Страница 8 из 16
Оставив за спиной университет, Михаил первым делом достал мобильный телефон и принялся с кем-то громко договариваться о срочной встрече. Выйдя к перекрёстку, Мишка, не отнимая мобильника от уха, кивнул в сторону высотного жилого четырнадцатиэтажного строения, спросил у Вики:
— На каком?
Девушка вмиг поняла, о чём её спрашивают:
— На двенадцатом. Хотите в гости?
— Сейчас нет. Одна живёте?
— С мамой.
— Мама — это хорошо. Я тоже живу с мамой. — Дмитриев принялся смотреть по сторонам. Заметив знакомый силуэт такси, припарковавшегося возле магазина, махнул рукой и проговорил в трубку: — Скоро буду. Минут через двадцать. Жди!
Такси, «тойота» с правым рулевым управлением, в надежде получить хороший заработок, нарушая правила дорожного движения, рвануло к нему.
— Куда? — высунувшись в окно, поинтересовался водитель.
— В Моховую Падь.
— Стольник!
— Согласен! — Михаил приоткрыл заднюю дверцу. — Не передумали?
Последние слова были обращены к Виктории. Девушка положила руку на дверцу:
— В Моховой что, слёт вредных и противных мужиков?
— Точно!
— Тогда поехали.
Михаил захлопнул за девушкой дверцу, обошёл сзади авто и упал в мягкое кресло спереди, рядом с водителем.
Машина опять резко рванула с места в сторону улицы Театральной, самому короткому пути, который вёл к одному из районов Благовещенска, Моховой Пади. Такое странное наименование пригород получил по названию местности, на которой его построили. Поначалу это был военный городок в тридцати километрах от областного центра, для семей офицерского состава, которые служили и преподавали в танковом училище, специально расположенном именно в Моховой Пади, самом идеальном месте для полигона гусеничной техники. Но со временем численность населения Благовещенска увеличилась настолько, что Моховая Падь плавно, но довольно стремительно превратилась из офицерского городка в обычный жилой микрорайон.
Михаил вывернулся всем телом назад:
— Знаете, Виктория, а мы ведь, можно сказать, соседи.
— В смысле?
Дмитриев кивнул в сторону удаляющегося дома:
— Я живу в двух кварталах от вас. Перекрёсток Шимановского и Амурской. Да… Сорок лет с вами ходили одними дорожками, по одному городу. Может, даже когда-то где-то и сталкивались. И понятия не имели, что нас столько объединяет.
— Живёте в пятиэтажках? — вспомнила девушка.
— Сто сороковой дом.
— Тогда точно могли видеть друг друга. Вы в какой школе учились? В одиннадцатой?
— В ней самой.
— Дворникова застали? — в голосе Вики послышались нотки веселья.
— Александра Аббасовича? А как же! Помню, попортили нервишки друг другу. Это мы после, в десятом, когда его сделали замом по воспитательной работе, поняли, какой подарок нам подарила жизнь. Первые дискотеки в городе — у нас. Первое ученическое самоуправление — мы. И это при наличии комитета комсомола… А вы что, тоже одиннадцатую заканчивали?
— Нет. Проходила практику. Думала, по окончании университета пойти к нему, но Аббасовича к тому времени перевели в городской отдел образования. Не получилось.
Михаил бросил взгляд в дверное окошко, за которым только что промелькнуло здание железнодорожного вокзала, и вновь повернулся к девушке:
— Как думаете, почему тот человек выбрал именно вас? Почему не опубликовал стихотворение, предположим, под моим именем?
— Не знаю. — Вика задумалась. — И свои-то собственные поступки подчас трудно объяснить, а чужие… Может, он о вас не знал?
— Вывод неправильный. Я старше вас на восемь лет. А значит, в экспедиции обо мне знали. Мама рассказывала, отец приводил своих товарищей в дом. А вот ваш папа скорее всего даже не подозревал о вашем существовании. Ведь вы ещё не родились, когда он уехал?
— Как раз перед самым отъездом мама ему сообщила о том, что беременна, — тихо проговорила Вика. — Он обрадовался.
Губы девушки дрогнули, но она сдержалась. Дмитриев в этот момент смотрел на дорогу, а потому не увидел реакции собеседницы и как ни в чём не бывало продолжил:
— Вот и ответ. УЗИ в те времена ещё не изобрели. А потому, ваш батюшка никак не мог знать о том, кто у него родится. Сын или дочь. Согласны? — Михаил снова обернулся назад. — Отсюда вывод: незнакомец собирал информацию. Причём о нас обоих. Чтобы попадание было более точным. Если один не увидит, то хотя бы второй. — Дмитриев задумчиво постучал слегка ногтём большого пальца по зубам. — Более того. Мне кажется, этот человек очень хотел, чтобы мы встретились… Кстати, только начистоту, скажите, Вика, если бы вы увидели эти стихи под моей фамилией, то стали бы поднимать волну?
Девушка неуверенно пожала плечами.
— Не знаю. Скорее всего нет.
— Вот скорее всего и он так подумал. — Остаток мысли Дмитриев проговорил про себя. — И ещё он наверняка знал о том, что мама посещает библиотеку.
— Что вы сказали?
— Да так, пустяки.
— Думаете, за нами следили?
— Думаю, да.
Урманский наблюдал в окно за тем, как Дмитриев с Викой сели в машину. Потом прошёл к тумбочке, на которой возвышался электрический чайник, подключил его провод к электросети. Неожиданно, и непонятно по какой причине, впервые с момента появления в кабинете этого нахрапистого Дмитриева у Урманского проснулось чувство тревоги. Александр Васильевич ощутил, а точнее, осознал всем своим существом, что с приходом этого человека вся его дальнейшая жизнь кардинально изменилась, разделившись на два этапа: до прихода Дмитриева и после.
Профессор нажал на кнопку включения чайника. «А ведь меня использовали. — Урманский присел на стул, облокотившись о спинку, потёр ладонью правой руки лоб. — Голова болит. Просто раскалывается. — И снова мысли понеслись по кругу: — Меня действительно использовали. Не Дмитриев, нет. Тот, другой. Использовал втёмную, нагло, воспользовавшись моим стремлением пропагандировать СЛОВО, как таковое. В стихах ли, в прозе, в очерках ли, в статьях. Но тем не менее… Господи, как это мерзко и гадко… Воспользовались доверием».
Чайник зашипел, извергая пар, и тут же выключился. Александр Васильевич посмотрел на него отсутствующим взглядом. «И как теперь быть? Плюнуть и оставить всё на своих местах? — профессор скептично покачал головой. — Не получится».
Урманский подошёл к зеркалу, внимательно всмотрелся в своё отражение, ткнул указательным пальцем в стекло и проговорил:
— Потому, как ты заинтересовался происходящим. Да, да. Тебе уже хочется знать больше. Впервые судьба соприкоснула тебя с тайной. — Палец стучал по зеркалу, отбивая ритм мысли. — И тебе понравилось новое чувство — чувство поиска, открытий. Неизвестность всегда манила и влекла человека. Что там, за железной дверью, с навесным, старым замком? Желание познать то, что неведомо другим. — Александр Васильевич увидел в зеркальном отражении, как рука его двойника медленно приподнялась, провела по подбородку, спустилась к тонкой, с остро выпирающим кадыком, шее. — Случается, это желание губит. Убивает. Я столкнулся с тайной, связанной с гибелью нескольких человек. Александр Васильевич тряхнул головой, отвернулся от стекла, помассировал виски, после чего кинул в чашку пакетик с заваркой, залил его кипятком. Края чашки мелко задребезжали от ударов по ним чайной ложечки. Мысли вернулись в прежнее русло.
«К чему она приведёт, тайна? К открытиям? Или, наоборот, к неприятностям? Как быть тогда? Отказаться от предоставления помощи этому любопытному мужичку, с дремучей фамилией „Дмитриев“? И как ты себя потом будешь чувствовать? Проваляешься отпуск на кушетке, на одном из китайских курортов, а потом снова начнётся рутина, потому как сам спрыгнешь с фрегата. Так что, не будем спрыгивать?.. А может, это детство в одном месте играет и не покидает тебя? Ты ведь читал сегодня не Верна, Платова и Насибова, а протокол уголовного дела. А если все это попахивает не романтикой, а элементарной уголовщиной? Убийство за золото — далеко не редкий случай…».