Подвиг продолжается

— Нет, лучше пешком пойду...

— Ты о чем это, Николай? — спросил посыльный.

— Коня, говорю, жалко. Пусть отдыхает. Ночью ему досталось по самые ноздри...

— Тебя же срочно начальник вызывает, — удивился посыльный милиционер и спрыгнул с коня. — Поезжай на моем, мне не к спеху...

— Вот это дело, — обрадовался Бирюков.

Он вошел в кабинет без стука. Перед начальником краевого оперативного отдела Акинтьевым лежали на столе винтовочные гильзы, пахнущие сгоревшим порохом, карта-десятиверстка, полкраюхи ржаного хлеба, стоял черный закопченный чайник. В комнате голубыми волнами плавал густой махорочный дым.

Акинтьев зевнул, устало расправил плечи, потом налил в большую кружку кипятку, густо заваренного смородиновыми листьями.

— Садись, Николай, и пей. Этот чай, знаешь, как сон разгоняет. Я вот почти двое суток не сплю, только чаем держусь.

Обжигая губы, Бирюков маленькими глотками прихлебывал коричневый отвар.

Акинтьев, не торопясь, достал кисет, свернул цигарку и заговорил:

— Под утро в больницу привезли с проломленным черепом Кирилла Хромова. Не знавал, случайно, такого?

— Не приходилось, Георгий Максимович, — тихо, как бы извиняясь, произнес Бирюков.

— Так вот, старик Хромов был красным партизаном. Одним из первых вступил в колхоз. Это я тебе говорю между прочим. — Хмуря густые брови, Акинтьев придвинул к себе две стреляные гильзы и, пытаясь поставить их одну на другую, сказал: — Два часа назад Хромов пришел в память и рассказал все, как было. На дворе осень. Бандиты торопятся запастись провиантом. Видишь, гильзы? Ребята нашли их в яру рядом с трупом пастуха. Колхозного быка увели...

Акинтьев поднялся, обошел вокруг стола и развернул перед Бирюковым карту.

— Смотри. Пастуха убили здесь, на Хромова напали вот где, а за сорок верст отсюда они ограбили магазин. В город боятся заходить, грабят больше в селах и на большаках.

Слушая начальника оперативного отдела, Бирюков никак не мог угадать, какая же ему отводится роль? Георгий Максимович сам уточнил:

— Тебе, Николай, предстоит особое задание. Видишь село Заплавное? По проселку верст тридцать от Волги. Я пришел к выводу: шайка базируется там. Почему? От Заплавного идут три дороги, в том числе одна на переправу, а значит, и в город. Выходит так, что из Заплавного легче ускользнуть, запасть...

Бирюков задумчиво посмотрел на Акинтьева. На немного и старше он, а обмозговал все, как следует.

— Ты чем опечалился? — неожиданно спросил Акинтьев. — Знаю, дорога не ближняя. Да и заданьице не из легких...

Георгий Максимович обогнул стол, подошел к Бирюкову сзади и положил руки ему на плечи.

— На тебя надеюсь. На берегу будет ждать лодка. В экстренных случаях через Волгу на ней переедешь. А лучше ходи на переправу.

— Понятно. А с Орликом как же?

— Орлика отправим своему человеку в хуторе Бурковском. Пароль на первый случай я тебе дам. А потом ты уж сам познакомишься с ним.

Акинтьев опять подошел к карте. С минуту внимательно смотрел на нее, потом задумчиво сказал:

— Не знаю. Так ли все это? Подтвердятся ли наши предположения? Но ясно одно. Заплавное тебе придется обследовать обстоятельно. Базары там людные. Только смотри, на Орлике не вздумай туда заскочить. Конь приметный, да и не для твоей новой роли. Быть тебе там кем-нибудь по торговой части. В общем... — и он махнул рукой, — не мне тебя учить. Обо всем сообщай лично мне!

— Есть, Георгий Максимович!

3

Над Заволжьем курился туман. Он заползал за воротник куртки, оседал на рыжеватый чуб, выбившийся из-под фуражки. Бирюков то и дело вытирал тыльной стороной ладони щеки, подбородок.

Уже второй час шагал он по дороге, осматриваясь по сторонам, запоминая местность: кто знает, может, и ночью придется ходить тут. В поношенной, но чистой и отутюженной куртке, черных брюках, заправленных в яловые сапоги, Бирюков смахивал не то на сынка бывшего купца, не то на мелкого нэпмана-лавочника.

Пока он добрался до села, туман рассеялся. По улицам тянулись повозки, запряженные волами, лошадьми, голосисто пели петухи, лаяли собаки. Было воскресенье — базарный день. И на площади уже шел оживленный торг.

Бирюков приценивался среди возов, толкался в толпе, балагурил с молодухами и в то же время настороженно прислушивался к разговорам: авось, кто-нибудь промолвится о подозрительных людях, о грабежах или воровстве.

Полдня протомился он на площади, заходил даже в церковь. И, сбившись с ног, заглянул в маленькую харчевню с подслеповатыми окнами и покосившимися дверьми. Там тоже шла бойкая праздничная торговля. Кто-то тянул заунывную песню, двое мужиков уже хватали друг друга за грудки, нарочито громко взвизгивала гулящая бабенка.

Отыскав свободное место, Бирюков небрежно отодвинул пустые стаканы, снял фуражку и, положив ее перед собой, заказал графинчик вина, суп, жареную рыбу. Он проголодался и с жадностью набросился на горячий суп.

За соседний столик уселись два крестьянина. Они были навеселе, но шумно потребовали еще водки. Один из них пьяно икнул и горестно сказал:

— И-и... Жизня наша полушки не стоит. Слыхал, Емельяныч, вчерась ночью Кирилла Хромова того...

— Что «того»?

— Кокнули, вот те и что!..

Бирюков отхлебнул вина и сделал вид, что усиленно закусывает рыбой.

— Живой он, гутарят. В больнице мается...

— Вона что! И скажи на милость, ведь видал я его, как он в город собирался тулупы продавать.

— Х-а-а-рошие тулупы у него были! За мешок муки жизни порешили, а?

Бирюков допил вино и тяжело склонился головой на стол. Емельяныч с трудом пододвинул стул к соседу и заплетающимся языком предупредил:

— Т-с-с. Могут услыхать...

— Паря нализался. Вишь, носом клюеть. Гутарят, што Сенька его укокошил... И на базаре Сеньку видали...

«Какой же это Сенька? Здешний или «нет?» — думал Бирюков, продолжая прислушиваться к разговору соседей. Но мужики занялись водкой, потом заговорили о дождях не ко времени, о ценах...

И снова Бирюков шатался по шумной площади, но без толку. Пора было идти в хутор Бурковский проведать Орлика, договориться о ночевках.

И вдруг где-то поблизости заиграла гармонь. Захлебываясь, она выводила знакомый мотив. До боли сжалось сердце Бирюкова, нахлынули воспоминания... Служба со старшим братом в красном конном полку, жестокие схватки в гражданскую войну.

Бирюков невольно повернул на звуки гармошки. Из-за угла выскочили два всадника на взмыленных лошадях.

— Берегись! — крикнул передний.

Бирюков отпрянул к плетню. Его обдало горячим дыханием лошади и бурой пылью. Когда он подошел к большому дому, веселье было в разгаре. В кругу под задорные возгласы лихо отплясывали парень и девушка, высокая, стройная, с толстой светлой косой.

— А ну умори его, Наталья! — кричали со всех сторон. — Умори лешака длинноногого!

Девушка действительно уморила парня, но Бирюкова это мало интересовало. И здесь он ничего не услышал. Уже затемно он понуро побрел восвояси. Чей-то шепот привлек его взимание. Под развесистым кленом в густой тени дома стояли парень с девушкой.

— Ну, мне пора. Папенька заругает. Не провожай, не надо...

И девушка торопливо зашагала по улице. Бирюков узнал плясунью Наталью, и озорная мысль мелькнула у него в голове. Он вдруг преградил ей дорогу.

— Не страшно одной-то, а, Наташа?

— А чего бояться-то? — бойко ответила девушка.

— А вдруг грабители!?

— У меня брать нечего. — Усмехнулась она и вдруг строго спросила: — А ты-то откуда взялся?

— Был на базаре, да вот припозднился, твоею пляской любовался. Из города я.

— А в городе что делаешь?

Бирюков осторожно ответил вопросом на вопрос:

— Московскую улицу знаешь?

— Никакую не знаю. Я в городе еще ни разу не была.

Бирюков облегченно засмеялся.

— Ну, как соберешься, загляни ко мне, я продавцом в магазине...

Они дошли до перекрестка.