Страница 24 из 27
Но вот сигнала бедствия с собственного корабля она не ожидала.
Шивон только приняла вахту, не успев еще переключиться с голоса на текст, когда услышала знакомые позывные.
«Мэйдей, мэйдей. Это «Джон Гринберг», корабль МАЦ, Земля. Терпим бедствие, повторяю, терпим бедствие!»
Шивон тряхнуло.
— «Гринберг»?
После того полета их экипаж расформировали, специалистов, кто не заразился, рассовали по разным углам Вселенной — лишь бы подальше от греха. Ответственного за миссию, кажется, хотели вовсе с почетом уволить, но оставили. И помощь вызывал незнакомый связист. Но это был «Гринберг». И на его сигналы никто не отзывался.
— «Гринберг», это диспетчерский центр Фар, что у вас там стряслось?
— Из инженерной говорят — утечка топлива. — Голос доходил с трудом, как через помехи, хотя здесь помех не бывало. — Загорелось… двигатели ни к черту… научный ярус… ничего не видим, плохо со связью.
Шивон лихорадочно искала «Гринберг» на карте. Вот он, тьфу ты господи… Сообщить в СКЦ… и не так далеко — корабль гагаринцев, эти наверняка придут быстрее… Нужно было сказать, что она все слышит, что помощь близко, но, открыв рот, Шивон запаниковала. Казалось, если она сейчас заговорит, изо рта польются птичьи трели — как на 3-310.
Попыталась:
— Г… Грин…
— Диспетчерская… меня слышите?
Слышит, а сказать ничего не может, к горлу подкатила паника, встала комом — ни звука не произнести. Шивон попыталась вспомнить, что говорил психолог, но ее бросило в жар и думать не получалось. Дрожащей рукой потянулась включить текстовый режим — но и букв она сейчас боялась: им ничего не стоит выстроиться по-своему. Самое страшное — сама, когда пишешь, даже не понимаешь, что пишешь ерунду.
— Просим помощи… «Гринберг», корабль МАЦ…
— «Грин… берг»… — по слогам повторила Шивон и зацепилась за родное слово. За ним уж потянулись остальные: — «Г-гринберг», в-вы… получаете меня? — синоним вместо нужного слова, но и так сойдет. — Я вас слышу. Сейчас.
— Координационный центр, это диспетчерская, планета Фар. Нам поступил сигнал бедствия от «Гринберга», с вами они связаться не смогли, передаю координаты…
Она и забыла, что собственный голос может звучать так ясно, так правильно.
— Внимание, приют Ордена Гагарина, мы получили SOS от корабля «Гринберг»…
Вот бы и ей сейчас Любенова кислорода.
— Связь плохая, трудно понять, что произошло, — объясняла она гагаринцам. — Кажется, из-за утечки топлива произошел взрыв и повредил двигатели.
— Вас понял, ложимся на курс.
— «Гринберг», это диспетчерский центр. К вам идет на помощь корабль гагаринцев, как поняли?
— …нял. Спасибо. Не… ключайтесь.
— Я не отключаюсь, «Гринберг». Я здесь. Оставайтесь со мной.
Так она и сидела, скрючившись, стиснув руки в кулаки, пока гагаринцы не дошли до «Гринберга» и не занялись аварией. Только тогда заметила, распрямилась, потрясла затекшими пальцами.
— Вы же диспетчерская? — бодрым голосом.
— Диспетчерская, — подтвердила Шивон.
— Докладываю: все обошлось. Экипаж мы к себе эвакуировали, за кораблем пошлют из СКЦ, отведут на базу чинить. Как там брат Корда?
— Как обычно. Ворчит и дышит кислородом.
— Ну, дай ему Гагарин. Передавайте привет, жаль, я не на его вахту попал.
Он замолчал, и Шивон решила уже, что связь прервалась. Но потом голос спросил:
— Мэм, тут такое дело… Вы говорите, связывались с «Гринбергом»?
— А как бы я узнала? Они подали «мэйдей», я ответила.
— Каким образом? У них первым делом вся связь вырубилась, мы еще не поняли почему. Мы их даже не видели, шли по вашим координатам вслепую. Вы что, по телефону господа боженьки с ними разговаривали?
— Может, — по спине пробежал холодок, — и по телефону.
— Неисповедимы пути… — сказал гагаринец и на этот раз отключился.
— Такое вообще бывает? — спросила она у Лю-бена, немного опомнившись.
— Здесь, — сказал Корда, — бывает все.
Он чуть подождал и спросил:
— Что с вами произошло?
Уверенно, будто знал — теперь можно спрашивать.
И верно — можно.
— Я была тогда на «Гринберге». Мы тоже… ответили на мэйдей. Полетели со спасательной миссией, думали, что обнаружили новый язык, набросились на него, как дети на пирожное. А это был не язык, а ловушка. Вирус. Начинаешь говорить — и вся вторая сигнальная разлаживается, а дальше — повреждение мозга и… смерть. До сих пор никто не знает по-настоящему, что это такое. Планету ту прикрыли, конечно. Лоран — мой друг, — он говорил с ними и заболел. Я тоже, но у меня это оказалось обратимо. А он… до сих пор лежит там где-то… я даже не знаю где — это секретная информация…
На следующий день, перед тем как идти на вахту, Шивон нацарапала на стойке: «Добро пожаловать в ЦУП Господа Бога». Бармен покосился, но ничего не сказал.
— Ну, пойду я заступать. — Шивон уже привычно натянула костюм, вышла в льдисто-синий день.
«Нас сюда послали, нам с этим и справляться».
Может, Корда вовсе не начальство имел в виду? Точнее, начальство, только — самое высшее. По Его воле они здесь и оказались — отставной гагаринец, лингвист, не могущий двух слов сказать, кающийся вентиец… Наверное, тщеславие — думать, что Он их выбрал, но какую лучшую службу они могут Ему сослужить?
Она взобралась по холму, оскальзываясь на мерзлой почве. Корда прав: никому об этом говорить нельзя. И не потому, что это опасно. А потому, что о чуде нельзя рассказывать — исчезнет. Шивон все больше казалось, что, прилети сюда настоящая экспедиция, и станция замолкнет, станет тем, чем сейчас притворяется: покинутой связной базой с устаревшим радаром.
Она кивнула второму дежурному, надела наушники.
Но если… если ее слышат в заносах, слышат, когда все отказало, то вдруг… Вдруг — не только с кораблем она может связаться. Может быть, отсюда можно докричаться до того, который никак иначе ее не услышит. Может быть, с «диспетчерской» ее голос может прорвать туман искусственного сна…
Шивон затаила дыхание. Пользоваться общекосмической связью в личных целях нехорошо, но может, за один раз не попадет…
— Это Шивон Ни Леоч, — четко сказала она. — Вызываю доктора Лорана Дюпре. Вызываю Лорана Дюпре. Лоран, если ты меня слышишь — отзовись. Это Шивон. Они тут без нас чуть «Гринберг» не спалили, пора нам возвращаться. Пожалуйста, Лоран, ответь.
Она закрыла глаза и замерла, пытаясь выловить среди голосов пространства единственный — самый важный.
ИГОРЬ МИНАКОВ
МАКСИМ ХОРСУН
УРОК МИРА
В детстве мы любили играть в войну. Старый орбитальный корвет, бог весть какими судьбами оказавшийся на лугу, за ближним лесом, среди кустов шиповника и лещины, идеально подходил для этого занятия.
Если выйти из Опушек по северной дороге и протопать полтора километра в сторону ставков, то рано или поздно наткнешься на почти целый корпус, тускло поблескивающий керамитовой обшивкой. Издали корабль напоминал древнюю подводную лодку, лежащую на боку.
Конечно, реактор, двигатели и оружие с корвета давно сняли. В корпусе зияли дыры, а лужайка вокруг была усеяна обломками. Но нам не нужна была стопроцентная комплектация. И так было весело. Вставил палку в пустую амбразуру турели — вот и лазер готов к бою, развел дымный костерок в кокпите — значит, маршевые двигатели запущены.
Сколько я себя помню, корабль всегда находился здесь, утопленный в глинистую землю, скрытый с одной стороны высокими зарослями амброзии, а с другой — грязно-белыми откосами карстового провала. Из года в год корвет не брала коррозия: ни ливни, ни снег не причиняли ему вреда. Очень, очень долго мы искали на корпусе следы былых боев. В том, что корабль сбили, никто из нас не сомневался.
Иногда на корвет набредали пацаны из Мирного — соседнего села. Тогда территорию приходилось отстаивать кулаками. О, я прекрасно помню азарт тех сражений! Окровавленные носовые платки, порванные рубашки… Нам всегда удавалось отвоевать единоличное право играть здесь. Я думаю, мы побеждали благодаря стратегической близости к родной деревне, откуда иногда оперативно подоспевало подкрепление — старшие братья с дружками.