Государь всея Руси

«Всякой отец живет сыну...». Духовная грамота первого государя всея Руси сохранилась только в списке, хотя и близком по времени к подлиннику. Духовная была составлена в первые месяцы болезпи великого князя — в июне 1504 г. она была уже действующим документом, знаменуя отход от дел ее составителя.[208]

Как отец и дед, прадед и прапрадед, Иван Васильевич «при своем животе, в своем смысле» дает «ряд своим сыном». Юрий, Дмитрий, Семен, Андрей приказываются своему «брату старейшему» — они должны держать его «вместо своего отца» и слушать его «во всем». Правда, и Василий должен держать «свою братью молодшуго... во чти, без обиды». ВасиЛий — великий князь. Впервые за всю историю дома Калитичей он получает Москву целиком, без всякого деления на трети, «с волостьми, и с путми, и з станы, и з сели, и з дворы городцкими со всеми, и з слободами, и с тамгою...». Он единоличный повелитель столицы. Только он здесь держит постоянных наместников — большого и на бывшей «трети» серпуховских князей.

В непосредственное управление нового великого князя переходят почти все города и земли великого княжения Московского. Он получает великое княжение Тверское и великое княжение Новгородское, до самого океана, «Вятскую землю всю» и «всю землю Псковскую», часть Рязанской земли — жребий в Переяславле Рязанском, в городе и на посаде, и Старую Рязань, и Перевитск.

Что же получают другие братья? Раз в несколько лет — право на часть московских доходов. Каждому из них новый великий князь ежегодно выплачивает по сто рублей. Каждому из них отводится по несколько дворов в Кремле и по паре подмосковных сел. Получают они и земли в других местах. Юрий — Дмитров, Звенигород, Кашин, Рузу, Брянск и Серпейск. Дмитрий — Углич, Хлепень, Зубцов, Мезецк и Опаков. Семен — Бежецкой Верх, Калугу, Козельск. Андрей — Верею, Вышгород, Любутск и Старицу.

Итак вновь появились княжества. Но как они не похожи на старые уделы...

Уделы новой формации разбросаны по лицу всей Русской земли. Они состоят из городов, городков, волостей и сел, там и сям вкрапленных в государственную территорию на большом расстоянии друг от друга. Они нигде не образуют сомкнутых, сколько-нибудь связанных между собой территориальных комплексов.

Новые князья «опричь того... ни во что не вступаются»— мысль о возможности какого бы то ни было «передела» отвергается с самого начала. Князья «по своим уделом ...денег делати не велят, а деньги велит делати сын мой Василий... как было при мне»,— устанавливает завещатель.

В своих городских дворах в Москве и подмосковных селах князья «торгов не держат, ни житом не велят торговати, ни лавок не ставят, ни гостей с товаром иноземцев, и из Московские земли, и из своих уделов, в своих дворех не велят ставити»: вся торговля в Москве ведется только на гостиных дворах, как было при самом Иване Васильевиче, а все торговые пошлины идут в казну великого князя. Князьям можно торговать только мелким «съестным товаром»— при условии выплаты полавочной пошлины.

В княжеских московских дворах и подмосковных селах уголовный суд принадлежит наместнику великого князя, и только татьбу с поличным между княжескими крестьянами судят их приказчики, да и то с обязательным докладом великокняжескому наместнику (т. е. с его утверждением). И холопьи грамоты, полные и докладные, на Москве оформляет только великокняжеский дьяк ямской, как было при Иване Васильевиче, «а опричь того... не пишет никто» — никакой князь не может принять на службу ни одного холопа. «А которого моего сына не станет, а не останется у него ни сына, ни внука, ино его удел весь... сыну моему Василью, и братья его у него в тот удел пе вступаются», — произносит завещатель окончательный, бесповоротный приговор удельной системе. И дополняет: «А останутся у него дочери, и сын мой Василей, те его дочери наделив, подает замуж»— княжеские земли не переходят в женские руки. «А которой мой сын пе учнет сына моего Васильа слушати во всем...»— тому угрожает проклятие «и в сей век и в будущий».

Бесправные в своих московских дворах и полуправные в разрозненных княжествах, братья Василия Ивановича поступали в зависимость от старшего брата, от его наместника и дьяка. Подданные государя всея Руси — вот кто они такие, эти титулярные князья, фактические вотчинники без права распоряжения своими землями. Их новое положение, установленное духовной, ярче всего отразило те фундаментальные, необратимые изменения в политическом строе Русской земли, которые были результатом долгого великокняжения Ивана Васильевича.

Наступили последние месяцы жизни старого великого князя. Еще в январе 1505 г. немцы сообщали, что он «смертельно болен». Это не было секретом и на Востоке. Летом Мохаммед-Эмин, казанский вассал, русского посла и людей торговых «поймал», а «иных секл, а иных, пограбив, послал в Ногаи». В сентябре он появился под Нижним Новгородом. Впервые за несколько десятков лет русские люди увидели врага на своей земле. Войска хана были отбиты, «граду не сотвори ничто же», но новая эпоха с новыми людьми наступала неумолимо.[209]

8 сентября была отпразднована свадьба нового великого князя. Женой его стала Соломония, дочь Юрия Константиновича Сабурова, отпрыска одного из старейших боярских родов. Обряд венчания совершал митрополит Симон. А о присутствии старого великого князя летописи ничего не сообщают. Ему оставались последние расчеты с жизнью.[210]

«Путь бо сей краток есть...» Осенние сумерки сгущаются быстро. Понедельник, 27 октября. «В 1 час нощи» (по теперешнему счету времени около 7 часов вечера) «преставись благоверный и христолюбивый князь великий Иван Васильевич, государь всея Руси».[211]

Как и отец, и дед, и прадед, он не принял перед смертью схиму и умер, как жил,— светским человеком, великим князем Иваном, а не монахом. Много лет спустя, лежа на смертном одре, великий князь Василий Иванович вспоминал вместе с братом Юрием, что отца их «немощь томила день и нощь», и повелел стряпчему своему, Федору Михайловичу Кучецкому, встать около себя, «занеже бо Федец видел когда преставление его отца, великого князя».[212] Кто еще был при последних минутах Ивана Васильевича — не знаем.

Погребение состоялось «во церкви новой... архангела Михаила, ее же заложиша при животе своем». Прах первого главы обновленного Русского государства нашел пристанище в новом, заложенном им соборе.

Прошло много лет. Уже давно великим князем всея Руси был Василий Иванович. Удачно закончилась война с Литвой: освободили Смоленск. Хуже обстояли дела с Крымом и Казанью. Но государство росло, крепло и развивалось. Один за другим сходили со сцены деятели, знавшие и помнившие первого государя всея Руси. Один из последних таких деятелей — Иван Никитич Берсень Беклемишев, сын первого русского посла к Менгли-Гирею. В трудное для себя время он вспоминал прежнего великого князя: «Добр дей был... и до людей ласков. И пошлет людей на которое дело, ино и Бог с ними. А нынешний государь не по тому, людей мало жалует... упрям, и встречи против себя не любит, кто ему встречю говорит, и он на того опаляется. А отец его, князь великий, против себя стречю любил, и тех жаловал, которые против его говаривали».[213] Опальный сановник дорого заплатил аа это сравнение двух государей, как и за другие свои высказывания. Но для поздних потомков его слова драгоценны как единственное, пожалуй, свидетельство русского современника о личных чертах великого князя, при правлении которого Русская земля вновь обрела свою независимость, достоинство и единство.

«...По каким признакам судить нам о реальных „помыслах и чувствах" реальных личностей? ...Такой признак может быть лишь один: действия этих личностей»...[214]

208

Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV —XVI вв. М.; Л., 1950 С. 353, Л., 89.

209

ПСРЛ. Т. 28. С. 338.

210

Там же. М., 1965. Т. 30. С. 140.

211

Там же. Т. 28. С. 338.

212

Там же. Т. 13. С. 416—417.

213

Акты, собранные в библиотеках и архивах Российской империи Археографической экспедицией. Спб., 1836. Т. 1. С. 142-144, № 172.

214

Ленин В. И. Полн. собр. собр. Т. 1. С. 423—424.