Страница 6 из 88
Мать была пьяна и едва держалась на ногах. Отец слушал молча, закрыв лицо руками.
— Сукха, мой раджа, — продолжала мать, обращаясь ко мне, — я говорю тебе правду, ты не его сын, ты нат. Я не могу сказать, кто твой отец. Откуда натни знать отца своих детей!
— Нет! — громко закричал я. — Я его сын! Я — тхакур! Отец, ведь правда, я тхакур?
Отец отнял руки от лица и горестно покачал головой.
— Твоя мать во многом права, пусть, — промолвил он наконец дрожащим голосом. — Но она лжет, что ты не мой сын. Ты мой! Ты — сын тхакура! Ты владелец крепости…
Прежде чем отец успел закончить, я воскликнул, обращаясь к матери:
— Слышишь, что сказал отец?
— И ты с ним заодно? — изумленно проговорила мать, все еще не решаясь поверить моим словам. — Так-то ты ценишь материнскую любовь? Змееныш! — Слова заклокотали у нее в горле, но вдруг она рассмеялась каким-то безумным смехом и обернулась к отцу: — Ну, тхакур! Забирай своего наследника! И прощай…
С этими словами она опрометью бросилась к зарослям у старых полуразрушенных водоемов, куда обычно приходили на водопой пантеры. Мать бежала, не оглядываясь, а я растерянно смотрел ей вслед. Отец вскрикнул и ринулся за матерью.
— Женщина, — кричал он на бегу, — остановись! Заклинаю тебя! Остановись! Ради сына!
Но мать бежала все быстрее и вскоре скрылась в кустарнике. Через мгновение оттуда послышался страшный вопль, и я увидел отца, схватившегося с двумя пантерами. Я закричал, зовя на помощь. Из табора прибежали люди с зажженными факелами, но было уже поздно. Отец и мать погибли.
Я остался один.
Слезы застилали мне глаза. Я вспоминал скорбное лицо матери. Только любовь помогала ей переносить равнодушие отца, не мое презрение она не смогла вынести и решила умереть. Мое сердце обливалось кровью. В ту ночь я остался сиротой.
Ко мне подошли Исила и Манка.
— Как это случилось? — спросил один из них.
Я не отвечал и продолжал плакать.
— Наверно, он узнал обо всем, — сказал Исила.
Манка покачал головой и не ответил.
Они ушли, а я заплакал еще безутешнее. В голове проносились несвязные мысли: я видел себя то тхакуром, владельцем крепости, то мне казалось, что это я убил отца и мать. Я не представлял себе, что теперь со мной будет.
Луна скрылась за горами. Одиноко сидел я в предрассветной мгле, погруженный в тревожные думы, как вдруг кто-то нежно погладил меня по голове. Я обернулся и увидел Пьяри, дочь Исилы. У нее была очень светлая кожа и большие удлиненные глаза. Недавно ей исполнилось девять лет. Подобно девушкам из касты канджаров[15], она повязывала голову платком. Она дружила с детьми канджаров и переняла все их повадки и обычаи. Она была более развитой и сильной, чем ее сверстницы, а в ловкости могла потягаться с любым из мальчишек.
— Сукхрам, — нежно сказала она.
Я молча поднял на нее глаза.
— Ты плачешь?
Я уткнулся ей в плечо и горько зарыдал, а она нежно гладила меня по голове.
— Пьяри, иди домой, — позвал Исила.
— Не пойду.
Исила не понял, в чем дело, он подошел ближе и потянул дочь за руку. Пьяри заплакала.
— Не пойду я с тобой! — упиралась она.
— Что это на тебя нашло?
— Я останусь с Сукхрамом.
Люди из табора слышали этот разговор. Они засмеялись, но кто-то сказал: «Позови и его, Исила. Сукхрам ведь нам не чужой».
— Ну, Сукхрам, — сказал тогда Исила, — вот тебе мое решение: пусть будет так, как хочет Пьяри, будешь жить у нас. Но если ты обидишь ее или станешь презирать и корчить из себя невесть что, то, как бог свят, мой кинжал напьется твоей крови, а когда я умру, то за меня будет мстить злой дух ната Исилы.
Мы вернулись в табор. Я перенес весь наш скарб в хижину Исилы. Кроме Пьяри и ее отца в хижине жила мать Пьяри, Сауно. Пьяри была единственной дочерью Исилы, но совсем не походила не него.
Когда я раскрыл ларец отца, то нашел в нем портрет знатной госпожи. Судя по одежде, она жила очень давно.
— Кто это? — удивленно спросила Пьяри.
— Откуда я знаю?
— Положи картинку на место, — сердито сказал Исила, но Пьяри была упрямой девчонкой.
— Отец, а ты знаешь, кто это? — упрямо твердила она. — Ну, скажи!
Мать Пьяри, Сауно, сидела за прялкой. Исила, чтобы отвязаться от дочери, дал ей подзатыльник. Пьяри заплакала и прижалась к матери, а Исила невозмутимо принялся раскуривать хукку.
— Чего уставился? — повернулся ко мне Исила, — иди-ка прогуляйся!
Я не двинулся с места.
— За что ты его гонишь? Как не стыдно? — набросилась на мужа Сауно, прижимая меня к себе.
Исила презрительно пожал плечами и отвернулся.
— Дочь избаловала, а теперь и мальчишку испортит, — проворчал он.
— Ну чего ты придираешься? — продолжала Сауно. — Единственное дитя просит тебя. Неужели тебе трудно ей ответить?
— Ладно, ладно, — смягчился Исила. — Женщина на этой картинке жила три поколения назад, от нее и пошли все беды. Бесстыжая, спуталась со слугой. А этот горемыка, — Исила показал пальцем на меня, — потомок сына этой потаскухи…
— Она была хозяйкой старой крепости? — спросила Сауно.
— Да.
Сауно крепко поцеловала дочь, а затем и меня.
— Исила! — торжественно сказала она. — Сегодня ты соединил мою дочь с человеком из рода настоящих владельцев крепости! — Глаза Сауно светились радостью. — Поняла, Пьяри? Ты теперь не натни, ты — жена господина. И жить ты должна, как госпожа. Сможешь ли ты вести себя с подобающим достоинством? Закрывать лицо от посторонних и жить в роскоши, как они. Или пойдешь по рукам, как другие натни?
— О чем ты болтаешь, Сауно? — прикрикнул на нее Исила, но глаза его растерянно бегали по сторонам.
— Ах, я болтаю? — возмутилась Сауно. — А ты, значит, не хочешь, чтобы твоя дочь жила в чести? Мы наты. Нас здесь никто ни во что не ставит. Полицейские бросают нас в тюрьму, когда им вздумается. Слуги раджи похищают наших женщин. И нас же еще называют ворами!
Исила молча выбивал трубку, ему нечего было возразить. Он виновато поглядывал в мою сторону. Я сидел потупившись, а Сауно ласково гладила мои волосы. Пьяри легла, положив голову на колени матери. Исила встал и подошел к нам.
— Нет, Сауно, пойми, — говорил он, притянув Пьяри к себе. — Пьяри моя дочь. Я хочу, чтобы она стала такой же натни, как ты. И больше никем. Кто нетвердо стоит на земле, но хочет дотянуться до неба, обязательно упадет лицом вниз…
Я вскочил, обнял Пьяри и прижал ее к себе.
— Пьяри моя, — твердо сказал я. — Я тхакур, а она моя тхакурани.
Сауно засмеялась.
— Помнишь, Исила, — воскликнула она, схватив мужа за руку, — ты ведь и сам когда-то так же обнял меня и сказал мне те же слова.
Исила нежно посмотрел на жену, а затем повернулся ко мне. Глаза его сразу стали злыми.
— Ты что же, все-таки настаиваешь, что ты тхакур? — процедил он сквозь зубы. В его голосе я почувствовал насмешку, удивление и… сочувствие.
— Припадаю к ногам твоим, почтенный тхакур, — склонив голову, шутливо приветствовала меня Сауно.
— Но запомни, несчастный! Раз и навсегда! — грозно произнес Исила. — Ты нат! Ты будешь жить с нами, и даже собака тхакура будет от тебя нос воротить. Понял?
У меня на глаза навернулись слезы.
— Раскис! — презрительно бросил Исила. — Разревелся! У кого не умирают родители! Эх, ты, теленок! Пойдем, я покажу тебе лесные корни и травы. В нашем таборе в них знали толк лишь двое — той отец да я. Отца твоего не вернуть, теперь я буду учить тебя. Это большое искусство, — продолжал он тихим голосом, — такое большое, то даже полицейские меньше придираются, если знают, что ты можешь им понадобиться.
Я вытер слезы. Сауно заулыбалась и поцеловала меня в лоб. И Пьяри тоже вслед за матерью ласково взяла меня за руку. Я почувствовал себя в кругу близких людей и впервые за все время улыбнулся.
3
— Исила был доволен моей сообразительностью, — продолжал Сукхрам свой рассказ. — Я быстро научился разбираться в лесных травах и кореньях.
15
Канджары — одна из низших каст в кастовой иерархии. Канджаров чаще, чем других, называют индийскими цыганами. Основное занятие — изготовление веревок и канатов.