Страница 21 из 88
— А дальше что? — неуверенно спросила Каджри.
Она ничего не поняла.
— Если ты хоть немного любишь меня, Каджри, то пойдешь со мной к Пьяри. Она больна, но меня она спасла от болезни. Она вовсе не плохая. Пойми это. У тебя ноги не отсохнут, или ты боишься, что с ног осыплется краска? Я прикажу Пьяри втереть новую[45]. Ну, пойдешь?
Каджри ответила не сразу. Сначала она спросила:
— Она согласится на это? Неужели она так покорна?
— Согласится. А заупрямится — я завтра же брошу ее!
— Тогда пойду, — решительно кивнула головой Каджри. — Если она подчиняется тебе с первого слова, то я сделаю, как ты велишь, даже с полслова. Приказывай! Но не обращайся со мной, как с женщиной из большого дома, я не стану кривить душой. Я свободна и отдаю свое сердце, кому хочу. Я — натни. Настоящая натни! Дочь и внучка натни!
Я заключил ее в свои объятия. Никогда не казалась она мне такой прекрасной.
— Слушай, Каджри, есть еще одно дело.
— Какое?
— У Пьяри дорогие наряды, она моется с мылом. Втирает жасминное масло. Носит золотые украшения. Аты что наденешь? Может, тебе станет неловко в ее присутствии?
— Мне? Никогда! Что она могла заработать, то и я смогу! Просто ее покупатель пришел раньше. Вот если бы все, что на ней, купил ты, забыв обо мне, тогда я на твоих глазах вонзила бы кинжал ей в грудь и напилась ее крови!
— Ведьма! — закричал я, испугавшись.
Но мы оба расхохотались. Каджри спросила, видел ли я живую ведьму. Однажды она слышала, как смеялась женщина, сидя верхом на джаракхе[46]. Каджри сразу поняла, что это джаракх. Но в их доме остановился святой отшельник-аскет, и поэтому все обошлось.
Она еще долго рассказывала про всякие чудеса, пока сон не сморил ее.
Каджри крепко спала, а я лежал рядом с ней и думал, думал.
11
Сукхрам продолжал свой рассказ:
— …Утром меня разбудила Каджри. Солнце уже начинало припекать.
Я сходил на озеро, искупался, а потом, обвязавшись полотенцем, вернулся к шатру. Я повесил сушить дхоти, а сам уселся на траву и закурил.
Ко мне подошла старая Рамо. У нее уже давно болел внук.
— Ну, как твой больной? — спросил я старуху.
— Ему не выжить, у него ветряная оспа и малярия. Всю ночь я жгла огонь, но он все равно бредит.
— Лекарю его показывала?
— Водила. Он дал лекарство, не помогло. Вчера был саяна-колдун, читал заклинания, оставил амулет. Я надела его на мальчика.
— Я же говорила ей, — из соседнего шатра показалась Рупо, — натри ребенка пеплом из костра того святого, что сидит под деревом кхирни[47]. Она не слушает.
— Я ходила туда.
— Ну и что?
— Святой не допустил к себе, стал бросать в меня камнями.
— Неправда, он дал тебе целую горсть пепла, — продолжала Рупо, и ее лицо с глубоко запавшими глазами слегка оживилось. — Он постиг все тайны и просто испытывал тебя, а ты не выдержала испытания. Я ж тебе говорила, возьми только одну щепотку — и болезнь как рукой снимет.
— Эй, Сукхрам! — позвал меня старый Панчу, закуривая хукку. — Ты ведь тоже умеешь лечить.
— Я не умею лечить от всех болезней. Я знаю, как лечить волдыри и нарывы, ссадины и раны, немного — дурные болезни. Но разве от всего можно вылечить? Судьба — все мы от нее зависим.
— Уж больно мальчишка хорош, — вздохнул старый Панчу. Он сделал несколько глубоких затяжек, закашлялся и, отдышавшись, спросил: — Мать-то мальчонки где?
— Она, бедняга, три дня и три ночи не спала, — сокрушенно закачала головой Рупо, — а вчера не выдержала и сказала: пусть помрет несчастный, нет больше ее сил. Другого, мол, рожу. Что ж, ей самой умирать из-за него?
— Это она сгоряча такого наговорила, — в голосе Панчу слышалось недоверие. — Вчера я сам видел, как она зажгла светильник на могиле святого. Где она сейчас?
— Спит с каким-нибудь мужиком, — сердито проворчала Рамо. — Потаскуха, даже теперь угомониться не может. Вон она тащится.
Мать мальчика, невестка Рамо, шла к нам неверной, усталой походкой. Четыре бессонные ночи сломили ее. Казалось, она вот-вот заснет на ходу. Подойдя к нам, она протянула Рамо монету в восемь ан и горестно вздохнула:
— Вот только и смогла заработать. Где его отец?
— Кто ж его знает, где-нибудь в карты играет.
— Найдется что-нибудь поесть?
— Сама голодная хожу, — проворчала старуха. — А тебя что ж не покормили? Где ночь-то болталась?
— Молилась на могиле святого, потом вот пошла, медяк заработала — и снова на могилу.
— Так и ляжешь голодной? — всплеснула руками старуха. — В горшке осталось немного гороху. Поешь. У меня нет зубов, мне его не разжевать. На сына-то пойди взгляни.
— Да ну его! Уж лучше бы умер, — в отчаянии ответила та и заплакала, медленно опустилась на землю и тут же уснула.
Я постоял немного, потом вернулся в шатер.
Каджри уже выкупалась. Она сидела чистая, с подведенными сажей глазами и считала деньги. Она украсила волосы красивым деревянным гребнем.
— Двадцать ан, — показала она мне. — Что с ними делать?
— Дай мне.
— Тебе? Нет, не дам. Лучше на дело потрачу.
— Как это?
— Куплю себе кофту.
— Кофту?
— Да, нарядную, красивую.
— Зачем тебе?
— А разве я не пойду с тобой?
— К Пьяри?
Она улыбнулась и кивнула головой.
— Не понимаю, зачем еще наряжаться.
— Ты же сам сказал ночью. — Она гордо улыбнулась. — Вот будет здорово! Пусть твою Пьяри полицейский наряжал, а когда я приду в новой кофте, она подумает, что это твой подарок. Ну и разозлится же она! Можно, я скажу почтенной госпоже, что я, мол, не велела тебе покупать, это ты сам?
Я смотрел на нее во все глаза.
— Ты что же, идешь с ней ссориться?
— Нет, просто встретиться.
— И поссориться?
— Ладно, зачем тебе деньги?
— Теперь уж не надо, — бросил я.
— Почему?
— У тебя всего двадцать ан, а ты хочешь купить кофту. Тебе самой не хватит.
— Если повезет, будет еще пять рупий. Твоя Пьяри не может подождать дня три?
— Она ждет нас сегодня. Что ж, скажу ей, что Каджри хочет сперва принарядиться.
— У тебя что, язык отсохнет, если соврешь разочек ради меня?
— А что ж сказать — что ты заболела?
— Это она заболела. А мне с чего хворать? Меня господь пока миловал!
— Да что же я тогда скажу?
— Ты скажи… Скажи так: «Пьяри, Каджри шла к тебе, чтобы ты втерла краску в ее ноги, но по дороге раздумала… Дня через три-четыре снова попытаюсь уговорить…»
— Каджри!
— Ну, ну, я пошутила, — согласилась Каджри. — Ну, скажи, что я занозила ногу. Но ты не ответил на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Зачем тебе деньги?
— Отстань же наконец!
— Заклинаю тебя! Возьми все, только не отмахивайся так от меня.
— Я принесу тебе новую кофту, Каджри. А сейчас дай мне рупию.
— На. — И она положила мне на ладонь шестнадцать ан.
Я с нежностью посмотрел на нее. Каджри зарделась.
— У Рамо тяжело болен внук, — сказал я. — Матери и бабке нечего есть. Они купят еду и принесут ребенку лекарство.
К моему удивлению, Каджри вдруг припала к моим ногам.
— Какого мужчину я получила! Сама судьба послала мне его. Пьяри ушла от тебя, но не смогла тебя забыть. Теперь я знаю, почему. Ты настоящий, у тебя доброе, мягкое сердце, Сукхрам. Люди из-за пайсы готовы перегрызть друг другу глотку, но ты не похож на них. Ты удивительный человек, Сукхрам!
Я поднял Каджри и ласково погладил ее по голове.
— Каджри! Наш мир жесток! Я давно уже понял, что самые тяжелые страдания выпадают на долю бедняков. Я ведь знаю, почему тебе пришлось торговать собой.
— Иначе не прожить! Я привыкла к этому с детства. Но теперь мне хочется, чтобы кто-нибудь полюбил меня и назвал своей.
45
Втереть новую краску в ноги… — Индийские женщины красят ладони рук и ступни ног специальной краской — махавар. Она красного цвета и приготовляется из шеллака. По индийским понятиям, нет ничего унизительнее, чем заставить старшую жену втирать краску в ноги младшей.
46
Джаракх — мифическое существо, на котором летают ведьмы, демоны и пр.
47
Кхирни — дерево подсемейства мимозовых семейства бобовых (Mimosops kauki).