскрешая в памяти прошлое. И когда всплывают в его уме воспоминания о Махди, он поднимает глаза и начинает молить Аллаха, чтобы тот приблизил день возвращения, день долгожданного возвращения Махди, который вознесет знамя веры и очистит землю от скверны. Потом он опускает глаза и трогает бороду, мокрую от слез, берет меч и целует его с великой страстью.

Охваченный боевым пылом, он вскакивает, размахивает мечом, как будто поражает невидимых врагов, и издает воинственные кличи, словно призывая правоверных на бой.

Но вот Амм Митвалли приходит в себя. Вместо поля битвы перед ним снова его каморка, пустая и темная. Не видно войска, не слышно криков поверженных и возгласов победителей. Над его головой в высокой белой чалме застыла глубокая тишина. И он вздыхает покорно и грустно и кладет меч на место, в сундук.

Затем он принимается за ужин, а покончив с ним, тихо ложится в постель и вскоре погружается в чудесный сон: и снится ему славное прошлое и будущее, озаренное возвращением Махди.

На рассвете Амм Митвалли поднимается и свершает утреннюю молитву, потом читает молитвенник аль-Джульшани и книгу «Путь к благу». А когда лучи солнца протискиваются в узкое окошко, он не торопясь встает, взваливает на спину корзинку и направляется в аль-Хильмийю, начиная свой ежедневный обход.

Амм Митвалли приехал в Каир лет пятнадцать назад, и за эти годы порядок его жизни не изменился. Рушились старые дома и вырастали новые, умирали люди и становились взрослыми дети, а Амм Митвалли так и не знал ни в Каире, ни в его окрестностях ничего, кроме тех улиц, по которым кружил каждый день.

В дороге он иногда останавливался передохнуть и закусить. Особенно облюбовал он два места, где отдыхал обычно дольше всего. Одно из них — небольшая мечеть в аль-Хильмийе. У дверей он съедал свой обед и долго славил Аллаха, потом входил в мечеть и, помолившись, укладывался спать. А другое — около дома Нур-ад-дин-бека в ас-Суюфийе. Здесь он появлялся всегда после вечерней молитвы. У входа во дворец собирались вокруг него привратники из соседних домов и слуги Нур-ад-дин-бека, и рассуждали они в тоске и скорби об исламе, о его минувшей славе и о бедствиях, которые постигли его. Тогда поднимался Амм Митвалли и с просветленным лицом, ровным и торжественным голосом возвещал о «грядущем прибытии». Говорил он увлекательно, с силой, чарующей сердца; и все вокруг, ликующие и смиренные, жадно внимали речам этого святого человека, повествующего о явлении Махди, об очищении земли от скверны, о возврате ислама к прежнему величию. В это время из ворот, опираясь на дорогую трость, выходил Нур-ад-дин-бек и, подойдя к Амм Митвалли, здоровался с ним, говорил ему несколько ласковых слов, щедро одарял его и, самодовольно покашливая, уходил, величественный и гордый.

Потом появлялся Ибрахим-бек, сын Нур-ад-дин-бека, юноша лет шестнадцати, большой шутник и болтун. Он подбегал к Амм Митвалли и кричал ему:

— Эй, Амм Митвалли, все рассказываешь о военных подвигах и о Махди?

— Да, рассказываю об этом и горжусь. Ведь я командовал тогда тысячей воинов!

Ибрахим хохотал во все горло. Затем он выпрямлялся, застегивался на все пуговицы, с напускной серьезностью поправлял феску и отдавал честь; после этого вынимал из кармана пиастр и протягивал его Амм Митвалли со словами:

— Дайте мне, пожалуйста, халвы и суданских бобов на целый пиастр, генерал!

Однажды Амм Митвалли пришел к дому Нур-ад-дин-бека и, как всегда, уселся у ворот. И начали сбегаться к нему ребятишки — покупатели его соблазнительного сладкого товара. А потом подошли и слуги, обступили его со всех сторон, образуя плотную стену. Тогда Амм Митвалли встал в свою обычную позу и начал пространно рассуждать о прошлом ислама, о его настоящем и будущем. И когда все стояли так, жадно вслушиваясь в его слова, обладающие магической силой, вдруг появился Ибрахим, крича во все горло:

— Эй, генерал!..

Проповедник умолк; люди гневно обернулись к болтуну, словно спрашивая: «Зачем ты нам помешал?» Но Ибрахим, не замечая их недовольных лиц, сказал:

— Отец хочет тебя видеть. Иди за мной!

Все были огорчены тем, что проповедь неожиданно прервалась. Амм Митвалли вышел из круга, взвалил на спину корзину и пошел неторопливой походкой к двери, кинув на своих преданных «учеников» прощальный взгляд, исполненный доброты, как будто оправдываясь перед ними. Он последовал за Ибрахим-беком в сад, и шли они долго, пока не добрались до входа в гостиную, где в большом кресле ожидал их Нур-ад-дин-бек.

21

Набк — деревцо с кожистыми листьями и красно-коричневыми мучнистыми плодами, растущее в средиземноморских странах.

22

Имеется в виду Муха́ммед А́хмед (ум. в 1885 г.), глава антианглийского восстания в Судане в 80-х годах, объявивший себя «Махди», то есть Мессией.