Страница 5 из 89
Ночь была душная. От долгой, непривычной ходьбы взмокла спина. Пот заливал глаза. Дмитрий чувствовал, как тяжелеют и тяжелеют ноги, а тут еще, как на беду, стало что-то мешать в туфле — то ли камешек попал, то ли носок подвернулся и растирает ногу. Присесть бы у обочины, разуться, посмотреть... Но лейтенант Шагаров покрикивает:
— Подтянись! Шире шаг!
Дмитрий шел, прихрамывая, и поругивал про себя несознательного лейтенанта, который все торопил и торопил новобранцев.
Чуть впереди плелся Кузьма Бублик. «Тоже устал», — сочувственно подумал Дмитрий, забыв прошлые стычки с ним. Да что такое их стычки? Чепуха! Детские забавы! О них теперь даже вспоминать совестно.
— Ну что, Кузя, не выгорело у тебя дело с Ташкентом? Ехал бы сейчас в вагоне.
— Вместо него Лариса Федоренко поехала.
— Да-а-а, перешла девка дорогу Бублику...
— Ничего, Кузя где угодно сумеет пристроиться, — посмеивались ребята. Дмитрию хотелось вмешаться, защитить бывшего редактора. Его лишь удивляло, почему обычно говорливый Бублик отмалчивался, не отвечал на насмешки.
Только утром, когда взошло солнце — неласковое, сразу ставшее горячим, — лейтенант объявил привал. Усталые, запыленные новобранцы, как подкошенные, валились наземь, прячась от зноя в тени придорожной посадки.
К Дмитрию подошел лейтенант Шагаров. Он был подтянут и до невероятности бодр, как будто сам уже отдохнул, как будто вообще не было изнурительного ночного марша.
— Почему хромали, Гусаров? — поинтересовался лейтенант.
«Заметил», — пронеслось в голове у Дмитрия, и он даже погордился собой — вот, мол, натер ногу, идти было больно, а все-таки шел, не отставал от колонны...
— Ногу натер, товарищ лейтенант, — оживленно ответил Дмитрий. — Это пустяк!
— Это не пустяк, Гусаров, — с неожиданной строгостью заявил командир. — В следующий раз буду наказывать!
Дмитрий опешил. Он думал, что лейтенант похвалит его — дескать, молодец, Гусаров, есть у тебя выдержка... А лейтенант собирается наказывать... За что? За какие прегрешения?
Снова марш. От жары и пыли пересохло в горле. Хотелось пить и пить, и еще хотелось завалиться куда-нибудь в холодок или сбросить с себя взмокшую одежду и кинуться в речку, что заманчиво поблескивала голубизной неподалеку от пыльного проселка. Но лейтенант будто не замечал этой речки. Он, как робот, как человек, лишенный всякого чувства усталости, бодрой, пружинящей походкой шагал то сбоку, то впереди колонны и покрикивал зычным голосом: — Подтянись!
Дмитрий с какой-то необъяснимой неприязнью поглядывал на лейтенанта, и ему даже хотелось, чтобы он тоже натер ногу...
На пути часто попадались села У ворот кучками стояли женщины и с жалостью смотрели на проходивших парней, одетых еще во все гражданское. Не стесняясь, они вытирали слезы, должно быть, вспоминая своих сыновей, которые уходили вот так же или уйдут завтра туда, откуда не все возвращаются. Грустно смотрели на новобранцев девчата. Они сейчас не улыбались, не пересмеивались, не строили глазки, они были не по-девичьи серьезны: ведь на войну уходили их женихи. Не бежали впереди колонны вездесущие ребятишки. Они сразу как бы повзрослели и стояли в стороне, все понимая. Снимали картузы мудрые старики. Они сурово смотрели на молодых бойцов, оценивающе приглядываясь к каждому...
Так повторилось в другом селе, в третьем. И села, и люди до того были похожи, что Дмитрию порой казалось, будто их студенческая колонна идет по кругу, через определенное время возвращаясь к уже знакомому месту.
Под вечер лейтенант остановил новобранцев на опушке леса.
— Пришли, — не по-командирски просто сказал он и впервые улыбнулся. — Ну что, ребята, устали?
— Не устали, Товарищ лейтенант. Можем еще идти, если прикажете, — заискивающим голосом ответил за всех Кузьма Бублик.
«Врет ведь, врет, у самого язык на плече, а собирается еще идти», — усмехнулся про себя Дмитрий.
По логике вещей казалось, что добровольцы заслужили отдых, и Дмитрий уже облюбовал кустик, под которым уснет как убитый. Но отдохнуть не дали. Неожиданно появился полковник. Выслушав доклад лейтенанта, он сказал:
— Обмундируйте!
С этих-то пор и началась для Дмитрия новая армейская жизнь. Правда, он был несколько разочарован тем, что вместо фронта попал в военно-учебный лагерь, но зато здесь на следующий день он встретил Костю Черныша. Приятели обнялись, радостно потискали друг друга, как будто век не видались.
— Тебя не узнать! — восклицал Костя, оглядывая друга, одетого в новенькую красноармейскую форму. — Ты настоящий бравый боец! Постой, постой, а где же твоя знаменитая шевелюра?
— Вместе с твоей осталась у парикмахера! — смеялся Дмитрий.
В шесть утра — подъем. Хочешь не хочешь, а просыпайся, торопливо натягивай шаровары, наматывай обмотки и — бегом на зарядку, умываться... Все бегом, бегом... Дмитрий так уставал за долгий жаркий день, что к отбою чувствовал себя совершенно разбитым. Часто, даже очень часто вдобавок к дневным занятиям объявлялись ночные тревоги. Дмитрий проклинал все на свете, и эти ночные тревоги считал бессмыслицей, напрасной тратой бойцовских сил.
Не давал ему покоя и лейтенант Шагаров — командир их роты. Однажды на занятиях Дмитрий переплывал с винтовкой речку. Хоть бы винтовка была как винтовка, а то учебная... На том берегу его поджидал с часами в руках лейтенант.
— Долго плывете, Гусаров, — упрекнул командир. — Дайте-ка вашу винтовку. — Осмотрев оружие, лейтенант сердито сказал: — Как же вы будете стрелять, если винтовка залита водой? Придется отдельно заняться с вами преодолением водной преграды.
Дмитрию отдельно пришлось заниматься не только плаваньем. Оказалось, что и бегает он плохо, и ползает по-пластунски тоже плохо, и гранаты бросает скверно, и хуже всех окапывается.
Как-то вечером к нему в палатку заглянул Костя.
— Как дела, пехота? — весело спросил приятель, служивший в саперном подразделении.
— Чепухой занимаемся. Люди воюют, кровь проливают, а мы в солдатики играем, как маленькие, — хмуро ответил Дмитрий.
— В солдатики, говоришь? А ты как же думал — сразу винтовку в зубы и вперед на врага? Нет, Митя, воевать надо уметь, надо хоть чему-то научиться, иначе погибнешь ни за что...
Костя, как всегда, может, и прав, но все-таки учиться трудно, особенно у такого учителя, как лейтенант Шагаров... Черт знает, кому пришло в голову распределять добровольцев по ротам алфавитным порядком? Из-за этого проклятого алфавита он, Дмитрий, один из биологов оказался в роте. Ведь если бы распределяли по-другому, возможно был бы у него и другой командир. А нынешний не давал ему спуску.
— Повторить, Гусаров. Пока не сделаете, как надо, с плаца не уйдете, — говорил он.
В следующий раз, когда лейтенант Шагаров отчитывал Дмитрия за то, что он оставил в палатке противогаз и саперную лопату, чтобы полегче было бежать «на штурм» высотки, к ним подошел чистенький, опрятный Кузьма Бублик с какой-то запиской. Неизвестными путями Кузьма пролез-таки в штаб. Жил он в палатке вместе с сержантами, на занятия не ходил, речку с винтовкой не переплывал, по-пластунски не ползал. Бублик передал командиру записку, окинул Дмитрия пренебрежительным взором.
— Из Гусарова не выйдет путного бойца, — как бы между прочим сказал он лейтенанту. — Гусарова хотели исключить из института за хулиганство. Лентяй он, никакой у него дисциплины, анархист...
У Дмитрия так и зачесались руки, но он сдержался.
А через некоторое время Кузьму Бублика посадили на гауптвахту. В роте сразу же узнали причину бубликовского падения. Из учебного лагеря порой отправляли небольшие команды лучших бойцов в военные училища. Кузьма Бублик подсунул одному знакомому писарю свои часы и попросил, чтобы тот включил его в список команды, что направлялась в глубокий тыл в интендантское училище. Знакомый писарь, не будь дураком, наградил хама приличной пощечиной и доложил о нем начальству. Бублика выгнали из штаба, отсидел он семь суток на гауптвахте и снова был направлен в шагаровскую роту.