Сборщик душ

Так вот, я ехал в третьем вагоне – по собственному, прошу учесть, выбору, а вовсе не из-за нехватки средств, хотя да, вынужден отметить, и стоимость проезда, и комфорт от головы поезда к хвосту стремительно убывают. Как это нередко случается, мы вдруг остановились: сами понимаете, «безостановочная» – это только название. Соседей у меня не было, и, хотя день клонился к вечеру и света категорически не хватало, я вынужденно занимался корректурой – правил гранки, испорченные тупоголовым наборщиком из «Регулшим Трубо-Цвайнд»… ну, вы знаете, эта недавняя история с племянником архимандрита Фульвекского, который пытался… ай, прекратите немедленно!

Я уже говорил, понукать меня не требуется. Я всего лишь хотел сделать лирическое отступление, совсем короткое. Вы, между прочим, могли узнать кое-что интересное. Так вот, внезапно в купе стало гораздо светлее. Я было подумал, что солнце наконец решило выйти из-за мерзких облаков, угнетавших нас с самого утра, но источник света оказался и меньше размером, и гораздо ближе. Сияние исходило от лица примечательно красивой особы, которая как раз подошла к двери моего купе и теперь глядела сквозь окно внутрь. Очень хорошее, отличное окно; они в Ортаоне умеют делать стекло превосходного качества, никаких тебе пузырьков или искажений. В общем, я видел ее совершенно ясно.

– Молю вас, постойте там минуточку! – возопил я, поскольку свет оказался мне как нельзя более кстати. Гранки были такие путаные и набраны таким мелким шрифтом, что одну сноску я вообще никак не мог прочесть, как ни старался. Дама, однако, проигнорировала просьбу и вместо этого открыла дверь и вступила в купе. К вящей моей досаде она еще и пригасила свет, изливавшийся не только от ее прекрасного лица, но и с каждого дюйма открытой кожи. А дюймов этих, надо сказать, моему взору предстало немало, так как на даме оказалось лишь шелковое одеяние, именуемое в этих краях рукож, но также известное как кубджем и атануз. Уверен, вы понимаете, о чем речь: такой чрезвычайно длинный и широкий кусок шелка, обмотанный вокруг груди и подвязанный спереди и сзади, так что ниспадающие свободные концы образуют нечто вроде открытого табарда, коий благополучно покрывает нижние регионы, если только ветер внезапно не подует или носительница не решит сделать порывистое движение – ну, скажем, ворваться в купе поезда Регулярной Безостановочной.

У нее оказались изумительные ноги. Я успел полюбоваться ими пару секунд, после чего гостья сама прервала ход моих мыслей, признаюсь, упорно дрейфовавших в сторону нас двоих, оказавшихся наедине в вышеозначенном купе, и внутренних штор, которые неплохо было бы опустить, и того, почему такая красивая и сиятельная особа вдруг решила зайти именно в мое купе, хотя, в целом, нет совсем ничего необычного в хорошеньких дамах, кидающихся… вы почему хихикаете, сэр рыцарь? Отнюдь не всем женщинам нравятся рост и пышные усы, и эта очевидная фаллическая гиперкомпенсация в виде одержимости холодным оружием… да-да и кинжальчиками вроде этого в том числе. Нет, я не хочу, чтобы мне им проткнули руку, спасибо большое. Эта рука, между прочим, подарила миру сто… ну, хорошо, девяносто книг – и подарит еще больше! Спасибо, господин Кукол. Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы помогли вашему… товарищу, держать себя в руках.

Итак, она вошла в мое купе, прекрасная, сияющая и полуголая. Явно какая-нибудь колдунья, решил я, или даже жрица. Возможно, служительница Дадж-Онх-Арбот – у них есть обыкновение примерно вот так же светиться изнутри. Сами понимаете, я тогда понятия не имел, что она собой представляет.

Дама тем временем улыбнулась мне, подмигнула и уселась на подушки напротив.

– Скажи им, что никого не видел, и положи меня в карман, – распорядилась она, впрочем, довольно знойно и многообещающе. – И будет тебе счастье.

– Кому сказать… – начал я, но тут она съежилась прямо у меня на глазах, и буквально через миг на сиденье передо мной вместо сияющей женщины покоилась маленькая статуэтка из нефрита или еще какого-то зеленого камня, размером с мой большой палец. Как вы, без сомнения, понимаете, я человек бывалый и успел повидать в этой жизни куда больше других, но такое даже мне было внове. Я взял фигурку и поразился еще больше, на сей раз тому, какая она холодная – холодная, как шарик льда у торговца холодом; их тут много можно встретить на улицах – предлагают свой товар для охлаждения напитков, а бывает, что и горячих голов.

Ну, я и положил ее в карман, в самый глубокий внутренний карман верхнего платья, где я держу разные карандаши, чернильный камень и прочие причиндалы писательского ремесла. И весьма вовремя, так как снаружи тут же началась какая-то возня, залязгало оружие и раздался обычный и совершенно, как правило, излишний ор профессиональных военных, а с ним и рев ездовых животных и всякий тому подобный шум. Оставалось сделать вывод, что прибыла некая сила, намеренная воспрепятствовать нормальному движению транспорта и обеспечить нам еще большее опоздание – и, увы, я оказался совершенно прав. Меня все это отнюдь не обрадовало – и еще того меньше, когда бравая кавалерия ударом ноги распахнула дверь в мое купе и принялась размахивать холодным и огнестрельным оружием прямо у меня перед носом, при помощи эмфатических жестов и странного горлового порыкивания требуя, чтобы я сей же час сошел с поезда.

Я, естественно, отказался, поставив агрессорам на вид существование целого ряда междугородных соглашений, гарантирующих неприкосновенность пассажиров Регулярной Безостановочной Тележной дороги, а также тот факт, что, нарушая эти самые соглашения, они рискуют развязать войну по меньшей мере с тремя городами-государствами и королевством Арут в придачу (хотя и расположенным довольно далеко отсюда, на конечной станции), и притом не только с вышеуказанными политическими структурами, но и с компанией-учредителем Регулярной Безостановочной, которой, на тот случай, если кто забыл, является Наищедрейший Орден Святой Коммерции, повсеместно известный не только беззастенчиво узкокорыстной манерой ведения бизнеса, но и монополией на хрурский мускатный орех – изначальный источник богатства ордена, которое, по забавному совпадению…

Ваши поползновения, сударь, затягивают развязку повествования куда больше, чем мои невинные общеобразовательные экскурсы. Но протесты мои тщетны – как тщетны они оказались и тогда, с солдатами. После того как меня силой выволокли из вагона, я понял, что на самом деле вся эта компания – сплошь глухонемые, повинующиеся исключительно языку жестов, который, естественно, был мне неведом и включал в том числе и систему щелчков пальцами. На нем объяснялся их офицер – судя по плохо подогнанной кирасе из пушечной бронзы и поломанным перьям на шлеме, куда больше жрец, чем солдат. И правда, доспех он напялил поверх ризы аквамаринового оттенка с серебряной стежкой и виднеющимися там и сям серебряными же пуговицами с двумя женскими головками: одной глядящей влево, а другой – вправо, причем, кажется, на общей шее. Я не то чтобы немедленно узнал униформу… вообще-то в долине Толлуким полно богов, а у некоторых из них еще и не по одному ордену последователей.

– Вы Ее видели? – заглавная «Е» так и маячила на фоне прочих букв в его вопросе.

– Кого?

– Богиню.

Заглавная «Б» тоже очень явственно выделялась.

– Какую богиню?

– Нашу Богиню. Пикниль-Юддру Сияющую.

Вынужден признать, после такой характеристики нефритовая статуэтка у меня в кармане стала вдруг как-то гораздо тяжелее, а сердце словно сдавило холодным кольцом. Впрочем, я и виду не подал, искусно скрыв заодно и некоторый дискомфорт, начавший распространяться в области моих недр.

– Правильно ли я понимаю, что вы упустили богиню? – вальяжно зевая, осведомился я у офицера. – Боюсь, я никогда не слыхал о вашей Пикниль-Юддре. Надеюсь, вы не станете слишком сильно задерживать движение?

– О Пикниль-Юддре Сияющей, – поправил меня он, строго нахмурившись. – Вы крайне невежественны, ибо наша Богиня есть свет немеркнущий, озаряющая город Шривет и – мили и мили земель вокруг него!