Дремлющая жизнь

– Ох, извините меня, мэм. Повторите, пожалуйста, что вы сказали о деньгах?

– Нужно быть повнимательнее, когда с вами разговаривают, а не витать в облаках. Я же вам говорю: деньги она выиграла в лотерею. Они на работе объединились в этот, как его там? Лотерейный…

– Лотерейный синдикат?

– Да, вроде так. Старый Джим Комфри гоголем тогда ходил. Помнится, говорит моему старшему сыну: «Ну, теперь-то я заживу!» Только ошибся он. Рода собрала свои нехитрые пожитки, да и уехала. А он уже видел себя в новом доме, с машиной и всем таким прочим.

– И сколько же?

– Чего – сколько? Сколько она выиграла? Многие тыщи. Хотя Рода мне не докладывала, а сама я не спрашивала. Как-то вечером приходит она ко мне, я тогда еще жила в конце улицы, приходит, и чемодан в руках. Ей тогда тридцать было, то есть ровно двадцать лет тому назад оно случилось. Мы ведь родились с ней в один день, вы это знали? Аккурат пятого августа, только я на сорок два года раньше. Ну, так вот, приходит Рода ко мне и говорит: «Уезжаю я, тетушка Ви. В Лондон, судьбу свою искать». Оставила мне адрес отеля, попросила забрать из дома ее книжки и отправить туда. Ага, как же! Джим Комфри снес их в сад да скопом и сжег. Словно вчера это было, Рода прямо перед глазами стоит: каблуки высоченные, и ходить-то на них толком не умела, платье все в оборочках, бусы и ногти красные, будто краской какой испачкалась, и…

– А вчера вы ее не видели? – заорал Вексфорд, прервав словоохотливую миссис Паркер. – Точнее, уже позавчера?

– Нет, не видела, даже не знала, что она приехала. Рода обязательно бы пришла меня навестить, если б не этот треклятый убийца…

– Чем она собиралась заняться в Лондоне?

– Хотела в журналистки поступить. Вот так-то. Работала сначала секретаршей у издателя, а потом начала и статьи писать. Да я же вам об этом рассказывала, а вы, оказывается, все мимо ушей пропустили.

– Но миссис Краун сказала мне, что у нее было свое дело, – озадаченно произнес инспектор.

– Не знаю, что вам и ответить на это. Но если вы поверили Лилиане, значит, легковерный вы человек. Рода стала журналисткой, и отличной притом. Она мне говорила, что у нее прекрасный дом, и что тех денег, которые она выиграла, и ее зарплаты…

– В какой газете она работала, миссис Паркер? – снова завопил Вексфорд. – Не знаете, хоть примерно, где был расположен ее дом?

Миссис Паркер с достоинством выпрямилась, сделавшись похожей на герцогиню.

– Бог свидетель, – холодно произнесла она, – я надеюсь, вы никогда не оглохнете, молодой человек, но только так вы бы поняли, что это значит – быть глухой. Половину того, что вам говорят, вы просто не слышите, а ведь прерывать и переспрашивать нельзя, иначе все сразу решат, что ты выжила из ума, понимаете? Рода говорила, что пишет немного там, немного сям, что ходила туда или сюда, рассказывала, что купила или не купила для своего дома, и какой он у нее красивый, этот дом, и как много прекрасных друзей она себе завела. Мне всегда нравилось ее слушать, нравилось, что она с удовольствием общается с такой старой перечницей, как я. Но я хорошо знаю, что не расслышала и половины того, о чем она рассказывала.

– Мне пора, мэм. – Вексфорд встал, чувствуя себя выжатым, как лимон.

– Ну, не смею вас задерживать, – язвительно произнесла бабуля Паркер и довольно бодро добавила: – Вы меня просто до смерти уморили, молодой человек, развопились тут, как раненый бык. Окажите услугу, передайте это Стелле и скажите, пусть принесет противень.

И она сунула ему в руки кастрюлю с картошкой.

Глава 5

А что, если Рода работала независимой журналисткой?

После пресс-конференции во второй половине дня в пятницу он задал этот вопрос Гарри Уайльду из «Кингсмаркхэмского курьера» и еще единственному присутствующему журналисту от одной из центральных газет. Но ни тот, ни другой о Роде Комфри никогда не слышали, хотя Гарри и припомнил страшненькую темноволосую девушку по фамилии Комфри, работавшую секретарем у издателя почившего в бозе «Вестника».

– Ладно, – сказал Вексфорд Бердену, – пойдем-ка в «Оливу», промочим горло, мы это заслужили. Найди мне Крокера, он должен быть где-то здесь и умирает от любопытства, желая узнать результаты аутопсии.

Они разыскали доктора и втроем отправились в «Оливу и голубку», где устроились за столиком в саду. Лето в этом году выдалось просто редкостное. Иностранцы не верят, что в Англии может быть такая погода, хотя каждый англичанин среднего возраста, покопавшись в памяти, без сомнения может припомнить, что раза три-четыре такое уже случалось. Яркое солнце светило неделями напролет, на небе не было ни облачка. Даже герани выросли до пяти футов, а фуксии цвели повсюду, словно в оранжереях. Все трое мужчин были сейчас без пиджаков, а доктор, словно подросток, и вовсе щеголял в футболке с короткими рукавами. В этой футболке он даже делал обходы, чем приводил в умиление пожилых пациенток.

Вексфорд взял сухого белого вина, холодного настолько, насколько служащие «Оливы и голубки» могли его охладить в эту жару. Этим вечером оно было охлаждено до температуры человеческого тела. Что до пива, то он себе позволял кружечку лишь изредка, и только когда Крокера, этого безжалостного эскулапа, поблизости не наблюдалось. Некоторое время назад инспектору диагностировали легкую форму тромбоза. С тех пор доктор непрерывно твердил, что любые излишества могут спровоцировать очередной приступ.

Вексфорд начал с поздравления Крокера с тем, как тот точно определил время смерти. Выдающийся местный патологоанатом, проводивший вскрытие, написал в заключении, что смерть наступила между семью и половиной десятого вечера.

– Думаю, наиболее вероятно, что ее убили в половине девятого, то есть когда она шла от автобусной остановки, – добавил Вексфорд и глотнул вина. – Она была крепкой и сильной женщиной, по крайней мере до тех пор, пока в нее не воткнули нож. Один удар пробил легкое, второй – сердце, левый желудочек. За исключением этого, никаких следов болезней или патологий. Разве что… Боюсь, в наши дни это можно считать аномалией.

– Ты о чем? – спросил Крокер.

– Она была девственницей.

Берден, известный своими пуританскими взглядами, резко поднял голову.

– Святые небеса, она же была одинокой женщиной, разве не так? Что происходит с нашим миром, если совершенно естественное для одинокой женщины состояние воспринимается как патология?

– Так и знал, что ты это скажешь, Майк, – усмехнулся Вексфорд. – Хотя немного надеялся, что промолчишь. Я бы с тобой согласился, если бы все это случилось лет сто назад, пятьдесят или даже двадцать. Тогда – да, для женщины ее возраста такое было бы нормально, но не сейчас.

– Это совершенно нехарактерно даже для современной пятнадцатилетней девчонки, я тебе как врач говорю, – ввернул Крокер.

– Посмотрим на это с другой стороны. Когда она ушла из дома, ей было тридцать, в те времена нынешняя свобода отношений еще только зарождалась. У нее водились кое-какие деньжата, да и дуэньи, понятное дело, у нее не было, жила она одна. Пусть даже ее нельзя назвать красавицей, но ведь не уродиной же она была. Разве это не странно, что с тех пор у нее не случилось ни одного романа? Ну, хотя бы из любопытства, что ли?

– Наверное, она была фригидна, – предположил Крокер. – Многим кажется, что современные люди только и делают, что прыгают из одной постели в другую. Вы бы удивились, если бы узнали, скольких людей совершенно не интересует секс. Особенно среди женщин. Они обычно делают вид, что наслаждаются, а сами предпочли бы посмотреть телевизор.

– То есть старина Актон[2] был прав? – спросил Вексфорд и процитировал по памяти: – «Женщина скромная мало обеспокоена сексуальным желанием. Она подчиняется своему мужу лишь из побуждений сохранения семейной гармонии и желания материнства, в противном случае она бы с негодованием отвергла его притязания».

2

Уильям Актон (1813–1875) – британский врач, автор ряда книг о гинекологии и общественной морали.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.