Страница 8 из 46
Вмиг у меня пропала охота смеяться: я почувствовал, что именно так и будет. И все же я надеялся в один прекрасный день подружиться с дивным осликом. А пока все было кончено: я упустил последнюю возможность.
Тут Абдалла, слепой рыбак, сказал Баширу:
— Зрячий человек не должен терять надежду вновь увидеть то, что ему нравится.
— Аллах велик! Аллах всемогущ! — благоговейно прошептал старец Хусейн, продавец сурьмы.
Толпа повторила священные слова.
И Башир продолжил:
— Дэзи ушла, запретив мне показываться ей на глаза. Она сгорала со стыда и ненавидела меня за то, что я стал свидетелем ее смешного падения. Я был уверен, что и меня выгонят в тот же день, поскольку я находился в поместье только для того, чтобы развлекать Дэзи. Однако леди Синтия решила иначе. Она велела мне остаться и, ничего не объясняя, позвала араба портного, который тщательно обмерил меня. Затем леди Синтия — вот уж странная женщина! — посмотрела на меня, как мне показалось, с некоторым уважением и произнесла: «Теперь, когда тебе удалось избавиться от Дэзи, можешь жить так, как тебе хочется».
И она распорядилась, чтобы слуги позволяли мне гулять, где только я не пожелаю — в садах, в зоопарке, — и даже заходить в чудесный домик.
Вот тогда-то, друзья мои, и настала самая изумительная пора в моей жизни. Мне не нужно было заботиться о пропитании: я ел такие яства и в таком количестве, что мой желудок день и ночь ликовал от счастья. Я мог, когда угодно, сытый и довольный, растянуться вблизи фонтанов; когда солнце нещадно палило, я ложился в тени смоковниц и джакаранд. Часами наблюдал я за самыми диковинными животными и птицами, оперение которых сверкало и переливалось на солнце, подобно драгоценным камням. И даже двери роскошного особняка были для меня открыты.
Сказать по правде, не я один пользовался такой свободой. Множество собак, кошек и даже маленьких обезьянок резвились в комнатах, лежали в креслах, нежились на дорогих коврах. Но что им с того, этим неразумным существам? Я же благодаря предоставленной мне свободе часто становился свидетелем необычайных событий. Подумать только: я каждый день видел людей, которые в иных обстоятельствах не позволили бы мне приблизиться к ним ближе, чем на тридцать локтей. Леди Синтия принимала у себя лишь очень знатных и влиятельных особ: англичан из родовитых семей, испанских принцев, видных французских сановников, министров семи стран, управляющих Танжером, господина Буллерса, крупного торговца золотом, и даже — да, друзья мои, — даже начальника полиции в очень красивом мундире и блестящих сапогах с острыми шпорами.
Когда Башир упомянул шефа полиции, слушатели разом содрогнулись: этот человек, командующий огромным штатом бельгийских, французских, испанских и арабских полицейских, олицетворял закон и внушал панический страх простому люду.
— Ты уверяешь, что часто видел его? — недоуменно воскликнул Сейид, уличный чтец.
— И находился с ним в одной комнате? — уточнил бездельник Абд ар-Рахман.
— Я стоял к нему ближе, чем сейчас стою к вам, — ответил Башир.
— Но как тебе удалось выдержать его взгляд и при этом не умереть от страха? — поинтересовался красавец Ибрагим, продавец цветов, который иногда наряду с гвоздиками и розами приторговывал еще и гашишем.
— Да он такой же, как все: сам как огня боялся леди Синтии. Так что мне уже был не страшен, — ответил Башир и продолжил свой рассказ:
— В этом доме животных ценили гораздо выше, чем людей, будь они даже хозяевами Танжера. Надо было видеть, друзья мои, как многие богатые влиятельные особы, желая угодить леди Синтии, ласкали какого-нибудь старого немощного пса или гадкую обезьянку. И со мной они обращались так же, потому что я был для них чем-то вроде любимого зверя хозяйки. Я мог бы, клянусь вам, укусить начальника полиции, а он в ответ лишь погладил бы меня.
Несмотря на все развлечения и удовольствия, несмотря на красивую одежду и изысканную еду, я не чувствовал себя совершенно счастливым. И никак не мог взять в толк — почему. Но благодаря моему другу Флаэрти я наконец понял, в чем дело.
У господина Флаэрти нет ни богатства, ни знатности, ни титула, ни власти. Но он, думается мне, в курсе всего, что происходит на свете. К тому же он прекрасный рассказчик и умеет развеселить даже самых угрюмых людей. Еще он может влить в себя невероятное количество огненных напитков. Поэтому леди Синтия всегда привечала его и как-то по-особенному к нему относилась: порой приглашала на обеды только его одного и никого больше.
Однажды он пришел в очередной раз; увидев меня, подмигнул и улыбнулся в рыжие усы. И в ту же минуту я вспомнил наши дневные и ночные прогулки в порту и по улицам старого города, наши встречи на террасах кофеен на площади Франции, в касбе и на Малом базаре. Вспомнил я и Омара с Айшей, и других уличных ребятишек, и постоялые дворы, и улицу Ювелиров. И я подумал: как все-таки хорошо быть свободным!
Когда мой друг Флаэрти, собираясь уезжать, сел в машину леди Синтии, мне захотелось поехать вместе с ним. Но шофер-индус не взял меня: у него не было на это распоряжения. Тогда я добежал до главных ворот, за которыми начиналась дорога. Они уже были закрыты, и привратник-суданец не открыл мне их: у него тоже не было разрешения.
И тут я почувствовал, о друзья мои, что если сейчас же не найду способа выбраться оттуда, то сойду с ума от бессилия и злости. Я обежал все роскошное поместье, которое стало мне теперь ненавистно, как тюрьма. Но напрасно я искал лазейку. Необъятное владение леди Синтии было все обнесено высоченной стеной с колючей проволокой. Я совсем было отчаялся, как вдруг очутился перед небольшими воротами, находящимися от главных в отдалении, через которые, судя по всему, привозили продукты, дрова, навоз для сада и множество других вещей, необходимых в хозяйстве. Ворота, конечно же, были накрепко закрыты и вдобавок охранялись большой злющей собакой. К счастью, пса мне удалось приласкать; что же касается обычного замка, на который были заперты ворота, то открыть его для меня не составляло труда, пришлось только сделать из проволоки отмычку.
Так что в ту же ночь я, всю дорогу напевая и подпрыгивая от радости и нетерпения, оказался в благословенном Танжере. Аллах! Аллах! Каким аппетитным показался мне аромат, исходивший от лотков с шашлычками из печенки и жареной рыбой! Аллах! Аллах! Какое наслаждение — потереться в толпе правоверных, послушать их разглагольствования, их крики, их ругань!
— Подчас самым дорогим для человека становится именно то, чем прежде он пренебрегал, — тихо промолвил старый Хусейн, продавец сурьмы.
И все вокруг него принялись рассуждать на эту тему. Однако слепой рыбак Абдалла, не имевший возможности ничего видеть своими глазами и оттого с особым вниманием слушавший рассказчика, прокричал, обращаясь к Баширу:
— Но ты все-таки вернулся в тот рай на Горе?
— Конечно. Не дурак же я в самом деле, — ответил Башир. — Днем я купался в роскоши, а по ночам наслаждался свободой. Проволочная отмычка, которую я так удачно смастерил, позволяла мне без особого труда переходить из одного мира в другой. Но, по правде сказать, я уже никому не завидовал в том мире.
— Как! И даже хозяевам великолепного поместья? — воскликнул бездельник Абд ар-Рахман.
— Даже им. И у меня, как вы сейчас убедитесь, были на то все основания, — ответил Башир и продолжил свой рассказ:
— Почтенный сэр Персивал имел обыкновение отдыхать после полдня. Всякий раз он устраивался в одной и той же маленькой гостиной, в одном и том же мягком, глубоком и просторном кресле. Над креслом висела панкха. Это большой плетенный из соломы квадрат с веревкой, который подвешивается к потолку, — нечто вроде огромного опахала. Когда дергают за веревку, панкха колышется и легкий ветерок овевает сидящего под ней. Придумали панкху в знойной Индии. Заметьте, друзья мои, что комната, где любил отдыхать сэр Персивал, была хорошо затенена, в ней и так всегда царила прохлада. Заметьте также, что в доме имелось множество всяких устройств с металлическими вертушками, которые здорово нагоняют ветер, к тому же вращаются сами по себе. Однако сэр Персивал, долгое время управлявший делами в жарких отдаленных странах, настолько привык к медленному бесшумному колыханию панкхи, что уже не мог без нее обойтись. Надо сказать, сэр Персивал с возрастом сделался большим привередой. Движения панкхи, по его мнению, были то слишком медленными, то слишком быстрыми, или же покачивание казалось ему недостаточно размеренным. Он перепробовал всех домашних слуг на этом деле, но никем не был доволен. Наконец пришла и моя очередь раскачивать панкху.