Страница 96 из 116
В таком свете трудно не согласиться с тем, как ОИК расценила рисунок Курта Вестергора (пророк с бомбой в тюрбане), воспринимаемый государствами-членами как подстрекательство к религиозной ненависти и призыв к дискриминации мусульман. Должно быть, среди европейцев многие считали, что в дискуссии, последовавшей за публикацией рисунков, можно было найти множество других подобных примеров.
Основной недостаток всех определений — то, что они наделяют государства правом самостоятельно определять проявления нетерпимости, поскольку в этом случае понятие толерантности оказывается перевернутым с ног на голову. Первоначально толерантность означала “способность принимать высказывания, которые вызывают неприязнь”. В Европе идея религиозной терпимости формировалась в ходе Реформации и религиозных войн и основана на том предположении, что представители различных вероисповеданий — католики, протестанты, иудеи, члены любых христианских сект, мусульмане и впоследствии атеисты — могут жить в мире друг с другом, не мешая соседу исповедовать веру, которую он ставит выше, чем любую иную конфессию. Требование терпимости касается и тех высказываний, которые вызывают неприязнь.
Сегодня общество считает, что толерантность должен проявлять тот, кто высказывает какое-либо мнение, причем территория борьбы с дискриминацией и неравенством расширилась до такой степени, что нетерпимым или расистским можно назвать какое угодно нежелательное высказывание. Именно поэтому публикацию газетой “Юлландс-Постен” “карикатур на пророка Мухаммеда” осудили как проявление нетерпимости, в то время как угрозы, требования запрета и насилие были восприняты как прискорбная, но в принципе понятная реакция преследуемого меньшинства. Я редко слышал, чтобы нетерпимость такого рода называли полагающимся ей именем. И это естественное следствие того, что толерантность сейчас воспринимается как обязанность того, кто высказывает свое мнение, а не того, кто вынужден его слушать.
Все началось с определения понятия “язык вражды” в упомянутом пункте 2 статьи 20, принятой в 1953 году во время работы над пактом о гражданских и политических свободах. Тогда большинство западных демократий проголосовало против — из опасения, что размытой формулировкой будут злоупотреблять. Многие предвидели, что правительства воспользуются ею, заставляя умолкнуть критические голоса, а Элеонора Рузвельт, возглавлявшая работу над Всеобщей декларацией прав человека, предупреждала о возможных негативных последствиях из-за отсутствия различия между словом и делом. Сегодня пункт 2 статьи 20 стал козырем в руках ОИК, России, Китая и других стран, желающих защитить себя от критики в сфере зашиты прав человека. При таком ее понимании совершенно закономерно, что в 2008 году в разгар дискуссии о полномочиях специального докладчика ООН, отслеживающего факты нарушения свободы слова, представители ОИК предложили, чтобы он исследовал нарушения, вызванные злоупотреблением свободой слова. Их предложение в итоге было принято под решительные протесты западных наблюдателей.
ОИК обнаружила слабое место в конвенции о правах и свободах человека, в отношении которой европейские страны в свое время выражали протест, однако при полной поддержке активистов многих правозащитных организаций и законодателей Запада сами использовали этот документ, чтобы потребовать ограничений свободы слова под предлогом борьбы с расизмом и дискриминацией. Представители ОИК повели себя очень разумно, внимательно следя за европейской дискуссией о расширенном применении статьи о расизме и вводе новых законов о защите от разного рода оскорблений. В результате они легко выявили примеры двойных стандартов и упущений в защите свободы слова в самих странах Евросоюза.
В 2009 году ОИК предложила одной из комиссий ООН ввести оскорбление религии в международное правозащитное законодательство. Это заявление точно повторяло содержание нового ирландского закона, предусматривающего наказание за “слишком грубое и оскорбительное поведение в отношении предметов, священных для какой-либо религии, которое является причиной оскорбления многих приверженцев данной религии”. Разве не именно это преступление совершили авторы “карикатур на пророка Мухаммеда” в отношении миллионов мусульман? Возникает вопрос: чем закон стран ЕС отличается от предложения ОИК, выдвинутого в ООН? Разница, может, и есть, но легко понять, почему многие ее не заметят.
Последние десять лет организация ОИК обращала критику особых исламских прав человека против тех, кто ее высказывал, с целью осуществить исламизацию, однако сейчас деятельность этой структуры основывается на международных конвенциях и особом языке западных правозащитных групп. Вместо того чтобы дистанцироваться от универсальных прав человека как выражения “культурного империализма”, члены ОИК обращают идею универсальных прав против западных стран. У них это отлично получилось. Как сказал в 2009 году один британский дипломат при ООН в Женеве, европейским государствам остается рассчитывать лишь на сохранение статус-кво, а надежду на успех в мировой борьбе за права человека вообще можно оставить.
По мнению Энн Элизабет Майер, в 2010 году ОИК значительно продвинулась к своей цели — изменению международного законодательства в области защиты прав человека, в частности признанию “оскорбления религии” нарушением универсальных прав человека. Таким образом, требование Хомейни о глобальном запрете на оскорбление ислама, выдвинутое им в 1989 году в фетве против Салмана Рушди, могло бы стать частью международного законодательства. Многие в Европе были готовы принять это требование. Если бы критику ислама запретили, исламистам больше не пришлось бы пытаться убивать таких людей, как Курт Вестергор, Ларс Вилкс, Айаан Хирси Али и Салман Рушди, и в Старом Свете воцарился бы мир. Если бы такой закон существовал в 2004 году, критический фильм Тео ван Гога об угнетении женщин в исламском обществе попал бы под запрет и режиссер избежал бы смерти. Министр юстиции Нидерландов предложил ужесточить закон о богохульстве, руководствуясь именно такой логикой. Кто мог бы представить себе такое развитие событие двадцать лет назад, когда европейцы танцевали на развалинах Берлинской стены?
Помимо ссылки на пункт 2 статьи 20 Международного пакта о гражданских и политических правах, на основе которого в законодательство внедряются положения о негативных высказываниях в отношении вероисповеданий, ОИК приложила значительные усилия, чтобы добиться приравнивания оскорбления религии к расизму. В интервью газете “Юлландс-Постен” генеральный секретарь ОИК Ихсаноглу сформулировал это требование так: “Мы считаем, что подстрекательство к религиозной ненависти является новой формой расизма. Западные учреждения, изучающие исламофобию, сходятся во мнении, что она еще хуже, чем расизм. На практике их различить трудно, однако именно физическое и духовное притеснение, с которым мусульманские иммигранты ежедневно сталкиваются в западных странах, очень мешает им реализовать свои права и свободы”.
ОИК желала изменить те статьи международных конвенций, которые защищают свободу слова и запрещают расизм, чтобы при оскорблении какой-либо религии было невозможно сослаться на свободу слова и чтобы уголовное преследование за расизм, которое государства обязывались ввести в юридическую практику, также включало оскорбления религии. Согласно статье 4 Международной конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации, страны должны были объявить “караемым по закону преступлением всякое распространение идей, основанных на расовом превосходстве или ненависти, всякое подстрекательство к расовой дискриминации”, а также запретить “организации и всякую другую пропагандистскую деятельность, которые поощряют расовую дискриминацию и подстрекают к ней, признавая участие в таких организациях или в такой деятельности преступлением, караемым законом”.
Последствия такого развития событий трудно было предугадать. Приравнивание оскорбления религии к расизму предусматривало необходимость принятия странами ЕС законов, которые запрещали бы “карикатуры на пророка Мухаммеда”. Кроме того, оставался открытым ряд вопросов. Следует ли считать оскорблением ислама разрыв с этой религией и должны ли европейские страны рассматривать отступничество так же, как и мусульманские? Может ли требование к мусульманам соблюдать западные светские законы восприниматься как оскорбление их религии? Казалось, эти вопросы не имеют никакой связи с нашей действительностью, и лишь немногие могли себе представить, что такое может когда-либо произойти в Европе. Однако если фетву Хомейни, по словам Кенана Малика, за два десятилетия усвоили многие европейцы, согласившиеся с тем, что ислам нельзя оскорблять ни при каких обстоятельствах, наверное, можно предположить, что распространение радикальных идей запрета на оскорбления, пусть даже и не в Европе, ничем не ограничено.