Страница 71 из 99
На снегу лежал Тимофей Наумович Текучев. Я наклонился и назвал его по имени. На какой‑то миг он открыл глаза и тотчас же снова закрыл. Но я понял: он меня узнал. Губы умирающего зашевелились. Прильнув к ним ухом, я услышал слова, врезавшиеся в память на всю жизнь:
— Прошу Севастополь не сдавать… Вере…
На этом он умолк. Я принял предсмертный наказ майора Текучева боевым товарищам. Но так и не узнал, что хотел он передать своей жене — Вере Николаевне. Она вместе с мужем пошла на фронт и служила в санчасти нашей бригады.
18 декабря прошло в отражении фашистских атак, следовавших одна за другой. На нашем правом фланге была введена в бой 40–я кавдивизия. Дивизией ода называлась, в сущности, условно, потому что имела очень мало бойцов, и еще более условно — кавалерийской дивизией, ибо сражалась в пешем строю. Отбить у немцев гору Азиз–Оба ей не удалось. Но командир дивизии полковник Ф. Ф. Кудюров, краснознаменец еще с гражданской войны, все‑таки помог нам своей контратакой. С этого дня кавдивизия стала нашим соседом справа.
Особенно упорны бои на участке четвертого батальона. В трудный момент его комиссар старший политрук В. Г. Омельченко, вооружившись связками гранат, возглавил отчаянно дерзкую контратаку против фашистской пехоты и танков. Бросок был настолько стремителен, что немцы открыли огонь лишь после того, как два их танка запылали. И тут же завязалась рукопашная схватка.
Комиссар и десять краснофлотцев были отрезаны от своих и окружены взводом немецкой пехоты. Пробив гранатами брешь во вражеском кольце, комиссар приказал краснофлотцам отходить, а сам стал их прикрывать. Тогда десятка два гитлеровцев окружили Омельченко. Последними гранатами он уничтожил еще нескольких врагов и, фактически уже безоружный, бросился на появившегося перед ним немецкого офицера и богатырским ударом сбил его с ног. На выручку комиссару подоспели краснофлотцы. Группа смельчаков благополучно вернулась к своим.
Слушая потом рассказы о подробностях этой схватки, я думал о том, как много значит в таких вот условиях, при численном перевесе врага, поведение в бою буквально каждого человека.
В окружение, но уже гораздо более длительное, попала в тот день и рота лейтенанта В. Н. Гаврилина. Организовав круговую оборону, рота почти двое суток отбивалась от наседавших гитлеровцев и в конце концов соединилась со своими.
Вечером обстановка заставила командира бригады самого отправиться в расположение приданного нам полка 388–й дивизии, чтобы попытаться организовать контратаку. Но, отойдя метров на шестьсот, Вильшанский оказался отрезанным от КП продвинувшимся здесь противником. Пришлось развернуть новый командный пункт. С него мы уже ночью связались со штабом четвертого сектора и выяснили, что наш штаб и некоторые подразделения бригады находятся в полу- окружении, отрезанные от соседей.
Однако связь между прежним нашим КП и штабом сектора действовала. Майор Сахаров докладывал туда:
— Немцы в ста — ста пятидесяти метрах перед нами. Слышим также стрельбу справа и слева. Организуем круговую оборону.
Начштаба сектора посоветовал Сахарову поскорее выбираться на новый КП бригады.
— Не могу сейчас этого сделать, — ответил Василий Павлович, — У нас тут человек тридцать раненых. Нужны санитарные машины… .
— Их уже пытались к вам послать, но на дорогах стоят немецкие танки.
— Понял вас. Что‑нибудь придумаем, — закончил Сахаров разговор.
В течение ночи раненые были вынесены на руках под носом у немцев. Майор В. П. Сахаров и заместитель начальника политотдела батальонный комиссар Д. С. Озеркин последними оставили наш старый КП.
Когда редеют батальоны
Отбивая три дня атаки частей 22–й немецкой дивизии, мы все‑таки основательно ее потрепали. 20 декабря она уже не смогла не только наступать против нас сплошным фронтом, но и потеснить на каком‑нибудь одном участке. Четвертый день декабрьского штурма оказался для нас более спокойным.
Но наша оборона уже не была сплошной. В одном месте разрыв между подразделениями достигал километра. Огромный урон понесли мы в командном и политическом составе. Убит командир третьего батальона майор Бутаков. Пали на поле боя комиссары батальонов Г. Г. Кривун, И. И. Шульженко, В. Г. Омельченко и И. И. Мальгин, политруки рот I'. Д. Крапивко, И. С. Луничев, Н. М. Труд, И. Г. Литвиненко. В числе тяжело раненных — командир четвертого батальона майор Ф. И. Линник, командир разведки А. С. Удодов, прозванный за удаль в ночных вылазках «матросом Кошкой».
За относительно «тихий» день мы пополнили роты людьми из тыловых подразделений. Но все равно три батальона, особенно поредевших, пришлось объединить в один, который стали называть сводным. Возглавил его начарт бригады майор С. П. Сметанин. Батальон занял оборону поперек оврага Барак.
Его соседями оказались роты береговых артиллеристов — с 30–й батареи под командованием старшего лейтенанта Окунева и с 10–й во главе с ее командиром капитаном Матушенко.
Работники политотдела, переходя из окопа в окоп, рассказывали краснофлотцам о положении дел под Севастополем, о подробностях разгрома гитлеровских войск под Москвой, которые только что сообщило радио. Новости из столицы были воодушевляющими. Они укрепляли уверенность в том, что разобьем фашистов и тут. Из рук в руки передавались свежие номера флотской газеты «Красный черноморец» и армейской «За Родину». Крупные заголовки на их первых страницах призывали усилить удары по врагу.
Все мы с тревогой прислушивались к гулу боя, кипевшего справа, в долине Бельбека. Там 132–я немецкая дивизия продолжала яростно атаковать наших соседей.
21 декабря возобновились атаки почти на всем фронте бригады. Но главный натиск — вдоль Качинской долины, где обороняется первый батальон.
— Держитесь, Хотин! — отвечает комбриг на доклад комбата об обстановке. — Артиллерией сейчас помогу, а людей у меня нет.
Вильшанский разворачивает карту. Первый батальон сейчас у нас единственный, который удерживает старые позиции. Потому фашисты и жмут именно на него.
— Все равно у них тут ничего не выйдет, — убежденно говорит комбриг. — Верю, что Хотин и сегодня отобьет все атаки.
Вильшанский знал Алексея Хотина еще курсантом — вместе учились. Потом надолго потерял его из виду. Жизнь Хотина сложилась нелегко: кадровый командир, любящий службу, он не по своей вине оказался вне армии, по клеветническому навету был исключен из партии… Когда формировалась бригада, Вильшанский случайно увидел Хотина, только что призванного из запаса. Встретились как старые товарищи.
— Возьми к себе кем угодно, — попросил Хотин. — Хочу доказать, что я остался коммунистом…
— На роту пойдешь? — спросил Вильшанский.
— Буду благодарен.
— Принимай батальон, — подумав, решил Владимир Львович.
Я знаю все это по рассказам Вильшанского и теперь снова вспоминаю, следя в бинокль за участком первого батальона. Не выдержав огня артиллерии, фашисты, наступавшие по северному склону долины, залегли еще далеко от наших окопов. Потом остановились и те, что двигались по южному склону. И вот из окопов поднялись, устремились вперед цепи наших бойцов.
— Смотри, Владимир Львович! Пошли в контратаку! — кричу я комбригу.
Начальник штаба докладывает, что контратаку начала рота старшего лейтенанта И. П. Савельева. Но мы уже видим — пошли и другие подразделения. Противник пытается остановить их огнем, однако вынужден сам отходить к своим окопам. Батальон капитана Хотина отразил еще один удар.
Вскоре на КП приносят карту, найденную у фашистского офицера, только что убитого на участке первого батальона. На карту нанесен план наступления 22–й немецкой дивизии. Враг еще силится выполнить этот план, но стойкость и боевая активность наших бойцов уже внесла в него свои поправки, и весьма существенные.
Во второй половине дня фашисты атакуют сводный батальон майора Сметанина и роты береговых батарей. У врага большой перевес в силах и местами ему удается продвинуться на 300–400 метров. Нащупав разрыв между сводным и первым батальонами, немцы начинают в него вклиниваться. Нужно немедленно что‑то предпринимать.