Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 12

Приподняв чемодан до уровня груди, мужчина осторожно протискивался вперед по проходу, стараясь не отстать от дамы в пестром плаще. Дама, не теряя времени, отчитывала мужчину за то, что тот снова проворонил места в купейный вагон. Нерон, виновато моргая, пытался что-то объяснить. Вид у поджигателя вечного города был при этом довольно жалкий, но это не обмануло нюх упомянутого выше Пети Ковылкина.

«Должно быть, стреляные воробьи», — подумал он и полез на свою полку.

Поезд набирал темп. Скороговорка колес стала еще более частой. Стенки вагона дрожали. Сквозь дрему Петя слышал, как к ним в отделение кто-то зашел и голосом Нерона попросил у нижнего соседа сегодняшнюю «Правду».

— Сделайте одолжение, — ответил сосед.

Потом Петя, приоткрыв один глаз, увидел, как сосед достал корзину, извлек из нее добрый кусок украинского сала, пару малосольных огурцов и принялся завтракать. Вася с повышенным интересом разглядывал мелькавшие за окном телеграфные столбы.

— Что, молодежь, небось, и тебе закусить хочется? — спросил вдруг сосед.

— Спасибо, не хочу, — отозвался Петя.

— Да ты не стесняйся, дело дорожное. Вот я тебя филейной колбасой попотчую. Гм, странно. Где же она? В корзине нет, в пиджаке тоже. Никто не видел?

— Вы поглядите получше, — посоветовала седоволосая пассажирка, — бывает, что все перероешь, а глядь, оно, что ищешь, на видном месте лежит.

— Ну да, лежит, — пассажир огорченно вздохнул, — ищи ветра в поле!

Петя, вспыхнув, как кумач, и не глядя на соседа, высказал предположение, что колбасу могли свободно украсть.

— Что ты плетешь, парень! — негодующе воскликнула седоволосая. — Кто ж на нее польстится?

— А вот и польстились, — сухо сказал сосед.

Петя спрыгнул со своей полки.

— Если вы подозреваете меня, можете обыскать! — Голос его зазвенел. — У меня у самого корзина полна еды. И я не позволю...

— Ну, ну! — прервал его пассажир. — Никто тебя обыскивать не собирается.

Седоволосая сидела, закрыв глаза, плотно поджав губы.

Густая тьма за окном неохотно расступалась от редких фонарей очередных станций. Сделалось прохладно. Петя, которому понадобилось кое-куда прогуляться, без особых приключений возвращался обратно. Проходя мимо купе, где ехали Нерон с женой, Петя вгляделся... и кровь бросилась ему в голову: пестрая дама посапывала, отвернувшись к стенке, а супруг, косясь на жену и пугливо вздрагивая от малейшего ее движения, резал филейную колбасу и жадно впихивал в рот ломтик за ломтиком.

«А сосед на меня думает», — задыхаясь от обиды, подумал Петя.

— Это... подло! — сказал Петя страшным шепотом. — Зашел к нам газету попросить, а сам колбасу стянул. А люди на меня грешат.

— Молодой человек! — сердито зашипел пассажир. — Убирайтесь отсюда, а не то я надеру вам уши. Я вчера полчаса в очереди отстоял за этой колбасой, мерзавец!

Как оплеванный, Петя поплелся к себе. Седоволосая женщина, которой надо было сходить на следующей станции, сидела одетая с узлом в руках.

— Нашел сосед свою колбасу-то, — сказала она Пете. — Под полотенцем оказалась.

Петя озадаченно воззрился на жующего соседа. Дико и непонятно! Какую же тогда колбасу пожирал втихомолку владелец вишневого чемодана?

...Приближалась Кавказская. Пассажиры, забрав свои корзины, стали пробираться к выходу. Из соседнего купе доносился резкий голос дамы:

— Не проси, не дам. Ты уже съел капустную котлету. Теперь на завтрак полагается еще одна — морковная. Имей в виду: мяса или рыбы я тебе весь отпуск даже понюхать не дам.





Нерон что-то запричитал, но что именно, Петя уже не расслышал.

Как мы убивали время

Это произошло в заурядный, будничный день, когда до ближайшего воскресенья еще оставалось четыре томительных дня, а уж до красных чисел в календаре и говорить нечего, целая пропасть времени — одним словом, был вторник 15 ноября. Все шло нормально, своим чередом. Трудяга Пронякин, как обычно, принимал в своем углу по телефону от районных наших отделений информацию о проделанной работе. Потом суммировал полученные данные и передавал по телефону же в облконтору. Остальные сотрудники городской конторы, включая и вашего покорнейшего слугу, тоже трудились в меру сил: кто писал письмо тетке в Кострому, кто рассказывал соседу по столу свежий анекдот, а кто рассуждал на тему о том, что неудачи «Локомотива» преходящи и он еще себя покажет.

И вот тогда-то один из нашей, далеко не великолепной семерки с оживлением стал рассказывать, что вчера был в гостях и познакомился с интереснейшей игрой.

— И мы, знаете, так увлеклись ею, — восторженно воскликнул говоривший, — что опоздали на последний автобус и тащились пешком на другой конец города.

Рассказ произвел впечатление, поскольку заполнение тягучих служебных часов, как вы, наверное, уже догадались, было для большинства присутствующих проблемой номер один. Мы окружили коллегу и попросили его рассказать о новой игре подробнее.

— Правила игры несложные. Вы пишете на бумажке имя, безразлично, женское или мужское, потом придумываете к этому имени окончание, чтобы в итоге получилось какое-нибудь название. Например: Миша-ловка, Сеня-кос, Света-фор. И так далее. Победитель тот, кто больше таких слов напридумает.

Лица у всех разочарованно вытянулись.

— Не очень-то интересно, — хмыкнул счетовод Семен Иваныч Костяшкин. — Не стоило из-за такой ерунды опаздывать на последний автобус. Да я вам за десять минут подобных словообразований сколько хотите наскажу. Успевайте только записывать. Вот, пожалуйста: Эля-ватор, Беня-диктин, Мотя-роллер, Моня-кюр, Бася-ножка, Филя-телия... Хватит?

— Кстати, о филателии, — вздохнула картотетчица Мошкина, — у меня муж собирает марки и буквально трясется над ними. Такой сделался фаня-тик!

Общий смех. Каждый задумался, и потом все поочередно стали выкликать свои слове. Я еле успевал записывать: Валя-рьянка, Коля-ворот, буже-Нина...

— Стоп! — закричал Костяшкин. — Думаю, так будет неправильно. Нарушен принцип игры: сначала имя, а потом добавление.

В результате долгих и горячих споров мы пришли к заключению, что можно играть и так: сначала добавление, потом имя. Никакого нарушения принципа игры здесь нет.

После обеда игра возобновилась и шла до конца служебного дня. Утром схватки продолжались с новой силой. Со всех столов гремело:

— Поля-ризация.

— Аня-нас.

— Зина-веска.

— Т-Игорь.

— Гипер-Тоня.

Когда раздавался телефонный звонок, Пронякин поспешно хватал трубку, торопливо ронял в нее: «У нас экстренное совещание, позвоните через три часа» — и с треском кидал ее на рычаг.

Рабочих часов нам стало не хватать, и мы нередко задерживались по вечерам, объясняя своим домашним, что выполняли, мол, срочное задание облисполкома. Начальство, узнав, что наши окна чуть ли не каждый вечер бывают ярко освещены, терялось в догадках. Однако лично удостовериться, чем именно занимаются их подчиненные в столь позднее время, оно не догадалось, а приняло решение прислать к нам инспектора.

И вот однажды к нам заявился сотрудник областной конторы Чижиков. Пронякин волей-неволей вынужден был оторваться от игры и давать ему какие-то сведения. Но в комнате борьба шла с прежним упорством. Сначала чужого человека стеснялись, выкликали свои словообразования вполголоса, но потом увлеклись и орали громче вчерашнего.

Пронякин подошел к нам, укоризненно покачал головой.