Страница 17 из 69
«Ладно, — думаю, — все равно отсюда не уйду, пока в воду тебя не спихну».
Тут приходит Василий Степанович.
«Ну, мастер, как дела идут?»
«А что? — говорю. — Дела идут. У Алехи все идет всегда как следует. А как по-вашему?»
«Не знаю, надо посмотреть. Тут у тебя, кажется, неладно».
И берется за упругу. А ее у меня кованым гвоздем всю разорвало. Так меня и передернуло.
«Все ладно, Василий Степанович, — говорю ему. — Зачем вы на это смотрите? Ведь вся эта штука разбираться будет. Делано так только, для пробы, а тут, поди, уже разнесли: «Катер не выходит, катер не выходит!» Как это не выходит, когда выходит? Свистуны, языками треплют…»
«Значит, помогать тебе ни в чем не надо?»
«Пока нет…»
Ушел Василий Степанович. Так веришь — нет, сел я и заплакал. Не приди в это время Катюша, ие знаю, что над собой сделал бы. Целую ночь с ней проговорили, а наутро разломал я все и начал сызнова. И домой вовсе не стал ходить, затянул он меня, проклятый. После этого еще больше трех недель промучились, а ведь все-таки одолели. Да. Вчера покрасили. И мотор проверили. Работает как часики. Как-никак вещь получилась удачная. Вот, смотри.
А катер, вернее большая моторная лодка, оказался по внешности очень уродливый: пузатый, тупоносый, с высокой кормой. Он стоял на подмостках из бревен, носом к реке, готовый ринуться в воду.
Алексей ходил, щупал пальцем непросохшую краску на бортах и лукаво подмигивал:
— Ну как, здорово сделано?
— Для первого раза очень даже здорово, — сказал я. — Только, по-моему, очень уж он широкий.
— Некрасиво?
— Да… некрасиво.
— Не в этом сила, на воде сидел бы хорошо.
— На воде-то усидит.
— А я только этого и добиваюсь. И чтобы по всякому молководью прошел. Ну, а как, по-твоему, на волне не опрокинется?
— Ну! Силой не перевернешь.
— А, ясное море! — радостно сказал Алексей, потирая руки. — Ты, я думаю, зря не скажешь.
— Вот разве на скорости хода это отразится.
Но Алексей был расположен слушать только приятное.
— Не в догоняшки на нем играть, — сразу перебил он. — Ну, а как на крюке тащить — сила у него будет?
И не дождался ответа, сказал:
— Ладно. Вот краска подсохнет, спускать на воду будем.
— Что ж, в добрый час. Только назвать бы его надо.
— Вот те на! — всплеснул руками Алексей. — Уже назвал.
— А как? — спросил я. — Не вижу надписи…
Алексей улыбнулся:
— Угадай.
— Трудно угадать.
— Ну, а как бы ты назвал?
— На твоем месте? Знаешь как?… Расскажу тебе маленькую историю. Лет шестьдесят тому назад один американский газетный делец ради рекламы и ради наживы решил снарядить экспедицию к Северному полюсу. Начальником экспедиции он взял мужественного, способного моряка. Звали его де Лонг. Моряк отлично понимал, какое трудное и опасное дело ему предстоит, но он ехал не ради денег, а ради науки. Он очень любил жену и вот, чтобы там, во льдах, среди полярной ночи, постоянно помнить о ней, назвал свое судно «Жаннет». И ему казалось, что он двигается к трудной цели не один, а вместе с любимой женщиной. Вот так бы я и назвал катер, — если бы я его построил, — именем жены. Только вот жены у меня нет!
Алексей смотрел на меня восхищенно. Он очень любил такие истории.
— А судно-то у этого американца было хорошее? — спросил он, подчеркивая важность вопроса.
— По тем временам неплохое.
— Вот видишь… — вздохнул Алексей. — А это что же? Как там ни говори, пузырь пузырем. Ну, а как американец этот, добрался до полюса?
— Нет, не добрался. И судно его льдом раздавило.
— Вот тебе и раз! Вместе с ним?
— Нет. От кораблекрушения он спасся, а домой все-таки не вернулся. Погиб. У наших, сибирских берегов.
— А хозяин-то экспедиции что же, не помогал ему, что ли?
— Зачем же он станет помогать? Он хорошо заработал. Экспедиция привлекла внимание читателей, тираж его газеты поднялся. И все.
— Эх, паразиты, — с досадой сказал Алексей. — Выходит, зря толкового человека сгубили. Нет, ты мне сейчас, наспех, больше про этого путешественника не рассказывай, я про таких людей люблю послушать как следует. Одного не пойму я, почему ты историю эту с названием моего катера связываешь. Сам я плавать на нем не собираюсь, опять же знаю, и льдом его не раздавит, и вообще, если «Катюшей» называть, так действительно только пароход какой-нибудь необыкновенный. Нет, тут я с тобой не югласен. А название, так и быть, покажу.
Мы обошли вокруг кормы, и я прочел по левому борту написанную белыми буквами надпись: «Громобой».
— Почему «Громобой»? — удивился я.
— Почему, почему. Тебе все расскажи, докажи… Вот почему…
Осторожно, чтобы не поцарапать краску на бортах, Алексей взобрался на палубу и нырнул внутрь катера. Там он чем-то долго гремел, хлопал…
И вдруг — страшный, оглушительный удар… Мне показалось, что это взорвался мотор. Но удар повторился. Потом еще два коротких подряд. И опять одиночный сильнейший удар.
— Что ты делаешь?! — закричал я в отчаянии. — Выключи мотор! Ведь ты разобьешь свой катер в мелкие щепы.
А мотор уже работал вовсю. Кашлял, чихал, задыхался, но работал. Казалось, это был беглый огонь десятка тяжелых орудий. И, как в настоящем бою, катер окутался густым синим дымом.
Пальба не прекращалась, только стала немного организованнее, и тогда из рубки показалась счастливая физиономия Алексея.
— Я ведь и с мотором научился обращаться, — кричал он мне сквозь огневой шквал своей артиллерии. — И чему только человек не научится? Сейчас винт включу.
Я замахал руками, не надеясь на голос!
— Не надо.
Но Алексей все же включил винт на несколько минут, и тогда над полем боя прошла еще и эскадрилья бомбовозов.
— Как это ты своих трудов не жалеешь? — сказал я сердито, когда Алексей спустился на землю. — Ты пойми катер стоит не на воде, от сотрясения корпус расшатается и на воде даст течь. Мотор тоже можно испортить.
— Ничего не испортится, — успокоил меня Алексей. — Мы его уже раз пятьдесят запускали: работает как часики…
И спохватился:
— А ведь мне надо пойти в табельной отметиться.
— Ступай. Я пойду домой.
И мы расстались. Уходя, я оглянулся на катер. Теперь он не казался мне таким уродливым, как вначале. Я шел по мягким, пружинящим опилкам, наваленным вдоль забора толстым слоем, и думал, что первый ботик Петра Великого, может быть, только немногим был красивее, чем катер Алексея…
У ворот меня остановил сторож, попросил спичек.
— Смекалистый мужик, — раскуривая трубку, с уважением сказал сторож, и я понял, что он имеет в виду Алексея. — А вы, наверное, по водному делу? Как думаете: пойдет?
Только недели через две, закончив работу, мне удалось опять приехать в Н-ск.
Город был тих, спокоен, спал крепким сном.
В палисадниках, вокруг березок, радостно кружились майские жуки. Они проносились так близко от меня, что задевали лицо колючими крылышками. Наконец я поймал одного. Он оказался очень сильным, жестким и неспокойным, вырвался из руки и, сердито гудя, столбом пошел кверху.
Не брякнув щеколдой, я отворил знакомую калитку, вошел во двор. Дверь дома была распахнута настежь, на землю падала длинная светлая полоса. Я остановился. Отсюда хорошо была видна вся комната, чистые шторы на окнах и — новое! — мохнатые аспарагоидесы на плетенных из белых прутьев подставках.
Катюша сидела у стола и чинила белье. Иногда пригибалась, откусывая нитку. Лампа стояла на самом уголке стола, очень близко к лицу Катюши, было боязно, как бы у нее не вспыхнули волосы.
Алексей спал на кровати, выбросив руки поверх одеяла.
Я, кажется, ничем, ни единым звуком не выдал своего присутствия, однако Катя подняла голову, положила белье на табурет, воткнула иглу в застежку кофты и подошла к дверн.
— Кто тут? — спросила она, вглядываясь в темень двора.