Открытый счет

— Не всё. А что же будет с Берлином? — спросил поражённый Эйлер.

— Берлин тоже спёкся. Временно мы теряем его. Нам здесь больше нечего делать — в этой будущей русской колонии. Я лично предпочитаю американскую провинцию. А сейчас надо сматываться.

— Куда?

— К чёрту! — крикнул Мунд в самое ухо Эйлеру, потому что рядом разорвалась мина. — Мы уходим на запад!

Генерал Свиридов сумел сохранить дивизионную разведку для… разведки, не поддавшись соблазну, а порой и жестокой необходимости разбросать людей в штурмовые группы. Он сумел сохранить людей, хотя не раз находился почти на грани решения отдать разведчиков в полки и батальоны и при штурме Одерской обороны, и б тяжёлых боях за Врицен, и теперь, в Берлине, где каждый квартал, улицу и дом приходилось брать, как крепость, где немцы вели, по сути дела, „трёхэтажную войну“ — в воздухе, на земле и под землёй — в тоннелях и станциях метро.

Об этом Самсонову и Сергею рассказывал майор Окунев со всем уважением к дальновидной выдержке комдива.

Не только от Окунева, но и в солдатских разговорах Сергей теперь частенько слышал фразу, которую приписывали отцу: в Берлине, мол, войска тают, как масло на сковородке. Может быть, содержалось в этой фразе и образное преувеличение, но была, конечно, и доля жестокой и горькой правды. Дивизия имела потери. Нацисты оборонялись с отчаянием обречённых, лилось много крови.

Войну надо было ещё довоевать. А пока она шла так, как и шла раньше до Берлина, в других, малых и больших городах, с той разницей, что немецкая столица казалась простым солдатам, людям без карт и биноклей, чем-то вроде каменных джунглей, которые тянутся без конца и края, от горизонта до горизонта.

Как только дивизия вошла в северные районы самого Берлина, во взводе Сергея разведчики стали всё чаще вспоминать имена Гитлера, Геббельса, Геринга, передавали различные слухи о них, которые просачивались из штабов, где офицеры ловили передачи ещё действовавшей берлинской радиостанции.

Сергей не раз думал, что, пожалуй, ещё не было войны, где бы всё зло её и преступления так бы персонифицировались в одном имени — Гитлер, и этот Гитлер уже не миф, не злобный демон, царствующий в недосягаемых далях, а теперь „житель“ того самого города, в котором находились и разведчики, и не сегодня, так завтра до него можно будет достать автоматной очередью…

Под вечер одного из дней борьбы за Берлин майор Окунев появился в разведроте. Он вошёл в зал бывшего ресторана, где на первом этаже разместились разведчики. Одни отдыхали, сидя за мраморными столиками, другие чистили оружие, положив автоматы на полукруглую стойку бара.

Майор Окунев, порывшись в своей планшетке, вытащил оттуда карту. Она вся была размечена кружками и стрелками и какими-то знаками, проставленными толстым чёрным карандашом майора.

— Узнаю наш район! — воскликнул Петушков, стоявший рядом. — Вот метро, вот ещё одна станция, а это, наверно, наш дом, а это какое озеро и река впереди?.. Ха… фе… ль! — прочёл он и спросил у майора, что это за крепость обведена кружком в северном углу карты Берлина?

— Эта крепость Шпандау. Вот только, товарищ сержант, карту начальника разведки дивизии не каждому дано смотреть, — строго произнёс Окунев.

— Виноват, товарищ майор, случайно получилось, вы раскрыли, а я рядом, — оправдывался Петушков.

— Ладно, ладно, — махнул рукой Окунев. — Теперь у меня к тебе, Петушков, будет один вопрос, как к разведчику опытному, со стажем, и к Сергею Михайловичу, и к уважаемому капитану. Вопрос такой: откуда немцы группами по пятнадцать — двадцать человек проникают в наш тыл?

— Какие группы? — удивился Сергей.

— Отмечено несколько случаев нападения на огневые позиции нашей артиллерии, на маши обозы. Мы тут прочесали два-три, так сказать, тыловых квартала — результатов нет, — пояснил Окунев, — противник внезапно появляется, ночью, конечно, и так же внезапно скрывается. Привидений тут не должно быть. Как считаешь, Самсонов?

— Диверсанты, — хмуро произнёс Самсонов и таким тоном, словно бы он ничего странного не видел в том, что в русском тылу появляются диверсионные группы немцев. — Берлин — большая деревня, разве тут негде пролезть через дырки в развалинах метро, да и по крышам даже могут перебежать.

— По крышам они не летают — не ангелы, а вот насчёт метро, если дыра есть — её надо найти и заткнуть. Это вам задача на сегодняшний вечер. Я думаю, Илья Ильич, надо бы опытному разведчику поручить это дело, у которого был бы орлиный острый глаз. В помощь ему человек пять — восемь, на тот случай, если столкнутся вдруг с группой немцев.

— Эх, нет у нас старшины Бурцева. Вот кто любил такие задачи, — сказал Самсонов. — Ну что ж. Найдём этот потайной ходок. Кто у нас может Бурцева заменить? Петушков — вот кто! А группу сопровождения надо поручить младшему лейтенанту Свиридову. Найти, устроить потом засаду и в бою уничтожить.

— Правильное решение, утверждаю. Сергей Михайлович, давай действуй. За „языка“, что притащил третьего дня, медаль тебе обеспечена, а это задание тянет на „Звёздочку“ и тебе и Петушкову. Слово Окунева — железо!

Он подошёл и похлопал Сергея по плечу резко и довольно больно. Жест этот должен был выражать поощрение, а вместе с тем бурное проявление эмоций у Окунева носило, как ни странно, черты флегматичной снисходительности. Откуда оно проистекало, в этом Сергей ещё не успел разобраться. Душевных застёжек Окунев хранил немало, при своей общительности и словоохотливости он был, конечно, куда более скрытен, чем молчаливый и сдержанный Самсонов.

— Смотри сюда, Сергей Михайлович, — Окунев снова раскрыл свою карту, — давай прикинем — вот места, где отмечались нападения противника, — карандаш Окунева очертил несколько кружков.

На карту теперь смотрели и Самсонов и Петушков. Сергей мысленно представил себе близлежащий район города.

— Вот подозрительные места, — продолжал Окунев, — вот эта улица, под ней проходит линия метро, и вот эта. И там и здесь станции подземки. Однако они охраняются. И всё-таки осмотрите их. А также обшарьте все подвалы и все переулки в указанном районе. Если нет вопросов, то у меня всё. Желаю успеха!

Окунев ушёл, а Сергей и Петушков начали быстренько собираться в разведку, отобрав себе в помощь на всякий случай ещё пять солдат.

— Много не надо, не числом тут брать, смекалкой, — рассудил Петушков, и Сергей согласился с ним.

Они надели маскхалаты, сдали документы, взяли гранаты, автоматы и каждый по фонарю. Посидели с полминуты друг против друга, как бывало в довоенной жизни перед всякой дорогой, помолчали, встали и пошли. И Сергея обрадовало то, что сердце его лежало в груди тихо, совсем спокойно и ничем не выдавало себя, не то, что раньше, когда и в дороге, и перед сборами Сергею всегда хотелось помять грудь и растереть кожу ладонью.

„Молодец, привыкнешь!“ — похвалил он своё сердце и, довольный, улыбнулся.

Пока в ближайшем своём „тылу“ они осмотрели всё, что внушало хоть какое-нибудь подозрение, прошло полтора часа.

Сергей чувствовал усталость от бегания по лестницам, лазания по тёмным норам бомбоубежищ, по траншеям, вырытым немцами для обороны и сейчас полуобвалившимся и измятым гусеницами танков.

Солнце садилось за высокие дома города, когда разведчики закончили осмотр всех подвалов во всех переулках в районе, указанном им Окуневым. Сергей с лёгкой завистью и удивлением посматривал на Петушкова, глаза которого горели охотничьим азартом и сам он выглядел совершенно „свеженьким“.

— Ты что, совсем не устал? — спросил Сергей.

— Устал, конечно, — сказал Петушков, покосившись на мокрый от пота лоб Сергея, — только ведь надо искать, искать! У меня, товарищ лейтенант, сердце за войну такой стал высокочувствительный орган, что даже удивительно. Прямо как собачий нос, всё чувствует, только сказать ничего не может.

— Ну и куда оно сейчас указывает? — спросил Сергей, улыбнувшись, потому что ему нравился Петушков, чьё простодушие было основано не на глупости, а на душевной широте и отзывчивости. Подобно Бурцеву, Петушков был искренен, а на фронте Сергей вслед за храбростью выше всего ценил это качество солдатской души.