Страница 64 из 67
Мы снова прижались к земле. Со стиснутыми зубами, беспомощные, брошенные на произвол судьбы.
Один наиболее дерзкий истребитель стал бить по нас с бреющего полета, под прямым углом. Казалось, он сейчас снесет нам головы. Даже в этом адском шуме выделялся мерзкий отрывистый лай его автоматических пушек.
Наш острый слух различал теперь уже новые звуки: похоже было, что урчит земля!
Артиллерийский огонь еще раз, как бы на прощание, ураганом прошелся по нашим рядам, и тут же прямо перед носом у нас загремело, заскрежетало.
— Берегись! Танки!
Это предупреждение было излишним, каждый из нас уже и сам видел выползающие из леса чудовища.
Со скрипом валились вековые деревья, танки вминали их в землю… В поле чернела одинокая усадьба. Каким-то чудом ее обошли артиллерийские снаряды. Теперь она оказалась на пути одного из стальных великанов. Тот пошел прямо на строение и подмял его под себя. Шум падающих кирпичей потонул во всепоглощающем грохоте войны. Мы видели, как рухнули стены, а крыша, точно верная хозяину шляпа, прикрыла руины. Затем все заволокло пылью.
«Какое нас разделяет расстояние? Два километра? Полтора?»
Надо подождать. Надо подпустить их поближе. Как можно ближе!
Они подошли на пятьсот метров.
— Огонь! — крикнул я.
С пусковых установок с неуловимой для глаза скоростью срывались ракеты. Справа и слева… десять… двадцать… пятьдесят…
Танк, идущий прямо на меня, почуял опасность. Он сначала остановился, затем заработали поворотные рычаги. Он стал маневрировать и вошел в мертвую зону.
Я быстро изменил угол пусковой установки. Стройный корпус ракеты переменил направление, преследуя гиганта, который уже удирал… да, удирал!
Страшная детонация!
Из брюха стальной махины вырвались языки пламени; они кольцом обвили корпус танка и стали душить его.
Передо мной на землю упала маленькая станиолевая пластинка. За ней другая… третья… Даже сквозь маску и противогаз я услышал тихое, нежное позвякивание пластинок.
«До чего же они отсталые там, по ту сторону! Засыпали всю окрестность своими блестками! Думают, что этим они парализуют наши управляемые снаряды!» Я обвел чуть ли не влюбленным взглядом наше орудие. Я присоединил тончайший проводок к прицелу.
«Можете кормить нас станиолем, сколько вашей душе угодно! Пушкой управляет не радио, а вот этот бесстрастный тонкий проводок!»
В вышине завыли моторы наших истребителей. Я мельком взглянул вверх: хотелось увидеть, как они преследуют противника.
Две недели бушевали бои «где-то в Западной Германии». Две пропитанные потом, кровью и нечеловеческим напряжением недели!
Когда окончились маневры и я осмотрел взрытую местность, снова вспомнились Южный Вьетнам и слова мистера Робинсона: «Не все ли равно, где бороться…»
Меня неотступно преследовала мысль о том, что, будь это настоящая война, эти изрытые воронками и выжженные напалмом поля мне, чего доброго, пришлось бы узреть и в Венгрии.
Это Робинсон и компания подстроили мне такой «отдых». После курсов по переподготовке в тяжелой артиллерии я был назначен в Швейнфурт.
— Для начала, старший сержант, явитесь в Си-Ай-Си!
Я явился. Я уже был достаточно знаком со служебными предписаниями, чтобы понять: приказ этот необычен. Но ведь и все, что со мной происходило, резко отличалось от участи обычного солдата.
Передо мной сидел прототип мистера Раттера! Облаченный в штатское офицер, пожалуй, лишь отдельными внешними чертами отличался от моего фортбраггского «покровителя». А стилем обращения не только походил на него — это был самый настоящий мистер Раттер!
Он не стал со мной особенно церемониться.
— Вы пока что отдыхайте, развлекайтесь! — сказал он. — Ваша задача теперь обрести самого себя. В части, куда вы будете направлены, вам, естественно, придется нести службу со всеми наравне. Согласитесь сами, там мы не сможем делать вам никаких скидок — это бросилось бы в глаза. Да и сами вы об этом, несомненно, пожалели бы позднее, после вашего выздоровления!
«После моего выздоровления? Неужели они и вправду приняли меня за больного? Что ж, это мне на руку! К моему счастью, они и не подозревают, что я именно теперь начинаю обретать самого себя!»
Я не слышал, о чем он толковал мне потом. Мысли мои были заняты собственной судьбой. Когда он подчеркнуто повторил какую-то фразу, я встрепенулся:
— Простите, я не понял. Просто задумался над тем, что вы говорили раньше.
Он был доволен эффектом, который произвели на меня его слова, и в третий раз повторил сказанное, затем дружески простился со мной, взяв с меня обещание обращаться к нему по любому поводу.
Я не сомневался в том, что в своем рапорте начальству он не замедлил доложить об уже сказавшемся на мне благотворном влиянии новой среды.
Полученное назначение оказалось для меня действительно своего рода отдыхом.
Моя рота расположилась невдалеке от Мюнхена, в местечке Швейнфурт.
Это был целый военный городок: здесь размещались четыре части 3-й моторизованной дивизии армии Соединенных Штатов, кроме того, 30-я и 38-я боевые пехотные группы, 10-й инженерный батальон, а также 18-й транспортный батальон. В распоряжении большей части этих соединений, кроме всего прочего, еще имелось по роте бронебойщиков. Как раз в одной из таких рот я стал инструктором. Мне дали помощника, сержанта, таким образом, нам не пришлось особенно надрываться.
А то, что я попал сюда как кур во щи именно во время маневров, я могу приписать исключительно своему личному невезению. Но, как говорится, нет худа без добра, и я благодарю судьбу за то, что в течение двух недель был настолько занят, что не имел возможности думать, размышлять.
Но вот и маневры канули в прошлое, и для меня началась незнакомая гарнизонная жизнь.
У моего помощника чуть глаза на лоб не вылезли от удивления, когда однажды утром, войдя ко мне, он застал меня за чисткой обуви.
— Что ты делаешь?! — спросил он, с трудом сдерживая смех.
— Разве не видишь! — бросил я: мне было досадно, что он смеется надо мной.
— Фрэнк! Скажи, ты ведь не обидишься, если я дам тебе один совет?
Это был веселый, симпатичный малый из Вайоминга. Мне ни разу не довелось услышать от него ни одного бранного слова. И как это он только выдерживал солдатчину?
— Ну что ж, хороший совет я всегда охотно приму!
— Возьми-ка ты себе чистильщика!
Под словом «чистильщик» там подразумевали слугу, который выполнял за хозяина всю грязную работу.
Я знал, что в странах с цветным населением такого слугу за гроши может нанять и выжимать из него последние соки любой, даже самый последний солдат. Но ведь мы находимся в Европе! Более того, в богатой и чванливой Германии!
— Слугу? Здесь, в Германии?
Теперь мой помощник уже не мог сдержать смех.
— Неужели ты воображаешь, что здесь нет таких, кому деньги нужны? Будь покоен, я найду тебе слугу.
В самом деле. Уже на следующий день он явился ко мне с белобрысым, вполне прилично одетым парнишкой. Я задал ему несколько вопросов: должен же я был знать, кого впускаю в свою комнату, к тому же меня интересовало, что побуждает его соглашаться на такую работу. Я достаточно изучил своих товарищей по оружию, чтобы сочувствовать тому, кто ест их хлеб! И особенно горек, наверное, этот хлеб, когда они напиваются, а это бывает довольно часто.
Парнишку звали Германом. Ему был семнадцатый год, и учился он в предпоследнем классе гимназии. Отец его, мелкий служащий, воспитывал пятерых детей, и в семье были не прочь, чтобы Герман сам заботился о себе. Я платил ему пятнадцать долларов, столько же получал он от американской казны. Эта сумма соответствовала примерно ста двадцати маркам, зато я был избавлен от всей мелкой возни по хозяйству. Он до блеска начищал мои ботинки, мыл тарелки и стаканы, стирал мне носки. Я часто поглядывал на него, когда он занимался делами. И вспоминал Фертёд. Фертёд, где при средней школе был интернат. Но, как бы мы того ни желали, нас оттуда ни за что не отпустили бы в услужение.