Страница 55 из 72
Вскоре стали приходить ребята. Все из Олиного класса. Все нарядные и все с подарками. И каждый, входя, удивлялся. Столы всех братьев из углов комнаты были сдвинуты на середину и покрыты одной огромной скатертью. Как бы один длиннющий стол.
А из второй комнаты — той, которая была похожа то ли на больничную палату, то ли на общежитие, — три кровати были вынесены в коридор, а остальные четыре сложены одна на другую. Комната стала большой, пустой и гулкой, как зал. Танцзал.
Генька вошел, провозгласил:
— Внимание!
Достал из кармана что-то длинное, узкое, аккуратно завернутое в бумагу и перевязанное цветной тесьмой.
— Ой, что это?! — воскликнула Оля.
— Разверни…
Оля осторожно разрезала тесемку. И ахнула.
Кинжал! Старинный медный кинжал! Тот самый, которому восемьсот лет. Который не просто кинжал, а памятник…
Генька! — Оля даже испугалась. — Ты… у отца.
— Ну что ты?! — Генька обиделся. — Все согласовано. Владей! Тебе же нравилось?
Нравилось?! Слабо сказано! Оля тут же положила кинжал на свой стол, на самое видное место.
Витя пришел, когда все уже были в сборе. Вытащил из пальто скатанный в трубку большой лист бумаги. С него свисала на длинном белом шнуре огромная сургучная печать.
— Королевский указ! — объявил Витя,
Витя повернул другой стороной висящую на шнуре печать. На обороте была нарисована смешная девчоночья рожица с высунутым языком.
Все громко захлопали.
Витя добавил:
— Ученые установили… Человек за всю свою жизнь… двадцать три года спит… шесть лет ест… и четырнадцать — разговаривает… Оле всего четырнадцать… А весь лимит… уже истратила… Придется нашей старушке… весь остаток жизни… молчать в тряпочку!
Все снова захлопали. Витя смущенно улыбнулся. А потом замолчал и до конца вечера не раскрывал рта.
Гости пили чай, играли в «знаменитости», пели веселую песенку:
…Когда стали расходиться, Витя подошел к Геньке:
— Погоди… Надо поговорить… — и тронул за локоть Тишу. — Ты тоже… погоди.
Оля обрадовалась:
— Вот хорошо! Не люблю, когда все сразу убегают. Пошли на диван.
Погасила люстру, оставила только лампочку на стене. В комнате сразу стало уютнее.
— Я вам сейчас скажу… — начал Витя. Поднял голову и посмотрел Геньке прямо в глаза. — Думаешь, я струсил… или надоело? Вы обо мне… всегда так… Только зря… Просто… Не до пушки мне сейчас… Ну, некогда. Отец болен… мать лишнюю смену взяла… И с Катюшкой нужно…
Витя на секунду замолчал, и кадык у него дернулся.
Потом снова заговорил:
— Вот мы с вами стараемся… Страна должна знать своих героев… Ну, пусть отец — не герой… Но — инвалид же!.. Инвалид войны! А кто о нем… постарался? Вот квартиру… семь лет обещают… Обещают… И — ничего!
Никогда Витя не держал такой длинной речи. И никогда не было у ребят такого серьезного разговора.
Геньке хотелось спорить, доказывать, но ничего путного в голову не приходило. Он с надеждой глянул на Олю — ведь она умеет так гладко и убедительно говорить. Но Оля молчала. Краснела, бледнела и в конце концов чуть не расплакалась.
— Н-да… — сказал Генька. — Конечно…
Потом огорченно спросил:
— Ну, а мы? Как же без тебя?
Похоже, что Витя ждал этого вопроса.
— Вот, — он указал пальцем на Тишу. — Мой зам.
«Это идея», — подумал Генька.
Тем более, Тишин интернат как раз неподалеку. И все же… Без Вити…
Вскоре Генька снова обрел свой командирский тон:
— Решаем так! Тиша — Тишей, а если нужно будет четкое логическое… Вот есть «электронно-вычислительный центр». А ты будешь наш «четко-логический центр». Понял? И не отпирайся.
Витя и не стал отпираться.
Филимоныч слушал ребят молча.
— Так и заявил: «некогда мне», — хмуро сказал Генька.
Помолчал и добавил:
— В общем-то его и винить нельзя.
Оля кивнула:
— Однажды он проговорился: даже полы сам моет…
— Так… — Филимоныч сидел, потирая переносицу.
Ждал. Куда клонят ребята? Неужели пришли просто рассказать? Поплакать. И все?..
— И с квартирой вот, — сказал Генька. — Семь лет Витин отец на очереди. Одна крохотная комнатка — вчетвером. Все обещают, обещают. А толку?.. — он чуть не плюнул со злости.
— Так, — повторил Филимоныч.
Он все ждал. Ну же!.. Ну… Так и будете нюнить? Или что-то задумали?
— Мы вот что… — сказал Генька. — Мы хотим насчет квартиры. Пойти к самому главному. В исполком. Или в горсовет. Или еще куда. И сказать: что за безобразие? Бюрократы! Инвалиду войны и не дают!
Филимоныч потер переносицу. Он сидел по-прежнему суховатый, хмурый, но в душе радовался. Молодцы ребята! Только вот беда… Выбить квартиру — это штука сложная. К начальству-то пойти можно, а будет ли результат? Как бы ребят совсем не пришибло?!
И все же… Надо попробовать!
— Ну что ж! — сказал он. — Пойдемте. И я с вами. Тебе, Геннадий, поручается узнать часы приема начальника РЖО. А тебе, Оля, у Витиного отца номер его очереди, с какого года, ну и все прочее.
У дверей начальника РЖО Вася Коржиков — его тоже притащили («для солидности» — сказал Генька) — подмигнул ребятам:
— Ну, как, не робеете?
Но и так было видно, что ребята не трусят. У Геньки глаза блестели и хохолок торчал весьма воинственно. Оля все поглядывала в бумажку, где еще дома записала самые убедительные доводы. И губы у нее были сжаты.
Начальником РЖО оказался рослый лысый мужчина. Фамилия Брюханов никак ему не подходила. Был он тощий, как гвоздь. К стулу прислонен костыль.
«Инвалид!» — Генька огорчился.
Он приготовился начать разговор с гневных слов о том, что вот Витин отец, Александр Борисович Мальцев, грудью защищал «нас с вами», а вы не даете ему…
Но это начало сразу отпало, так как начальник РЖО, видимо, сам защищал «нас с вами»…
Филимоныч коротко изложил дело.
— Минуточку, — сказал начальник.
И сразу в кабинет неслышно вошла секретарша. Наверно, начальник позвонил ей. Но звонка на столе Генька, как ни старался, не обнаружил.
— Принесите дело Мальцева, номер три тысячи семьсот одиннадцать.
Секретарша исчезла.
Вскоре начальник уже листал дело Витиного отца.
— Напрасно товарищ Мальцев волнуется, — сказал начальник. — Его очередь подошла. И вскоре он получит жилплощадь. Мы же сообщили ему об этом…
— К сожалению, вы уже много раз сообщали ему об этом. Но ни разу еще не дали квартиру, — не без ехидства заметил Вася Коржиков.
— Вот именно! — поддержал Генька.
Начальник нахмурился:
— Повторяю: вскоре товарищ Мальцев получит жилплощадь.
— Когда — «вскоре»? — спросил Филимоныч. — Через год? Полтора?
Начальник еще более нахмурился:
— Вскоре — это значит вскоре. Не более, чем через месяц.
…Оказавшись на улице, Генька вздохнул:
— Обманет?
— Ну почему ты так?! — возразила Оля. — Этот Брюханов, кажется, ничего…