Страница 7 из 20
Энди знал, когда следует отступить. Призыв к его совести мог пропасть втуне, но упоминание о пяти фунтах десяти шиллингах за починку сломанного магнитофона сделало своё дело.
— Ну ладно, — сказал Энди. — Включи его, и возьмемся за работу.
Это был очень красивый магнитофон в зелёном с золотом футляре, снабжённый целым миллионом всяких клавиш и десятками тысяч нумерованных ручек. Впрочем, Морис в них как будто прекрасно разбирался. Полчаса его приятели заворожённо смотрели. как он нажимал то одну клавишу, то другую, поворачивал ручки, щёлкал выключателями, дул в микрофон, заставляя мигать зелёные глазки, и запускал катушки с лентой сначала слева направо, а потом справа налево. Даже Энди смолк и только пыхтел. а иногда тихонько крякал. И постепенно — так, во всяком случае, казалось Интеру — десять тысяч ручек превратились в пять ручек, а миллион клавиш свёлся к семи клавишам.
— Ну, понял? — спросил Морис. — Теперь ты уже немного начал разбираться, вер… Нет-нет! Не трогай. Я должен сперва проверить, насколько ты… Да нет, это не клавиша включения, это кратковременная остановка!
Так начались проверки и ошибки. Ошибок было много. Даже очень. Но Морис был начеку, и мало-помалу Энди начал постигать тонкости управления магнитофоном. Он научился включать его и выключать. Он научился переключать дорожки. Он научился перематывать ленту. И, вновь обретя дар речи, он уже весело бормотал себе под нос:
— Вот мы его изучим… вот мы его изучим… и всё поймём!
Питеру тоже очень хотелось попробовать, но он молчал. Ведь в четверг Энди придётся совсем одному управляться с магнитофоном под эстрадой в павильоне. И самая маленькая ошибка может погубить всё дело. Нет уж, пусть Энди упражняется без помех.
В конце концов маленький шотландец самостоятельно и без единой подсказки включил воспроизведение и прокрутил ленту.
— Всё правильно, — сказал Морис, выключая магнитофон. — Неплохо, очень неплохо. Правда, мне на это потребовалось вдвое меньше времени, но для тебя это просто хорошо. И больше тебе ничего знать не требуется.
— Как так? — проворчал Энди.
— Для четверга тебе хватит и этого — включать воспроизведение. А запись… тут всё куда сложнее. Ею я займусь сам.
Энди выпрямился во весь рост. Он смерил Мориса гордым взглядом. Он снял очки, протёр их. снова водрузил на нос и смерил Мориса ещё одним гордым взглядом.
— Мой отец — инженер, — сказал он. — Специалист по электронике.
— Да, но…
— А мой дед был инженером-судостроителем. Он строил военные корабли — линкоры и крейсеры.
— Да, конечно…
— А отец моего деда одним из первых в Шотландии начал ездить на мотоцикле.
— И очень хорошо. Но при чём тут…
— И все они говорили одно и то же: любой машиной, любым прибором, любым механическим приспособлением можно овладеть, только если… — Энди на секунду умолк и снова внушительно протёр очки. — …только если ты знаешь его насквозь, до последнего винтика. И не одну какую-то часть. А все до единой.
— М-м, — сказал Морис, совсем подавленный.
— Записывающая часть! — объявил Энди. — Ну-ка, покажи мне, как работает записывающая часть. Будь так любезен!
6. СТУДИЯ ЗВУКОЗАПИСИ
Вечер вторника был посвящён изучению «записывающей части».
В парке за окном игры и состязания были в полном разгаре. У батута то и дело раздавался восторженный визг, когда очередной храбрец взлетал высоко в воздух. Весело кричали игроки в бейсбол и крикет, футболисты, баскетболисты, малыши, принявшие участие в организованных прятках, — ну, словом, все, кто во что-нибудь играл. И всё же самые весёлые крики и вопли раздавались не па площадках и не возле туристских палаток, где над деревьями поднимались синие струйки дыма и аппетитно пахло поджаривающейся на кострах колбасой, а в комнате Питера.
Изучение «записывающей части» скоро обернулось всякими играми, не менее увлекательными, чем те, которые были устроены в парке. Например, всем очень понравилась старинная английская забава «Дразни сестрёнку» (и записывай, как она огрызается и возмущённо визжит), не говоря уж о продолжении под названием «Человек, не сердись» (разозлённой сестрёнке проигрывают, как она огрызается и возмущённо визжит).
Поиграли они и в «кошки-мышки», но на новый лад: сначала мышки заставили кошку помяукать в микрофон, а потом воспроизвели её мяуканье в шкафу. (Но, как обычно, победительницей вышла кошка, а в данном случае — кот. Услышав свой голос, Уильямсон принялся равнодушно вылизывать шерсть, словно это он сам изобрёл эту глупую штуковину с вертящимися коричневыми блюдечками: «Благодарю вас, но мне неинтересно!»)
И уж конечно, дело дошло до самой древней английской (и французской, и русской, и американской, и всемирной) игры «Давайте обманем маму!». Как известно, в этой игре может участвовать любое число игроков, и играют в неё кто как хочет, но на этот раз в ней, кроме мамы, участвовали пять детей, один магнитофон и один гардероб. А играли в неё так:
Один ребёнок (Ева) жалобно просил: «Мама! Мамочка! Выпусти меня. Они меня заперли!» Повторялись эти слова до тех пор, пока остальные дети не признали, что получается очень убедительно. Затем этот игрок — или «приманка» — испустил свой хорошо отработанный жалобный зов в микрофон и повторил его много-много раз. После того как все играющие прослушали запись и, хихикая, согласились, что получилась она замечательно, магнитофон был спрятан в шкаф. Шнур, который змеился к штепселю, они предусмотрительно завалили старыми журналами.
Тут последовала та часть игры, которая требует большой выдержки. Одни назвали её «Придёт ли она?», другие — «Да что же это она не идёт!», и все вместе — «Вот она!».
Магнитофон был мгновенно включён, дверца гардероба заперта на ключ, ключ убран под подушку игрока, по имени Питер, а Приманка нырнула под кровать.
«Мама! Мамочка! Выпусти меня. Они меня заперли!»— простонал голос в гардеробе.
— Что? Господи!.. Что вы ещё натворили? — воскликнула миссис Брейн, останавливаясь на пороге. — Кто это? Где?
«Мама! Мамочка! Выпусти меня… Они меня заперли!» — повторил голос Евы.
Миссис Брейн обвела ребят суровым взглядом.
— Да как вы могли? Она же задохнётся! Она и так уже еле говорит!
Подбежав к гардеробу, она дёрнула дверцу.
«Мама! Мамочка! Выпусти меня… Они меня заперли!»
— Ключ! — потребовала миссис Брейн. — Где ключ? Ну-ка, живей давайте его сюда! — И, повернувшись к гардеробу, добавила: — Ничего, Ева, ничего. Только успокойся.
Пока она говорила это, Питер, который совсем посинел от сдерживаемого хохота — он заткнул рот носовым платком и на глаза у него навернулись слёзы, — передал ключ под кровать. Ева тихонько выползла наружу, подошла к матери, тронула её за локоть и сказала:
— Вот ключ, мамочка!
— Давай его сюда! — воскликнула миссис Брейн, поворачиваясь к ней. — И тебе не стыдно, Ева? Запереть бедняжку… Еву… в гардеробе…
«Мама! Мамочка! Выпусти меня…» — стонал голос в гардеробе.
Миссис Брейн, открыв рот, посмотрела на Еву, потом на гардероб. Она обвела взглядом комнату и убедилась, что они все тут — и Руфь, чей голос был похож на Евин, и Морис, умевший хорошо подражать чужим голосам.
— Та-ак! — сказала она грозно.
— Это магнитофон! — ответил ей дружный вопль.
Так завершилась эта игра. Проиграла, как всегда, мама, но она только засмеялась.
Однако в среду игры кончились. То есть в парке-то они продолжались, но в комнате Питера всем забавам и дурачествам пришёл конец.
Вскоре после завтрака на двери комнаты было вывешено большое объявление, написанное красными и чёрными буквами — через одну.
ИСКАЛЬЦЫ
СТУДИЯ ЗВУКОЗАПИСИ
БЕЗ СТУКА НЕ ВХОДИТЬ
Под объявлением к дверной ручке был подвешен на лейкопластыре карманный фонарик. Обыкновенный карманный фонарик, отличавшийся от всех таких же фонариков только тем, что его лампочка была заклеена красной конфетной бумажкой. Под фонариком была прикреплена карточка, на которой уже не такими большими буквами было выведено: