Страница 200 из 211
Боролись они в полную силу. Шатков, хоть и был пониже, обладал цепкой хваткой, а главное, верткостью. Осокину с трудом удалось сбросить его и в свою очередь подмять под себя. Подушка его, одеяло сбились, сползли на грязный кафельный пол.
— Тише, черти, — заворчал на них сосед с другой стороны. — Забыли: чуть свет на занятия?
Друзья прекратили борьбу, тяжело дыша, поправили койку, уселись рядом. Леонид больше ни словом не коснулся похождений' Ивана, а, как обычно, перечислил наиболее значительные события прожитого дня. Начал со встречи с Крупской. Иван позавидовал и пожалел, что сам не мог отблагодарить ее. Затем Леонид рассказал о том, какой вопрос задал на лекции и о разговоре с Кириллом Фураевым.
— Фураев был прав, — не задумываясь проговорил Шатков. — Знаешь у нас студента Зыбцова? Толстомордый такой, всем улыбается. Осторожнее будь с ним. Одного третьекурсника посадили... забыл фамилию, называли мне.
Сообщение огорошило Леонида. Арестовали студента? У них, в Советской стране? Он не мог ничего понять.
— За что?
— Черт его знает! То ли троцкист, то ли вредитель какой... В общем, загудел и в киче сидит. По политическому.
— Вот это — да! А не контрик ли тот третьекурсник? Ванька говорит — из рабочих, молодой парень. Как же так? Что- то непонятно. Может, ошибка и еще разберутся?
XXVIII
Ударили крещенские морозы. Город запушило инеем, деревья на бульварах стояли лохматые, лужи проледенели насквозь. Птицы не появлялись на пустыре у трамвайного круга. Лишь иногда, медленно взмахивая крыльями, проплывет ворон, и удивительным кажется, как он летает в такой лютый холод.
И вдруг закапало из водосточных труб, тихонько засвистели большие синицы, а на отсыревших дорожках появились шумные драчливые ватаги воробьев — этих жизнерадостных и вечно неунывающих спутников человека.
«Э, не пришлось бы калоши покупать, — думал Леонид, сидя на лекции и глядя в запотевшее окно. — А завтра воскресенье, курсовой культпоход в Нескучный. Гляди, сорвется».
Узнав о лыжной «вылазке», Шатков напросился к Леониду в компанию, но утром вдруг исчез. Напрасно прождав его до одиннадцати часов, Леонид, конечно, запоздал на место сбора — лыжную базу. Лыжи ему достались со стертой резиной и заскорузлыми ремнями; кольцо у одной из бамбуковых палок болталось.
Оставив в залог студенческий билет, Леонид двинулся в гущину Нескучного. Жил он на юге, кататься умел только на коньках. Леонид слышал, что есть какой-то «русский шаг», где опираются не сразу на две палки, а сперва на одну, а потом на другую, и только не знал: двинув левую ногу, нужно упираться левой же рукой или наоборот? И Леонид начинал делать то так, то этак, сбился и вихлялся, будто кукла на веревочке. Ему же казалось, что идет он очень ходко, и он с удовольствием думал: «А тут и учиться нечего».
Низкие мутные облака к полудню разошлись, выпустили солнце, и пылающее синью небо глянуло на огнисто блестевший снег. Легкий морозец ласкал горевшие щеки Осокина, сушил лоб под каштановыми кудрями, разрумянил губы, придал блеск смелым ясным глазам. Леонид не забывал, что внешне он парень хоть куда. Одет он был легко: в свитер, закрывавший горло под самый подбородок, в фланелевые спортивные штаны.
По обеим сторонам просеки тянулся смешанный лес. Маленькие елочки еле выглядывали из-под снежного завала, принимая причудливые очертания, на пеньках столбиками наросли сугробы. Голые вязы, липы строго выделялись на темной хвое, а «седые» дубы с ржавой смерзшейся листвой как бы говорили о здоровой старости. На полянах успел образоваться наст, и бамбуковые палки с кружками, ударяясь в него, находили опору. В тени под елями снег, к удивлению Леонида, был совершенно сухой, сыпучий, и палки уходили в него глубоко.
Где, однако, институтские ребята?
За низенькой засугробленной скамеечкой, где сходились две просеки, Леонид столкнулся с растянувшимися гуськом лыжниками. Вторая в цепи девушка показалась ему знакомой: некрасивая, смуглая, с длинным носом, умным, все понимающим взглядом. Она тоже глянула на него. На Леонида повеяло жаром прошлогодних августовских дней, рабфаковскими аудиториями, пропахшими известью, замазкой.
— Дина?!
Это была Дина Злуникина. Она не округлила изумленно глаза, не издала радостного или хотя бы приветственного восклицания, а, словно делая одолжение, остановилась, ожидав, когда Осокин подъедет. Широкая бордовая куртка почти совсем сглаживала ее низкую грудь, вокруг шеи бантом был завязан пестрый газовый шарфик, ноги под короткой, обшитой мехом юбочкой плотно обтягивали шоколадные рейтузы. Черноволосую голову Дины покрывала длинная вязаная шапочка с помпоном, похожая на колпак гнома. Этот наряд делал ее фигуру заметной издали: видимо, Дина считала его оригинальным и думала, что он ей к лицу.
— Как учеба? — спросил Леонид, весело и бесцеремонно разглядывая ее. — Скоро увидим тебя на сцене?
Другого вопроса он не сумел придумать. Вообще-то он не очень обрадовался встрече и окликнул Дину, не подумав.
— Я уже играю, — спокойно, не без важности ответила она.
— Играешь? — изумился Леонид, никак этого не ожидавший. — В каком театре? Разорюсь, а приду поглядеть. Все- таки знакомая.
— Пока еще в экспериментальной группе старшекурсников. Но с нами работают видные режиссеры-постановщики, артисты... и вообще декорации, грим. В прошлую декаду нам предоставил свои подмостки Камерный. На Тверском бульваре, — знаешь?
Этого театра Леонид не знал. Вообще за полгода жизни в Москве он был только в Художественном на «Трех сестрах» — и то в прошлом году, с Аллой Отморской. То не хватало денег, то времени, да и так ли просто купить билеты? Он уклонился от ответа.
— Быстро вас там выдвигают.
— Далеко не всех. Из новопоступивших допустили только меня и одного парня. Алка Отморская всячески рвалась, кое- кто старался ее впихнуть, и все-таки не взяли... Ты, кажется, одно время имел у нее успех?
Упоминания имени Отморской Леонид ожидал и лишь поэтому сохранил хладнокровие, даже не покраснел.
— Имел.
Возможно, конечно, Алка и получит какую-нибудь роль, — свысока, пренебрежительно говорила Дина, явно желая уколоть однокурсницу. — Смазливенькая, для достижения цели идет на все. Может добиться временного успеха. Маленького, разумеется. Режиссеры помогут. Но ведь для того, чтобы завоевать сцену, получить признание, нужен талант. А его никакие покровители дать не могут...
«Нет ли тут зависти дурнушки, обойденной ребятами?»
— Где живешь? — спросил Леонид, решив, что теперь можно перевести разговор на другое.
— На Трифоновке, возле Рижского вокзала. А ты, Леня, где пристроился? Я думала, ты не удержался в Москве.
Весть о том, что он учится в институте иностранных языков, не произвела на Дину заметного впечатления.
Спутники ее давно скрылись за березнячком. Она кивнула Леониду, но простилась менее снисходительно, чем поздоровалась, и даже протянула руку.
«Эта прогремит, — подумал Леонид, следя за быстро удалявшейся фигурой в странной шапочке, бордовой куртке, с обтянутыми рейтузами ногами. — Но, видать, кроме сцены, ролей, грима, для нее все на свете не дороже сгоревшей спички».
Солнце пригревало совсем по-мартовски, трудно было поверить, что еще конец января и впереди — сильные морозы, метели.
«Прямо загорать можно», — подумал Леонид, шмыгая по лыжне. Он находился в самой чаще. В зимней тишине слышался легчайший шорох, потрескиванье. То там, то сям с деревьев валился подтаявший на солнце снег. Падая с верхушек, он разбивался о толстые ветви, о еловый лапник и на сугробы летел густой белой пылью. Холодная пыль с одной сосны попала на Леонида, приятно освежив разгоряченное лицо.
Справа послышался твердый частый звук. «Лесной доктор»? Он. Пестрый дятел сидел у самой верхушки телеграфного столба и, упираясь крепким коротким хвостом, долбил источенное дерево, добираясь до червяка. Дятел размашисто откидывал голову и с такой силой бил железным клювом, будто работал кувалдочкой.