Страница 73 из 87
Его рассуждение, неоднократно повторенное в разговорах с Бушем и другими, было четким. Чтобы решить трудную, но все же региональную по масштабам проблему Ирака, говорил он, сразу нашлась сотня миллиардов долларов. Возможно ли не найти достаточных средств, чтобы помочь его стране преодолеть весьма опасную фазу переходного периода? Ему казалось ясным, что кризис СССР рано или поздно вовлечет весь мир. При этом подразумевался, но от того был не менее очевидным и следующий аргумент. Я вам помог, говорил, по существу, Горбачев, решать драматические международные проблемы — от конфликта в Ираке до гонки вооружений, от объединения Германии до похорон холодной войны. Возможно ли, чтобы теперь, когда я оказался в беде, не нашлось способа помочь мне?[665]
Горбачев пошел даже на то, хотя и с некоторыми сомнениями и осторожностью, чтобы способствовать контактам между некоторыми молодыми советскими экономистами во главе с Явлинским и их коллегами из Гарвардского университета по выработке проекта, предусматривающего прямо-таки обмен (говорили о «большой бартерной сделке») значительной западной помощи на план «либерализации» советской экономики. В американских правительственных кругах и в печати эта программа была встречена с сарказмом[666]. Она и на самом деле несла в себе ту академическую претенциозность, которая уже нашла свое отражение в знаменитой «программе 500 дней» и которой было суждено еще сыграть столь скверную роль в последующих головокружительных экономических экспериментах в России. В Москве все же надеялись, что это, по крайней мере, знак доброй воли. Напрасно надеялись, так как западные правительства в те месяцы не обсуждали никакой эффективной программы поддержки советской экономики[667].
В Лондоне советский президент услышал много добрых слов, получил много знаков внимания к своей персоне, несколько общих обещаний, но ничего конкретного. Он должен был выслушать несколько высокомерных лекций, его учили, что такое свободный рынок и какие преимущества он сулит[668].
Один из участников «семерки», председатель Совета министров Италии Андреотти, вынес из встречи впечатление, что Горбачев с достоинством рассказал о положении дел, но все же был вынужден вернуться домой с пустыми руками[669]. Он не получил не только экономической помощи, но даже понимания своей политики по отношению к прибалтийским странам, хотя пытался объяснить, что готов согласиться с их отделением и независимостью, лишь бы путь к этому пролегал через согласие и уважение к праву[670].
Когда в конце июля Буш направился с визитом в СССР, он попытался исправить положение. В Киеве он произнес речь, в которой высказался против украинских сепаратистских и националистических тенденций. Слишком мало, и слишком поздно.
Конечно, было не очень-то легко западным державам вести себя иначе. Теперь уже будущее СССР представлялось довольно неясным. Найти и выделить необходимые суммы также не было просто. Более того, вызывало сомнения, что крупной финансовой помощи хватит, чтобы остановить кризис. Однако не в этом состояли главные препятствия. Было еще одно, более общего характера. Хотя холодная война была провозглашена завершенной, ее дух еще не развеялся. Особенно среди тех, кто держал в руках приводные ремни биржи, мало кто был намерен ослабить их, чтобы помочь вчерашнему врагу. Боялись, что неровен час — завтра он снова станет врагом. С другой стороны, вполне возможно, что мощная демонстрация политической и экономической солидарности была еще в состоянии оказать положительное воздействие на судьбы перестройки. Но это чисто гипотетическое рассуждение. Ничто, во всяком случае, не говорит за то, что Крючков и другие заговорщики отказались бы от своих действий. Слишком уж укоренилось в них убеждение, что только применение силы и чрезвычайные меры могли восстановить в стране порядок и стабильность.
Причины поражения
Прецедентом в русской и советской истории, сравнимым с событиями 19 августа, был «мятеж» генерала Корнилова, когда он в 1917 году попытался спасти старое русское государство от советов и их «хаоса»[671]. Многие черты этих выступлений совпадают: неорганизованность, недооценка новой расстановки политических сил, слепая вера в эффективность силы. Особенно схожими были последствия, так как в обоих случаях единственным результатом были ускорение и радикализация процессов, которые намеревались заблокировать: в 1917 году это было революционное развитие, в 1991-м — развал Советского Союза. Здесь, однако, сравнения кончаются. Причины молниеносного провала августовского заговора специфичны и должны анализироваться как таковые. Нам надлежит обобщить их, определив, пусть приблизительно, каждую по степени важности.
Первой причиной было поведение самого Горбачева. Только его оппозиция подтверждала незаконность предпринятого. Он был президентом в соответствии с конституцией. Им интересовались и за рубежом, и на родине. Он с самого начала был против. Позже со стороны некоторых, не исключая кое-кого из его старых союзников, но особенно самих заговорщиков, предпринимались попытки посеять сомнения относительно его твердости. Крючков, Лукьянов и их товарищи не видели другого способа, чтобы оправдать себя[672]. Ни одного элемента какой-либо двусмысленности в поведении президента не найдено и до сих пор, несмотря на то что в этом направлении делались многочисленные попытки. Свидетельства людей, бывших с ним рядом в те дни, в унисон говорили об обратном. И наконец, совсем уж трудно сомневаться в свидетельстве Ельцина, его наиболее безжалостного противника, который позже подтвердил, что план заговорщиков предусматривал арест Горбачева, что последний пережил «ужасные часы» и что его «ясный и категорический» отказ от какого-либо сотрудничества с самого начала спутал планы ГКЧП[673].
Вторым источником провала заговорщиков, как это ни парадоксально, было существование в Москве второго центра власти, независимого и даже соперничавшего с властью Горбачева. Речь идет о президенте России Ельцине. Его роль была недооценена заговорщиками. Арест Ельцина, как и других многочисленных представителей возможной оппозиции, был предусмотрен, но не был осуществлен. С другой стороны, поведение Ельцина было смелым и решительным. Из резиденции президента России, знаменитого Белого дома, он сумел с утра 19 августа организовать сопротивление, о чем немедленно узнала не только его страна, но и весь мир. Оттуда, с берегов Москвы-реки, он смог подготовить коллективный политический и военный ответ заговорщикам. После чего дело выглядело так, что все высшие законные органы власти были против заговора. После некоторого колебания и внешний мир выступил против «антиконституционного путча». Чтобы подавить оппозицию, был необходим вооруженный штурм Белого дома, вроде того, который Ельцин без колебаний организовал два года спустя, когда роли полностью поменялись. Штурм входил в планы, однако его так и не смогли предпринять. Крючков не сумел даже изолировать Белый дом, как это у него получилось в отношении резиденции Горбачева в далеком Крыму. Ельцин даже наладил связь с Бушем, который на базе получаемых с американских спутников сведений информировал его о военных передислокациях, осуществляемых противником[674].
Мы, таким образом, подходим к третьему фактору, определившему провал путча. По разным причинам он мог бы считаться решающим. Заговорщики рассчитывали на применение значительных сил, находящихся в распоряжении государства: армии, милиции, правительственного аппарата. Их главные представители участвовали в заговоре. Но эти органы за время перестройки подверглись внутренним потрясениям и разделились по противоборствующим тенденциям. Вот и на этот раз все говорит о том, начиная со свидетельства Ельцина, а объективное воспроизводство событий его подтверждает, что в высших руководящих центрах, в самом КГБ Крючкова и в основных министерствах было большое число колеблющихся или лиц, в чьи намерения не входило вмешательство в события. Армия была приведена в действие Язовым. Москва была окружена и затем занята войсками. Те части, на долю которых выпали самые деликатные задачи, такие как арест Ельцина или штурм Белого дома, отказались выполнять приказы или выполняли их неохотно и с запозданием, в результате чего их действия теряли всякую эффективность. Многих командиров сдерживал призрак нависшей гражданской войны. «Самая важная часть» событий «происходила за кулисами», рассказывал потом Ельцин, поддерживавший необходимые контакты со многими правительственными учреждениями. Это позволило ему обеспечить поддержку или необходимый нейтралитет именно там, где были сосредоточены рычаги управления силовыми структурами государства[675].
665
Черняев А.С. Указ. соч. — С. 444-450.
666
Ibid. — P. 444-446, 455-456.
667
Ibid. — P. 447-450; International Herald Tribune. — 1991. — 4 giug.; Allison G. Grigorii Yavlinskij, Window of Opportunity. The Grand Bragain for Democracy in the Soviet Union. — N.Y., 1991.
668
Из свидетельства, представленного автору Джулио Андреотти, бывшего в то время председателем Совета министров Италии.
669
Выдержки из протоколов этих встреч см. La Starapa. — 1993. — 13 giug.
670
Свидетельство, предоставленное автору Дж.Андреотти.
671
Сопоставление см. Шахназаров Г. Указ. соч. — Гл. 15. — С. 6. Что касается «переворота» Корнилова, см. Boffa G. Storia dell'Unione Sovietica. — Vol. I. — P. 49-50.
672
См. свидетельства Лукьянова (I`Unita. — 1993. — 29 ge
673
Eltsin В. Diario del Presidente. — P. 42, 44, 47.
674
International Herald Tribune. — 1994. — 16 magg.
675
Ibid. — P. 84, 125; Бакатин В. Указ. соч. — С, 21, 55-56.