Страница 156 из 211
— Теперь вы, Алла, — проговорил Курзенков, вновь садясь на стол. — Что бы вам придумать?
— Что хотите, — смело, чуть кокетливо ответила Отморская. — Могу представить молодую мать, у которой тяжело заболела дочка... ребенок. Это у меня выходит.
— Нет, — движением руки отклонил ее предложение Курзенков: держался он властно, как заправский экзаменатор. — Разыграем московскую уличную сценку. Представьте, что прошёл июльский ливень, на перекрестке бурлит поток, а вам непременно нужно перейти через мостовую. Но вам жалко новых туфель, чулок... Кстати, у вас фильдеперсовые чулки, такие действительно пожалеешь. Начинайте.
Он поощряюще смотрел на слегка взволнованное, похорошевшее лицо Аллы Отморской. Выходя на середину аудитории, она ответила Курзенкову улыбкой, решительно и легко встряхнула ржаво-красными с чернью волосами, слегка закинула голову и даже зажмурилась, показывая, что думает, как лучше воплотить заданную тему. Как бы невзначай прикусила нижнюю пунцовую губу. Румянец щек, нежная округлость подбородка придавали ее облику что-то удивительно свежее, юное.
— Сейчас, сейчас, — повторяла она, очевидно понимая, что все ею любуются.
«Зрители» не спускали с Аллы глаз. Худое носатое лицо Дины Злуникиной приняло сладенькое выражение пай-девочки: вероятно, она копировала Отморскую. Затем длинные тонкие губы ее сложились в пренебрежительную гримасу.
Вдруг Алла растерянно, полувопросительно покосилась на компанию, будто спрашивая: как ей быть? «Совсем не может, что ли?» — с острым сочувствием подумал Леонид. И только в следующую секунду понял, что она уже играет. Алла шарила глазами вдоль половицы, как бы отыскивая на мостовой менее затопленное дождем место, прошлась вдоль «тротуара»: может, здесь поток поуже? Сделала шажок вперед, слегка ойкнула, поспешно отдернула ногу. Нервно глянула на руку с часиками. Не только лицо,, а и вся ее фигура выразила отчаяние: видимо, куда-то очень торопилась, опаздывала Алла опять стыдливо покосилась на соседей, сунула правую ногу в поток и, вся поеживаясь, выскочила на прежнее место, тряхнула раза два ногой, с досадой почмокала — набрала воды в туфлю. Затем, вспыхнув, решительно сняла туфли, чулки, по-женски изящным движением вздернула юбку, подобрала выше колен, с носка погрузила загорелую ногу в ручей и смело побрела через улицу на другую сторону аудитории. Оттуда вдруг весело, победно улыбнулась «толпе».
Воплощение темы понравилось всей компании.
С чувством сделано, — пропустил сквозь зубы Скулин и тут же забегал карандашом по записной книжке.
Каждое движение Аллы вызывало у Осокина живейший отклик. Он от души радовался всякой ее находке, огорчался срывам, не отдавая себе отчета, что так волнуются только за близкого человека. Когда она поддернула юбку и пошла вброд, Леонид не удержался, зааплодировал. Красивые, чуть полные ноги девушки, казалось, источали тепло южного солнца, смугло светились. Он заметил, что Курзенков слегка откинулся назад, словно его ослепили голые икры Аллы, ее статная, устремленная вперед фигура, не по-девичьи развитая грудь.
— Неплохо, — с важностью, несколько снисходительно одобрил он, — У вас, Алла, есть данные. Явные данные. Вы не зря приехали на рабфак.
Сидя у двери на скамейке, девушка натягивала чулки, слушала с напряженной складкой у рта: видимо, дорожила его мнением.
Сердце Леонида болезненно кольнуло. Может ли он надеяться на внимание этой девушки? Что он из себя представляет?
Дина одобрительно улыбнулась товарке, но в ее слащавой улыбке ничего не сквозило, кроме вежливости; видимо, она считала себя одареннее.
— Образно, образно, — без выражения повторила она.
— Только, Алла, — продолжал Курзенков, покосившись на Злуникину, — вы изобразили кубанскую казачку. А я просил вас показать нам в таком затруднении москвичку. — Он подчеркнул слово «москвичку».
— Разве женщины не все одинаковы? — несколько обиженно сказала Алла. — Москвички особенные? Не знаю. Я здесь только несколько дней... не знаю.
Она передернула плечами, отвернулась от Курзенкова и заняла свое прежнее место рядом с Леонидом. Еe нежный взгляд поблагодарил его за аплодисменты. Леонид почему-то очень обрадовался.
— Изобразить себя гораздо легче, — спокойно, даже чуть насмешливо заговорил Курзенков, — Этим мы занимаемся каждый день, и это еще не искусство актера. Вы, Алла, верно показали положение. Поверьте: мы здесь все это оценили. Но в этом положении, повторяю, проявили себя. Главное же в искусстве — перевоплощение, умение, грубо выражаясь, влезть в чужую шкуру.
— Это самое трудное, — тотчас и очень серьезно кивнула Дина.
Несмотря на легкую неприязнь, которую Леонид из еще неосознанного чувства ревности испытал к Илье Курзенкову, он не мог не оценить правильности его слов. Замечание студента он сам выслушал как маленькое откровение и решил запомнить.
— Сыграла, как сумела, — капризно сказала Отморская. — Покажите, что нужно делать, я буду знать.
— Вот именно, — заступилась за подругу и пухленькая Муся Елина. — Покажите.
Вслух никто не засмеялся, но все улыбнулись, понимая, что Курзенков, конечно, не в состояний изобразить женщину-москвичку. Однако и молодежь, поступающая на театральный рабфак, и «художники», и «писатель» Скулин явно держали сторону студента, побежденные его неотразимыми доводами.
— Это действительно не мое амплуа, — Просто сказал Курзенков, выходя на середину комнаты. — Мне это гораздо труднее.
Все недоуменно притихли: никто не ожидал, что он подтвердят свои слова примером. Курзенков дурашливо подмигнул, затих, косясь назад, словно кого-то ожидая, и вдруг в одно мгновение преобразился на глазах молодежи. Несколько томные, кокетливые движения, поджатые губы, дробная походка, покачивание бедер, быстрый взгляд по сторонам, мимолетная улыбочка. Курзенков повторил сцену, сыгранную Отморской, но закончил ее по-другому: московская модница сделала прыжок в наиболее мелком месте, замочилась и вдруг, придав лицу гордое, почти надменное выражение, той же кокетливой походкой выбрела из лужи и зачастила каблуками дальше.
Образ был шаржирован, выполнен грубовато, но в нем проглядывало что-то меткое, верное, увиденное зорким глазом. Все очень смеялись, аплодировали. Похвалила Курзенкова и Алла.
— Вы опасный человек, — сказала она. — Вам на зубок не попадайся.
— Поучитесь на рабфаке, овладеете мастерством — и такие ли роли будете играть!
Потом выступала Дина Злуникина и чрезвычайно красочно разыграла сценку — провинциальная сплетница на лавочке. Разнообразие интонаций Дины, характерные ухватки, манера щелкать семечки, меткие словечки — все поражало верностью изображения, неистощимостью выдумки. Леонид, как и большинство будущих студентов, не ожидая такого богатства «находок» у этой носатой, невзрачной горожанки. Курзенков даже причмокнул и стал весьма серьезным,
— Вы, Дина, далеко можете пойти.
От более подробного разбора ее игры он уклонился.
Коля Мозольков проделал ряд акробатических номеров, а Матюшин спел. Напружив толстую шею, явно не зная, куда деть опущенные руки, он выводил своим превосходным басом:
В эту ночь-полночь
Удалой молодец
Хотел быть, навестить
Молодую вдову.
Несколько минут после того, как Матюшин кончил, в аудитории стояла завороженная тишина, — таково действие подлинного таланта.
— Го-ло-си-ще! — прошептал кто-то.
— Второй Батурин!
— Однако мы увлеклись, — вставая, произнес Илья Курзенков. — Мне пора. Желаю вам всем, друзья, выдержать.
До двери его проводили с почетом, как признанного руководителя.
V
Когда человек долго живет на одном месте, без конца видит одни и те же лица, дома, — все вокруг ему приедается, кажется однообразным, и, оглядываясь назад, он мало что может вспомнить. Стоит этому человеку попасть в другую обстановку, отдаться другой деятельности, как темп жизни для него убыстряется, всякая мелочь врезается в память, повседневная сутолока приобретает необычную яркость. Пролетевшая неделя кажется ему богаче событиями, чем весь минувший год.