Страница 15 из 38
— Готова «Гроза пещер», — гордо сказал Санька и вытер подолом ситцевой рубахи потный, грязный лоб. — А Кимка, поди, и не догадывается, какой мы ему подарочек припасли.
— Раскудахтался, Ястреб, — негодующе прошептал Ким, — посмотрим ещё, чья возьмёт!
— Ребя-а-а!.. Давай сюда! — крикнул Санька. — Счас испытание устроим и — держись, заборовские!
— Ур-р-а! — Митька завертелся на месте, размахивая руками.
Голос у Митьки стал пронзительным, как звук флейты.
— Слышал? — Юлька толкнула Кима в бок локтем. — Этот Митька всегда что-нибудь придумает. Прямо поэт какой-то ненормальный!
— Не глухой, — сумрачно отозвался Ким.
Ребятишки сбегались к пушке со всех сторон «кладбища», Санька окинул взглядом свой перепачканный мазутом отряд и торжественным шагом подошёл к пушке.
— Внимания-а! — захлебнулся восторженным криком Митька. — Счас…
— Хватит, — сурово бросил Санька. Он поднял с земли небольшой, с куриное яйцо, камень и заложил его в дуло пушки. — Давай!
Митька сорвался с места, подбежал к пушке со стороны лафета и изо всех сил оттянул на себя широкую красную полосу резины с толстым металлическим стержнем посередине.
— Огонь! — крикнул Санька.
Митька отпустил резину. Металлический стержень гулко вошел в дуло пушки и с силой вытолкнул камень. Он взвился высоко в воздух и, вспугнув ленивую стаю жирных голубей, коротко звякнул о что-то твёрдое во дворе Санькиного дома.
— Урра-а! — взвизгнул было Митька и осекся, зажав грязными кулаками рот, словно надеялся затолкать обратно так некстати вырвавшийся победный клич.
Сыпучий звон разбитого стекла и отчаянный вопль Санькиной матери: «Убили-и-и-и!» — взрывной волной разметал ребят в разные стороны. Только Санька остался стоять у пушки, как припаянный.
Из-за сарая, выходившего кривой, щелястой стеной на «кладбище», выбежала тётя Маруся. Простоволосая, босиком, в одной нижней полосатой юбке, она бежала по пустырю, по-утиному переваливаясь на коротких толстых ногах, прижимая к груди мокрую тряпку.
— Это что же такое делается, а? Как же это понимать, а?
Увидев сына, она на мгновение запнулась, а затем медленно, с трудом отрывая ноги от земли, подошла к Саньке и, тщательно выкрутив тряпку, принялась ожесточенно хлестать ею незадачливого изобретателя.
— Дожила, слава тебе господи! — приговаривала она, тяжело переводя дыхание. — Родной сын матери каменьями по голове пуляет! Это что же такое, а? Новое стекло на этих днях только вставила, а теперь что? Ну, погоди, свинёныш, я тебе покажу, как разбойничать!
Санька, пригибаясь к земле, только прикрывал голову руками, покорно подставляя под удары костлявую спину.
— Попался Ястребок, — злорадно хихикнула Юлька, — сейчас ему тётя Маруся крылышки-то пообломает!
— Перестань, — сердито буркнул Ким, — нашла чему радоваться…
— А что? Что я такого сказала?
— Ничего. Тебе бы так…
— Мам… будя… у меня и так вся спина взмокла, — наконец взмолился Санька.
— Взмокла, говоришь? Погоди, отец-то с фермы вернётся ввечеру, он тебя так просушит, ажно по спине трещины от сухости пойдут… Нет, это ж надо, а? В родную мать каменьем? А ну, марш домой!
— Тёть Маш, тёть Маш! — Митька неожиданно вылетел из-за ржавой кучи железа и, придерживая сползающие штаны руками, подбежал к Саньке. — Он не нарочно, право слово… эт-та… эт-та… мы пушку испробовали! — Выпалив всё это, Митька шмыгнул носом и юркнул за Санькину спину.
— Пушку? — Тётя Маруся повернулась к пушке и в голубоватых щёлках глаз её с новой силой вспыхнули гневные огоньки. — Опять вооружаетесь, милитаристы проклятые? До каких же это пор война промеж вами идти будет? И не совестно вам?
— Так этт-та ж не мы, правда, Сань? Эт-та ж они, заборовские… Кимка с Гошкой… они первые начали, правда, Сань?
— Ну, уж не знаю — они ли, вы ли, а только с души воротит, на вас глядючи. Ровно враги какие…
— Так мы ж разве что? Мы ж ничего, тёть Маш, правда, Сань? Кабы они сами не начали… Понаехали сюда и эт-та… как его… порядки свои устанавливают, будто эт-та… как его… пещера на ихней земле. А земля-то наша, правда, Сань!
Митька совершенно не мог говорить спокойно. Даже в классе, отвечая урок, возбуждённо перебирал ногами, готовый каждую минуту сорваться и лететь, сломя голову, куда глаза глядят. Вот и сейчас он прыгал возле Саньки, то и дело хватая друга за руку, словно ища поддержки. Широко распахнутые голубые глаза его так правдиво и убедительно светились, что тётя Маруся не выдержала и, легонько, для острастки, хлестнув Митьку тряпкой по ногам, усмехнулась.
— Весь горох просыпал, ай ещё про запас оставил? Тогда слушай, что я скажу. Чтоб эту орудию свою завтра же утром разобрали по косточкам, понятно? Я на них и в войну нагляделась. А ты, Аника-воин, — она повернулась к сыну, — давай топай домой под арест — отец-от вернётся, он тебе живо трибунал устроит. На-ка, держи орудие, будешь заместо меня полы домывать — вона сколь времени из-за вас потеряла, а мне ешшо к занятиям подготовиться надо. — Она сунула Саньке тряпку и, отряхнув юбку, вдруг коротко, по-девичьи взвизгнула: — Батюшки-светы! Да никак я в одном исподнем!
Испуганно оглядевшись по сторонам, тётя Маруся выхватила у растерявшегося Саньки тряпку и, прикрыв ею голые плечи, скрылась во дворе быстрее злополучного снаряда.
Санька понуро поплёлся следом за матерью.
Митька присел на лафет пушки, заложил в рот оба указательных пальца и свистнул.
Мальчишки, пережидавшие грозу кто где, стекались теперь к нему со всех сторон «кладбища».
Нетерпеливо постукивая по лафету голой, потрескавшейся пяткой, Митька дождался даже пятилетнего Кузьму, ковылявшего через весь пустырь на тонких кривых ногах. Когда все были в сборе, Митька встал, заложил руку за единственную лямку штанов и, подражая Саньке, внимательно оглядел притихшее воинство. Затем, слегка ссутулив круглые плечи, он, за отсутствием карманов, сунул руки в боковые прорехи штанов.
— Генерал — от своих удирал! — фыркнула Юлька. Она чуть совсем не вылезла из-за трактора, так боялась пропустить хоть слово.
— Товарищи! — торжественно начал Митька и, не выдержав, зачастил, посыпал горохом: — Давай, ребя, все по домам — и сидеть тихо. Никому ни слова. А завтра эт-та… как его… как только пастухи пригонят коров на утрешнюю дойку — все сюда, понятно? Тётя Маша пойдёт доить коров, а мы… эт-та… как его… пушку быстро перекатим на берег и замаскируем. Пусть она, эт-та, думает, что мы разобрали, — и он первый захохотал, донельзя довольный своей придумкой.
10. Смелый замысел, или авоська
— Юлька, слушай, — горячо зашептал Ким, когда «кладбище» опустело, — я такое придумал… такое… Мы её утащим!
— Кого её?
— Пушку! Вот здорово будет, правда?
— Отлично! — обрадовалась Юлька, ещё не совсем понимая, каким образом они смогут её утащить.
— Прибегут приборовские утром, а пушечка-то тю-тю! — продолжал Ким. Узкие, словно прочерченные куском угля глаза его возбуждённо светились. — Эге-гей! Они думают, что мы дураки, а они сами лопухи! — он схватил Юльку за плечи и завертелся вместе с нею в диком, воинственном танце.
— Ага! — кричала Юлька, забыв о всякой осторожности. — Лопухи, лопухи, лопуховичи!
— Ястреб-то, Ястреб! Ох, и взовьётся, когда узнает! — хохотал Ким. Он взмахнул руками и в изнеможении повалился на траву.
— А Митька? Митька, наверное, в обморок упадёт! Вот, а вы ещё не верили… хорошо, что я увидела… — тяжело дыша, сказала Юлька и уселась рядом с Кимом. — А как же мы её утащим?