Страница 58 из 99
Заграждения первой очереди были уже установлены, а работа над основным планом близилась к концу, когда мы понесли тяжелую потерю. 16 января Гавриил Павлович Кедринский — на этот раз один — отправился в расположение Чапаевской дивизии, и через два часа стало известно, что он смертельно ранен разрывом мины. Доставленный в госпиталь в Инкерманской долине (в оборудовании этого подземного госпиталя Гавриил Павлович принимал деятельнейшее участие), он вскоре скончался.
Полковник Кедринский был подлинным героем Севастопольской обороны. Его похоронили на Малаховой кургане, у памятника адмиралу Корнилову, под гром нашей артиллерии, бившей по врагу. Отдать последний долг своему соратнику прибыл на Малахов курган командарм Петров.
В исполнение обязанностей начинжа армии вступил заместитель Кедринского подполковник Грабарчук.
Примерно за неделю до этого временно выбыл из строя начальник штаба армии полковник Н. И. Крылов, раненный осколком мины на Мекензиевых горах. Замещал Крылова начальник оперативного отдела штаба генерал–майор В. Ф. Воробьев. С ним у нас установился тесный контакт. Человек пытливый и вдумчивый, Василий Фролович отлично разбирался в тонкостях инженерного обеспечения боя и удачно использовал средства заграждения в полосе обороны 95–й дивизии, которой командовал в первые месяцы Севастопольской обороны.
Высшим авторитетом в инженерных вопросах для В. Ф. Воробьева, как и для меня, был наш общий учитель генерал Д. М. Карбышев. Особенно любил Василий Фролович вспоминать такую его мысль: «В военноинженерном деле надо опираться не только на свои знания и опыт, но и на практический опыт бывалых солдат. У них можно научиться многому!»
Саперы армейских и дивизионных батальонов действовали под Севастополем поистине героически. Только благодаря этому мы смогли уже в ночь на 20 января завершить на наружном обводе Севастопольской обороны также и работы второй очереди. На подступах к переднему краю возникла сплошная полоса минных полей. Многое делалось под огнем противника, нередко приходилось подносить мины на большие расстояния. Словом, это был труд тяжелый и опасный.
Тем временем мы закончили разработку плана, предусматривавшего развитие заграждений в глубину обороны с системой прикрывающих их дотов. План был одобрен командармом И. Е. Петровым, а затем утвержден командующим Севастопольским оборонительным районом вице–адмиралом Ф. С. Октябрьским. Сроком завершения этих работ было определено 1 февраля.
Под Севастополем в это время не происходило таких боевых действий, на ход которых могли бы повлиять установленные уже заграждения. Но 21 января В. Ф. Воробьев порадовал нас сообщением о том, что ночью на Мекензиевых горах подорвалась на минном поле немецкая разведка, потеряв только убитыми 35 человек. Эта «первая ласточка» подтверждала, что заграждения себя оправдают.
В двадцатых числах января во всех секторах была устроена проверка состояния минных полей. Обнаруженные недостатки побудили нас составить специальные инструкции, которые применительно к местным условиям определяли порядок охраны, содержания и восстановления заграждений, а также организацию комендантской службы в проходах. В этих документах впервые были предложены «минные шлагбаумы» для быстрого закрытия проходов и дорог. Потом севастопольский опыт широко использовался при разработке Наставления Красной Армии по устройству и содержанию минных полей.
Пробыть в Севастополе до полного завершения развернутых инженерных работ нам не довелось. 26 января из Москвы поступило распоряжение о срочной переброске нашей группы в Керчь для руководства минированием акмонайской позиции.
К этому времени под Севастополем было установлено 26 километров противотанковых и 47 километров противопехотных минных полей, поставлено в общей сложности более 60 тысяч мин. Не подлежало сомнению, что оставшаяся часть плана будет успешно выполнена и без нас. Но при мысли о том, что мы покидаем Севастополь, щемило сердце. Не хотелось расставаться с героическим городом, с хорошими людьми, с которыми довелось здесь встретиться и вместе работать. О некоторых из них я уже говорил. Добрая память осталась у нас также о военных инженерах Парамонове, Панове, Саенко, Канчуне, Казанском, Колесецком, и многих других товарищах по специальности — армейцах и моряках.
Военный совет Приморской армии высоко оценил работу нашей группы, удостоив весь ее кадровый состав боевых наград. Накануне отбытия в Керчь был подписан приказ о производстве наших курсантов–инструкторов в лейтенанты. Практическая работа на рубежах Севастополя явилась для них полноценным завершением учебного курса, а приобретенный здесь опыт помог стать хорошими командирами инженерных подразделений и частей на других фронтах.
Перебазировавшись в Керчь, а оттуда — на Западный фронт, мы с волнением следили за дальнейшей обороной Севастополя. В июне для его защитников наступили самые тяжкие испытания. Имя города, отражавшего третий яростный натиск фашистских полчищ, было на устах у людей всего мира. «Неприступные скалы, мощные крепостные бастионы», — глубокомысленно изрекали иностранные военные обозреватели, не зная, как иначе объяснить беспримерную стойкость севастопольцев. И все чаще повторялось слово «чудо». Но этим чудом были доблесть и самоотверженность советских воинов, их пренебрежение к смерти, их беззаветная преданность Родине.
А мины и инженерные сооружения, которые, конечно, не могли изменить общего соотношения сил под Севастополем, помогли защитникам города уничтожить больше врагов и дольше продержаться, сковывая и изматывая гитлеровские дивизии. И все, что сумели сделать здесь военные инженеры и саперы, перекликается в нашем сознании с делами саперов и минеров первой Севастопольской обороны, продолжает их славные традиции.
Лейтенант С. Н. ГОНТАРЕВ
ТОВАРИЩИ МОИ
Через двадцать лет мне довелось снова побывать на незабываемых высотах под Севастополем. Каждая тропинка, каждый камень напоминают здесь о боевом прошлом, о бесконечно дорогих друзьях. Будто вчера все это было… Кажется, вот–вот выйдут тебе навстречу и улыбнутся скупой фронтовой улыбкой старые товарищи.
Словно памятник, высится у станции Инкерман отвесная стена обрыва, искореженная тысячами снарядов. Тут в июне сорок второго стояли батареи капитана Николая Федоровича Постоя. Пять дней они били прямой наводкой по фашистским танкам и пехоте. А когда кончились снаряды, артиллеристы — их уж немного оставалось в живых — вкатили гаубицы вот на эту высоту — на Суздальскую гору…
Покидая памятные места, я дал себе слово рассказать людям о тех, кто здесь сражался. О тех, чьи подвиги до сих пор известны немногим.
Огонь открыт у Дуванкоя
Теплым солнечным днем 23 октября 1941 года 134–й гаубичный артиллерийский полк, эвакуированный из Одессы вместе с другими частями Приморской армии, погрузился в вагоны на севастопольском вокзале. Мы направлялись на север Крыма, где шли тяжелые бои.
Однако вступить в дело полк не успел. 31 октября мы находились еще в Сарабузе (Гвардейское): предполагалось, что на этой станции получим тягу — после Одессы у нас на 22 гаубицы не было ни одного трактора. В это время с севера потянулись к Симферополю обозы и колонны стрелковых частей.
Командир полка майор И. Ф. Шмельков и военком батальонный комиссар П. С. Коновалов спешно собрали командиров и комиссаров дивизионов, начальников служб. Все уже понимали, что на фронте произошли какие‑то непредвиденные события.
Неизменно спокойный начальник штаба майор Константин Яковлевич Чернявский развернул карту.
— Пятьдесят первая армия отступает к Керченскому перешейку, — начал он без всяких предисловий. — Приморская армия отходит на Севастополь. Штаб армии не имеет резерва транспортных средств. Судьба полка зависит от нас самих.
В ближайших МТС удалось найти несколько автомашин и тракторов. Пока старшие лейтенанты Л. И. Яценко, В. Н. Майборода, П. И. Захлебин добывали тягу, полк открыл огонь — немцы уже приближались к Сарабузу. Важнее всего было сберечь наш 3–й дивизион — 152–миллиметровые гаубицы. Его командир майор Н. И. Шаров получил приказ выйти из боя и без остановок вести дивизион к Севастополю через Алушту и Ялту (путь через Бахчисарай был уже отрезан).