Круглая печать

— Нет, — сказал милиционер, — ты сиди, жди здесь. Если надо будет, тебя вызовут.

— Я уже долго сижу, — сказал Садык.

— Ну где же долго, — возразил милиционер, — не больше получаса.

Садык посмотрел на часы. Было двадцать минут восьмого. «Посижу, еще подожду», — решил Садык.

Он про себя произнес уже все слова, которые мог сказать следователь и мог сказать отец, и не понимал, почему отец никак не возвращается. Он еще раз зашел в дежурку. На часах было ровно восемь. Какой-то хмурый худощавый человек появился из противоположной двери. Он отдал дежурному ключи и, не обращая на Садыка внимания, вышел на улицу.

— Дяденька, — сказал Садык дежурному, — разрешите, пожалуйста, пройти к следователю. А то у меня фотография есть, которую я должен ему показать.

— К следователю? — удивился дежурный. — Да вот же он только что вышел, мимо тебя прошел.

— А где же мой папа? — спросил Садык.

Дежурный опустил глаза.

— Не знаю. Вон догони и спроси.

Садык бросился на улицу.

— Дяденька! — кричал Садык, догоняя Акбарходжаева. — Дяденька!

Тот обернулся.

— А где же мой папа?

— Ты сын учителя Касыма? — спросил Акбарходжаев.

— Да, — сказал Садык, — мы вместе пришли.

— Твой отец арестован, — сказал следователь.

— За что?!

— Не твое дело, — сказал следователь и зашагал по улице.

— Подождите, дяденька, — попросил Садык, — одну минуточку, я вам все объясню. Вы, наверно, думаете, что это он убил Махкам-ака. Так говорят у нас на улице. Но он не убивал. Я вам точно говорю. Вот у меня даже фотография есть.

Садык достал из-за пазухи фотографию и протянул ее следователю.

Были густые сумерки, и Акбарходжаев поднес фотографию к самым глазам.

— Ну, и что здесь? — спросил он.

— Здесь видно, как люди, которые убили Махкам-ака, перетаскивают через забор его железный ящик.

— А откуда известно, что это они убили Махкам-ака? — спросил следователь.

— Я вам точно говорю, — сказал Садык.

— Ладно, ладно, — сказал следователь, пряча фотографию в карман. — Завтра в одиннадцать часов приходи вместе с матерью и Уктамбеком Таджибековичем. Все равно вас обоих допрашивать надо.

— А как же папа? — спросил Садык.

— Очень просто, — сказал Акбарходжаев, — переночует в милиции, а утром отвезем в тюрьму.

Он опять зашагал по улице. А Садык долго еще стоял на тротуаре.

«Куда идти? — думал Садык. — Что делать?» Страшнее всего было идти домой. Как он скажет матери о том, что произошло! И фотографии нет. Такой важной фотографии, на которой все ясно, все видно. А вдруг следователь ее потеряет? Как доказать тогда невиновность отца? И Садык вспомнил, что осталась пластинка. У монтера Ивана осталась пластинка.

…В крохотных палисадничках, на которые был разделен двор, где жил Иван Кустов, было тихо и спокойно. Одна женщина в большом медном тазу с длинной ручкой варила варенье. Под тазом гудел примус. В другом палисаднике усатый старик пил чай из блюдечка.

Дверь в комнату Ивана была заперта.

— Тетенька, — спросил Садык женщину у примуса, — а вы не знаете, куда он ушел?

— Кто ж его знает, — сказала женщина. — Дело молодое, холостое, он вечерами редко дома бывает.

А усатый старик, который пил чай из блюдечка, сердито добавил:

— На танцы небось пошел. Толстовку свою надел да белую рубашку.

— На танцы? — удивился Садык.

— Ну да, на танцы, в парк, наверно. Ногами топать. Завтра приходи, да пораньше.

— Ты скажи, что передать, — предложила женщина над примусом. — А то утром его тоже не бывает, чуть свет уходит. А лучше всего ты после обеда завтра приходи, после обеда он чаще бывает.

Садык вышел со двора и медленно направился в сторону городского парка.

8

Саидмураду сделали пятый укол. И хотя врач говорил, что самый больной укол первый, что потом Саидмурад привыкнет, он не привыкал. Каждого укола Саидмурад ждал с ужасом. Прежде чем зайти на пастеровский пункт, он долго прохаживался по противоположной стороне, набираясь храбрости. Для храбрости лучше всего выпить, но пить доктор запретил категорически.

— Ни в коем случае, — каждый раз предупреждал он Саидмурада, — ни грамма. Это может плохо кончиться.

«Куда уж хуже, — думал Саидмурад, — куда уж хуже…» И собака исчезла. Азиз, сын бухгалтера Таджибекова, видел, как вчера ребята увезли ее в город. Может, потому и увезли, что бешеная.

Сегодня, когда Саидмураду делали укол, у него возникло новое подозрение. А что, если над ним смеются, если эти уколы вовсе и не нужны? Просто так, опыты делают. Он слышал, что врачи любят делать опыты над живыми людьми. Подозрение пришло не само собой. Когда, держась за живот, он вошел на пастеровский пункт, медсестра Рита захихикала и выбежала из комнаты.

А тот, в очках, заглянул в комнату и улыбнулся. Поскольку ничего смешного в своих мучениях Саидмурад не видел, он заподозрил неладное.

Вечером, когда в чайхане на улице Оружейников только и разговору было, что о приезде Талиба с женой, Саидмурад пропускал все мимо ушей. Ему-то какое дело. Но когда сказали, что жена Талиба врач или почти что врач, он заинтересовался. Не зайти ли посоветоваться? Она должна сказать ему всю правду: ведь муж у нее узбек.

Талиба Саидмурад не любил, он считал его виновником разорения своего дяди, купца Усмана. И все-таки желание проконсультироваться с московским доктором постепенно брало верх над неприязнью к Талибу. «А-а, пойду поговорю, что меня, убудет, что ли? Не может она мне отказать… Надо бы еще к Таджибекову зайти. Сначала зайду к Таджибекову, посоветуюсь, а потом к Талибу пойду», — решил Саидмурад. И тут же переменил это решение. А зачем ему идти к Таджибекову? Ничего хорошего он от этого визита ожидать не мог. Им же абсолютно все равно, бешеная его укусила собака или не бешеная, помрет он или не помрет. Сколько услуг оказал Саидмурад бухгалтеру. И расписывался в фальшивых ведомостях, и целую ночь пилил замок на железном ящике, и анонимку написал на учителя. А Таджибеков до сих пор не может устроить его на хорошую работу. Устроил приемщиком на сушильный завод. Какая от этого выгода? Копейки!

Саидмурад нехотя поднялся с ковра и побрел. Подходя к дому, где жил Талиб, Саидмурад увидел, как оттуда вышли Рахим, Эсон и Закир. «Наверно, он им нагоняй сделал за то, что они дом захватили», — злорадно подумал Саидмурад.

Талиб встретил его приветливо, усадил на веранде. Лера подала им чай, а сама уселась в сторонке, зашивала свежую наволочку на подушке.

Мужчины поговорили о том о сем, и Талиб, заметив, что Саидмурад находится во власти каких-то своих, видимо, тревожных мыслей, замолчал. Молчание затягивалось, и Лера уже поглядела на Саидмурада с удивлением. Наконец Саидмурад решился:

— Я, дорогой Талиб Саттарович, очень вас уважаю и желаю вам всего самого хорошего, но прямо вам скажу: я ведь по делу пришел, к вашей уважаемой жене.

Лера отложила шитье в сторону.

— Вся улица говорит, что ваша жена врач…

— Я не врач еще, — перебила Лера, — м-мне еще год учиться.

— Скромность — украшение женщины, — сказал Саидмурад, — скромность дороже брильянта.

Талиб улыбнулся про себя и сказал, что хотя его жена действительно пока не врач, но тем не менее кое-что уже понимает.

— У меня вот какое дело, — продолжал Саидмурад. — Меня покусала собака. Думаю, что, наверно… может быть… конечно… она бешеная.

— Давно это случилось? — спросила Лера. Ей было приятно, что в первый же день она сможет применить знания, полученные на медицинском факультете. — Н-нужно н-немедленно начать вакцинацию.

— Что начать? — тревожно спросил Саидмурад.

— Уколы, уколы, — пояснил Талиб. — Когда она вас укусила?

— Неделю тому назад.

— Что же вы медлите! — взволновалась Лера.

Ей ни разу не приходилось видеть больного бешенством, но она знала, какая это страшная болезнь. Она знала также, что скрытый, инкубационный период продолжается обычно месяц-полтора, но в учебнике были описаны случаи, когда скрытый период продолжался всего пятнадцать, а то и двенадцать дней.