Страница 73 из 116
Тем не менее, хотя в 1982 году все говорило о том, что правозащитное движение потерпело поражение в борьбе с режимом, вскоре выяснилось, что запущенные им процессы продолжают идти независимо от числа человек, брошенных властями в тюрьмы. Правозащитное движение вновь подняло голову, когда к власти пришел Михаил Горбачев. В 1991 году я попросил знакомого, принадлежавшего к новому поколению активистов, прокомментировать историю правозащитного движения. Он сказал: “Если последние тридцать лет рассматривать как борьбу диссидентов с советской властью, то нельзя не заметить, что диссиденты победили — в том смысле, что их идеи перенял Горбачев. Они стали достоянием всего общества”.
Весной 1988 года, когда выяснилось, что в Москве после десятилетий забвения возрождается советское правозащитное движение, в музее современного искусства “Луизиана”, расположенном к северу от Копенгагена, произошло историческое событие. Здесь состоялась конференция по литературе и перестройке, на которой советская интеллигенция впервые встретилась с русскими изгнанниками. Решение об участии делегации из СССР было одобрено на самом высоком уровне, по словам одного из участников — секретаря ЦК КПСС по идеологии Егора Лигачева, фактически второго человека в партии. С советской стороны присутствовали ключевые представители либерального крыла в дискуссии о реформах, среди эмигрантов были писатели и другие представители интеллигенции, признавшие, что в СССР происходят изменения. В их числе оказались трое бывших политзаключенных: писатель Андрей Синявский, который в 1973 году после семи лет тюремного заключения эмигрировал во Францию, Борис Вайль, в 1977 году получивший убежище в Дании с помощью Международной амнистии, а также Кронид Любарский, который покинул СССР вместе с Вайлем, но обосновался в Мюнхене, где все пятнадцать лет своего изгнания жил в одной и той же небольшой квартире, пока не вернулся в Россию и не продолжил борьбу за открытое демократическое общество.
Я помог Крониду связаться с организаторами конференции, и он, как активный участник правозащитного движения и советский политзаключенный, оказался одним из самых неоднозначных делегатов. К тому моменту Кронид подготовил три публикации, каждая из которых по-своему влияла на принятие решений западными политиками и формирование мнений в России. Каждые две недели Любарский выпускал информационный бюллетень о нарушениях прав человека в Советском Союзе — источник, которым успешно пользовались западные министры иностранных дел, когда им требовалось надавить на СССР в связи с неисполнением Москвой условий Хельсинкских соглашений. То же можно сказать и о ежегодном издании “Список политзаключенных в СССР”, выходившем на русском и английском языках 30 октября, в официальный День политзаключенного в СССР, и о либеральном журнале “Страна и мир”, где помимо размышлений и анализа развития процессов в СССР печатались переводы западных философов, писателей и историков, таких как Исайя Берлин, Фрэнсис Фукуяма, Карл Поппер, Артур Кестлер, Ричард Пайпс и многие другие. “Страна и мир” опубликовала даже отрывок из самой спорной главы романа Салмана Рушди “Сатанинские стихи”. В предисловии Кронид защищал право автора опубликовать свое произведение, даже если оно содержит, как утверждали многие, оскорбления в адрес мусульман. Он критиковал законы, запрещающие разного рода враждебные высказывания, которые ограничивают право критиковать и высмеивать религиозные и политические идеологии, с чем он сам столкнулся в Советском Союзе. “Мы делаем это не ради провокации, а исходя из убеждения, что нельзя накладывать на свободу слова какие-либо ограничения кроме запрета на призыв к насилию”, — писал Кронид.
Выступление Кронида на конференции произвело эффект разорвавшейся бомбы. Пока он говорил, участники с огромным вниманием следили за реакцией представителей СССР. Не собираются ли они покинуть зал? О чем говорят их жесты и выражение лица? Улыбнутся ли они, рассердятся, станут обсуждать, каким образом лучше реагировать? О чем они все же думают и насколько широко раздвинулись границы свободы слова при Горбачеве? Всего лишь два года назад в интервью газете французских коммунистов “Юманитэ” Горбачев утверждал, что в СССР нет политзаключенных, и отрицал, что советские суды отправляют граждан в лагеря за политические убеждения.
Как и пятнадцать лет назад, когда его обвинили в клевете на советское общество, в тот весенний день на севере острова Зеландия Кронид затронул тему, которая, несмотря на гласность и перестройку, в СССР все еще оставалась под запретом. Он говорил о роли правозащитных движений в реформировании государства. О людях, которые уже двадцать и двадцать пять лет назад указывали на проблемы, ставшие сегодня предметом внимания Кремля, советских экономистов и исследователей-социологов, и которые в 1960-х, 1970-х и даже 1980-х за свои критические исследования заплатили тюремным заключением, высылкой и разрушенной карьерой. Тогда их отвергали как маргиналов, далеких от жизни интеллектуалов или иностранных агентов, совершенно не понимая, как их идеи воспринимаются населением. Говоря об этих людях, обычно цитировали слова Ленина о русских офицерах — дворянах, которые в 1825 году на Сенатской площади в Санкт-Петербурге выступили против царя Николая I и потребовали конституции, не имея, однако, никакой поддержки среди широких слоев населения и закончив на эшафоте или изгнанием в Сибирь: “Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа”. Многие западные журналисты и дипломаты, со своей стороны, считали, что тратить время и силы членов МХГ побуждали только преследования со стороны КГБ и долг гуманизма, а вовсе не их мысли и чувства.
По словам Кронида, диссиденты на самом деле разбудили Горбачева, и советский лидер, скорее всего, осознавал это. Он принял именно их идеи и лозунги и включил в повестку дня те проблемы, на которых диссиденты заостряли внимание. Именно они в свое время требовали гласности и публичного освещения наиболее важных негативных явлений в советском обществе, но отправлялись за решетку, в лагеря политзаключенных, вплоть до весны 1988 года. Как редактор ежегодного издания, посвященного политзаключенным, Кронид знал около четырехсот имен, но поскольку его данные были неполными, оценивал число узников совести в семьсот-семьсот пятьдесят человек. И тем, кто обрел свободу после возвращения Андрея Сахарова в Москву в декабре 1988 года, не могли найти работу, им не предоставили никакого жилья, не реабилитировали их и не пригласили участвовать в дискуссии о будущем СССР.
Отдельные газеты, в том числе флагман гласности “Московские новости”, даже публиковали сюжеты, очерняющие таких выдающихся критиков системы, как Анатолий Марченко, умерший в заключении в 1986 году, и литовец Балис Гаяускас, который был в заключении вместе с Кронидом и провел в сталинских лагерях больше двадцати пяти лет.
Выступая на конференции, Кронид сразу взял резкий тон. Он критиковал советскую интеллигенцию за бездействие в отношении тех, кто жизнью и благополучием заплатил за установление в России демократии. Кронид говорил крайне эмоционально. Вдруг его голос сорвался, по щекам потекли слезы. Зал затих. Этот человек лучше других знал, что пришлось пережить выступавшим против советской власти, чего им это стоило. Он сам был одним их них. Он говорил от имени советского правозащитного движения и требовал покончить с наследием Юрия Андропова — близкого союзника Горбачева, бывшего руководителя КГБ и партии, поднявшего волну арестов, депортации, угнетения инакомыслящих и усиления цензуры после образования МХГ.
Выступление Кронида произвело неизгладимое впечатление на слушателей, в том числе на Кнуда Йенсена, основателя “Луизианы”, который впоследствии не раз приглашал советского диссидента в музей и в 1995 году вручил ему награду за огромный вклад в развитие свободной прессы в России. В 2000 году Кронид был в числе пятидесяти журналистов и редакторов, в связи с пятидесятилетием Международного института прессы названных “героями свободы прессы в мире” за вклад в ее развитие при работе в особо трудных условиях. Среди номинантов оказались и такие легендарные личности, как владелица “Вашингтон Пост” Кэтрин Грэхем, чешский диссидент Иржи Динстбир, его польский коллега Адам Михник и израильская журналистка Амира Хасс.