Страница 109 из 211
Кусты неожиданно кончились, открылось поле с пробитой тропинкой, и Ленька узнал, где он находится. Слева, сизо дымясь, лежал бочаг, круглый как блюдо, залитое жирным студнем; чернел сруб водяной мельницы. А прямо перед огольцом возвышалась рыжая, корявая сосна с наполовину сломанной кроной и возле нее старые кирпичные развалины сарая, заросшие дурнопьяном, репейником и коровяком. Сарай со всех сторон окружали колонисты, все они возбужденно кричали.
— Здесь, здесь!
— Отрезай сзаду.
Братцы, давайте его выгонять камнями.
Надо перелезть через стенку.
Град ржавых кирпичных осколков полетел в сарай.
Несколько старших ребят, и среди них Владек Заремба, Юсуф, Охрим Зубатый, стали осторожно подбираться к развалинам.
Из развалин в это время ударил еще один выстрел.
Озираясь, из пролома выскочил человек с дымящимся револьвером, бросился вправо, к лесу. Охнарь споткнулся о разбитую кем-то шахтерскую лампочку и упал. Когда он поднялся с земли, то увидел, что вора обступила угрожающая толпа. Привалясь к углу стены, он вытянул дрожащую руку, держа палец на курке, готовый стрелять. Сторож Омельян, зверски перекосив лицо, с разбегу замахнулся на вора прикладом винтовки; Юсуф с другой стороны выставил тройное жало вил.
Девичий крик раздался сбоку:
— Стойте! Не надо! Стойте!
И к вору смело бросилась Юля Носка, вся раскрасневшаяся, без косынки. Как она попала сюда? Ведь тоже с младшими девчатами возилась. Юля своим телом заслонила вора, и он нерешительно и бессильно опустил руку с револьвером.
Омельяна за винтовку обеими руками ухватил Владек. Старшие колонисты стали обротью вязать вору руки за спиной.
Совсем рассвело, облака за бочагом порозовели. С поля, от реки, поднялся предутренний ветерок, разгоняя туман. Колонисты по старой мельничной дороге стали возвращаться обратно домой. Валили шумною нестройною гурьбою, все громко смеялись и наперебой рассказывали друг другу ночное происшествие, как бы вознаграждая себя за недавнее молчание в темных палатах.
Охнарь отстал от передней группы, которую возглавляли заведующий, Владек, Юля, и пошел рядом со сторожем. Омельян, Юсуф и трое колонистов конвоировали вора. Это был дюжий мордастый парень, рябой, с густейшим, прямо лошадиным чубом, падавшим на мясистый нос. Одетый в серенький пиджачок, грязную полосатую ковбойку, хромовые сапоги, он шагал тяжело, опустив голову, поблескивая сквозь чуб маленькими, заплывшими глазами.
Позади ребята обменивались о нем мнениями:
— Откуда, интересно, блатняк? Не местный.
— Жалко, что тех двух упустили.
— И молодой ведь еще, — сказал сторож Омельян и нахмурился. — Такому бы в пору землю пахать.
— Дармоеды, известное дело.
— За участковым милиционером послали? Протокол составить надо.
— Еще в наших стреляли! — воскликнула Анюта Цветаева.—Могли поранить до самой смерти. На каторгу бы таких.
— Это ведь мы жуликов застукали, — вмешался в общий разговор Охнарь. — Скажите, плохо караулили?
Он был нервно оживлен, как и все. Поимка вора его обрадовала, и только досадно было, что в самый ответственный момент он споткнулся о шахтерскую лампу. И какой разиня ее разбил? Конечно, если бы не эта проклятая лампа, то именно он бы, Ленька, обезоружил скотокрада, потому что отлично знает, как это делать: надо было кинуться вору в ноги, дернуть на себя и повалить, и тот бы не успел выстрелить. Ну, да ладно, зато Ленька был одним из трех ребят, которые обнаружили взлом и грабеж скотного двора. Если бы не они, многого не досчиталась бы тогда колония. Ишь чего жулье захотело: коров у них свести со двора. А вы, голубчики, этих коров сюда ставили? Нет, вы поработайте сперва, а потом узнаете цену молочку.
С особенным беспокойством расспрашивал Охнарь колонистов, удалось ли ворам украсть «у нас» что- нибудь? Оказалось — и лошади целы и птица; угнали только двух коров, но одну отбили сразу, как перерезали ворам путь. О второй некоторое время не было сведений. И Охнарь очень обрадовался, когда пробежавший мимо Сенька Жареный прокричал:
— И Янтарную нашли. Бродила под хутором.
Очевидно, спасаясь, воры бросили и эту корову, и на нее наткнулся второй отряд колонистов подкомандой воспитателя.
— Ура! — закричали малыши.
Теперь в лесу были и все девочки.
Старая мельничная дорога, обогнув бочаг, сворачивала к матово-красной под росой крыше колонии. Утро совсем наступило. Заря разгорелась на полнеба, мокрые листья кленов, желтеющие пряди березовых кос блестели и казались охваченными огнем. Тучки на востоке, такие хмурые ночью, теперь выглядели нежно- голубыми и легкими. «Тиу-тиу-тиу-тиу», — перекликались в кустах черноголовые синицы-пухляки. Охнарь остановился, пропустил вперед ребят: его внезапно потянуло искупаться. Он разделся, поежился от сырости, но смело вошел в бочаг. И внезапно одна мысль обожгла его сильнее, чем холодная вода. «А ведь и я хочу быть таким вором». Охнарь испуганно остановился близ берега. Мелкая зыбь остро лизала его покрывшиеся пупырышками колени. «Обожди, обожди. Я не такой, не-ет. Я у своих ребят никогда и копеечки не взял». И тут же Ленька признался себе, что ведь до последнего дня держал за пазухой мысль, как бы получше обчистить колонию. С Якимом ли, с Сенькой ли Жареным, но обязательно потеплее нагреть руки на казенном добре. Ведь мука, ботинки, костюмы принадлежали не только государству, а и воспитанникам, как им же принадлежали и отбитые у воров коровы! Гляди, еще и его б так ребята поймали? И неужели бы стали забрасывать кирпичами, как этого вора в ковбойке? А почему и нет? За свое-то добро? Ведь и он сам, Ленька, мечтал кинуться вору в ноги и повалить. Стой! Стой! Сегодня впервые ловили не его, а он ловил! Что же это такое? Как это могло получиться? Он, сам жулик, и вдруг ловил «своих»? Но это же полное предательство прежней братвы!
Вот что с ним наделала колония. Вот во что она его превратила.
Веселое возбуждение Охнаря исчезло, точно его смыла вода пруда. Медленно, так и не поплавав и даже не окунувшись, вылез он на берег и долго не мог попасть ногами в штаны. Весь день он ходил сумрачный, всех сторонился, завтракал без аппетита, а потом завалился спать в стог сена, на заднем дворе. Однако и сон к нему не шел.
XVII
Последний день Охнарь бил баклуши в колонии. Завтра Омельян отправлялся на подводе в город за продуктами и должен был забрать его в реформаторий. С утра Ленька нырял, плавал в бочаге, — осенняя вода приятно покалывала, бодрила, — нежился на еще жарком южном солнце, а теперь решил немного пошататься— проститься с знакомыми местами. Легко ступая по тропинке, Охнарь с удовольствием ощущал свое гибкое, сбитое тело с густым, темным загаром и заметными мускулами на руках. За время пребывания в колонии вырос Ленька мало, зато окреп, поздоровел и выглядел ладным кудрявым пареньком.
Странное дело: в эти шесть дней после суда Охнарем овладело такое чувство, будто он потерял что-то очень важное, хочет найти и не может. Он старался ни о чем не думать, веселиться, но эта беспечность была до того наигранна, что временами становилось просто тоскливо.
«И что это со мной? Первый раз в жизни такое. Чем бы заняться?»
Между кустами бузины, недалеко от колодца, осторожно, чуть не на брюхе, полз толстый кот Гараська. Его зеленые горящие глаза хищно следили за стайкой воробьев, что пили из лужи. Вот Гараська сделал прыжок, да не рассчитал: воробьи с громким чириканьем разлетелись в стороны. Гараська досадливо отвернул морду, сделав вид, будто ничего не произошло, зажмурился— и встретил насмешливый взгляд Охнаря.
— Промахнулся, хвостатый урка?
Кот сконфуженно мяукнул, поджал хвост и припустился к дому. Сонливый, равнодушный к мышам, которые могли плясать у его носа, Гараська неутомимо охотился за пичугами.
Вновь Охнарю стало скучно: положительно ничто его не радовало.
Задами он вышел на ток. На гладком, запорошенном соломой току шла молотьба. Мелькали отполированные цепы, сочно и звонко падали удары, снопы шелестели осыпающимся зерном, душным сиреневым дымком тянулась пыль. Рядом громко, деловито стучала красная веялка, на разостланный брезент сыпалась янтарная пшеница, вокруг хлопотали четверо осыпанных половой колонистов.