Страница 25 из 40
Конечно, вполне возможно, что я просто приняла это все слишком близко к сердцу.
Жизнь на Земле вправду тяжела и на все сто несовместима со стандартами Культуры. Год здесь принес каждому из нас больше испытаний, чем кто-либо ожидал перенести, и я была уже почти на пределе.
— Все будет хорошо, Сма. Я в этом вполне уверен.
Стоит тебе споткнуться и упасть на тротуар, и они даже не глянут на тебя…
— Да-да. Я думаю, так и будет.
— Посмотри на меня.
Он остановился и тронул меня за плечи. Теперь мы стояли лицом к лицу.
— Я тебе хочу кое-что рассказать. Я думаю, тебе это вряд ли понравится, но для меня очень важно поделиться этим с тобой.
Я смотрела ему прямо в глаза. В каждом из них было по моему маленькому отражению.
Его кожа была грязной и местами покрылась пигментными пятнами. Я его таким не помнила.
— Что?
— Я изучаю… я готовлюсь стать служителем Римской Католической Церкви. Я обрел веру, Дизиэт. Я уверовал в Иисуса. Я спасен. Ты можешь понять, как это важно? Ты сердишься на меня? Тебя это оскорбляет?
— Нет, — сказала я равнодушно. — Не сержусь. Это просто превосходно. Я за тебя очень рада, Дервлей. Очень рада. Я тебя поздравляю.
— Отлично!
Он обнял меня и прижал к себе. Я повела плечами и высвободилась из его объятий.
Мы пошли дальше. Теперь быстрей. Он казался вполне довольным.
— Диззи, ты себе даже не представляешь, как это здорово — просто быть здесь, быть живым и видеть столько народу вокруг себя. Столько всего тут творится! Я встаю утром с постели и не могу поверить в первую минуту, что я на самом деле тут и что все это происходит со мной. Но это так! Я хожу по улицам и просто смотрю на людей! Просто смотрю! А знаешь, вот на этом месте, где мы с тобой стоим, на прошлой неделе убили женщину. И никто ничего не слышал. Представляешь? Никто. А я себе хожу, гуляю, читаю газеты, езжу на автобусах, смотрю старое кино по вечерам. Вчера, например, я видел, как один парень залез на опору моста Квинсборо и начал оттуда что-то проповедовать. Я думаю, прохожие были немало озадачены. А когда он спустился вниз — ты знаешь, что он заявил? Что он просто художник! — Линтер скорчил разочарованную гримасу. — А я вчера знаешь что вычитал? Просто кошмар! Ты представляешь, у них тут случается так, что роды проходят с осложнениями. И тогда, чтобы спасти жизнь матери, доктор запускает руку внутрь утробы, нашаривает там череп младенца и просто раздавливает его, как яйцо. Всмятку. Зато мать будет спасена. Разве это не ужасно? Но теперь я примирился со всем этим. Ибо я обрел Иисуса.
— Разве они не умеют делать кесарево сечение?
— Не знаю… не знаю… Я и сам удивлялся. Ты знаешь, что я подумывал вернуться на корабль? — Он глянул на меня и значительно покивал. — Но только на время. Чтобы посмотреть, не захочет ли кто присоединиться ко мне. Я думал, что мой пример может оказаться заразительным. Особенно если бы мне дали возможность выступить перед ними. Объяснить свою позицию. Я полагал, что они увидят мою правоту.
— Но почему ты этого не сделал?
Мы остановились на перекрестке. Люди кишели кругом, пробиваясь сквозь облачка выхлопных газов, чей удушливый запах смешивался с ароматами готовой или пережаренной пищи. Я обоняла эту вонь. Местами было просто нечем дышать.
— Почему? — Линтер помедлил, ожидая, пока погаснет красный сигнал светофора. — Я решил, что это ничего не даст. И, что более существенно, я боялся, как бы корабль не попробовал силой удержать меня на борту. Ты не считаешь меня параноиком?
Я взглянула на него. Дым развеялся. Светофор мигнул зеленым.
Я ничего не сказала.
На противоположной стороне к нам подошел старый бомж. Линтер выдал ему четвертак.
— Но я думаю, что мне тут будет хорошо.
Мы прошли по Бродвею и направились в сторону Мэдисон-сквер. Мы шли мимо магазинов и офисных зданий, театров и гостиниц, баров и ресторанчиков, через жилые кварталы. Линтер тронул меня за кисть руки и слегка сжал ее.
— Ну же, Диззи. Ты так молчалива.
— Да нет же, нет. Разве?
— Я так подозреваю, что ты по-прежнему считаешь меня дураком.
— Не в большей степени, чем местных.
Он усмехнулся.
— Они хорошие люди. Правда. Ты не понимаешь: все, что тебе надо сделать, это научиться переводить поведение и привычки так же, как мы это делаем с языками. Тогда ты поймешь, как можно было полюбить их. Так, как это удалось мне. Иногда я думаю, что, может, лучше было бы нам остаться на их уровне технологического развития. Мы бы с ними ужились. А ты так не думаешь?
— Нет.
Я не могла себе этого вообразить. Здесь. В этом городе-мясорубке. Ужиться с ним. Ах да. Конечно же…
Выключи компьютер, Люк… сыграй пятитональную… закрой глаза и постарайся сконцентрироваться… вот истинный путь… никто не будет очищен, кроме нас… пода-айте на пропитание…
— Я к тебе все никак не пробьюсь, Диззи. Вы все такие замкнутые. Вы уже на полпути из системы, не так ли?
— Я устала, — ответила я. — Давай помолчим.
Я чувствовала себя вконец обессилевшей красноглазой крыской, зажатой в хирургических зажимах на столе посреди какой-то сверкающей инопланетной лаборатории. Все сияло и сверкало, простираясь в безбрежную ширь. Все было смертоносным и бесчеловечным.
— Они это очень хорошо сознают. Я знаю, тут творится столько чудовищного, ужасного, но это лишь кажимость. Мы просто слишком заостряем на этом внимание. А между тем, здесь можно найти и очень много хорошего. Мы его просто не замечаем. Мы не видим, как хорошо тут себя чувствуют очень многие люди. И ты знаешь что? Я встречался с некоторыми из них. У меня появились друзья. Я их нашел во время работы.
— Ты над чем-то работаешь? — спросила я с искренним интересом.
— Хех, я так и думал, что корабль от тебя это утаил. Да! У меня есть работа. Последние несколько месяцев я работаю переводчиком в большой адвокатской конторе.
— Угу.
— Так о чем это я? Ага… здесь многие ведут вполне приемлемый образ жизни. Им тут даже комфортно. У людей могут быть чистые квартиры, машины, им предоставляются выходные и отпуска… и у них есть дети! Представляешь, как это чудесно? На таких планетах, как эта, всегда много детей. Я люблю детей. А ты?
— Да. Я думаю, их все любят.
— М-да, ну как бы там ни было… кое в чем эти люди превосходят нас. Ты знаешь, это может звучать глупо, но на самом деле так и есть. Взять хотя бы транспорт. Летательный аппарат, которым я пользовался у себя дома в хабитате, был третьего или четвертого поколения, ему уже под тысячу лет! А эти люди меняют машины каждый год. У них есть мусорные баки, одежда, которую они выбрасывают после использования, у них есть мода, которая меняется каждый год, и стиль одежды вместе с ней; да что там каждый год — каждое время года!
— Дервлей…
— По сравнению с ними Культура развивается просто черепашьими темпами!
— Дервлей, о чем ты хотел со мной поговорить?
— А? Поговорить?
Линтер выглядел обескураженным. Мы повернули налево и очутились на Пятой Авеню.
— Да ни о чем таком, в сущности. Я просто подумал, что будет хорошо повидаться с тобой перед тем, как ты улетишь навсегда. Счастливого пути пожелать, что ли. Я надеюсь, что ты не будешь слишком за меня переживать. Ты ведь ничего такого не думаешь, разве нет? Корабль сказал, что ты не хотела меня видеть. Но это ведь неправда. Неправда?
— Неправда.
— Отлично. Отлично. Я и не думал, что…
Его голос оборвался. Мы в полном молчании пошли по непрестанно шумящему, кашляющему, сопящему, визжащему городу.
Мне захотелось бежать отсюда куда глаза глядят, скрыться прочь, улететь с континента, с планеты, перенестись на корабль и покинуть систему. Но в то же время что-то подталкивало меня, внушало, что было бы неплохо идти рядом с ним и дальше, просто гулять, временами останавливаясь передохнуть, просто слоняться вниз-вверх, назад-вперед, стать обыкновенным винтиком, частью механизма, разработанной, чтобы двигаться, функционировать, несмотря ни на что, продвигаться вперед и отодвигаться назад, нажимать и выдергивать, нагреваться и остывать, но, что бы ни происходило, всегда, всегда, всегда, всегда двигаться, спускаться в аптеку или подниматься на лифте к президенту компании, оставаться движущейся мишенью, ехать себе да ехать, прокатиться в то место, о котором ты даже не подумала бы в здравом рассудке, проходить мимо неудачников и опустившихся, калек и нищих, перешагивать через трупы и идти дальше. В каком-то смысле это было даже правильно. Остаться с ним? Почему нет? Просто взять и раствориться в городских пространствах, навсегда исчезнуть из виду, и никогда, никогда, никогда больше ни о чем таком не думать, просто повиноваться распоряжениям, командам, кодексам, делать то, что тебе приказывает это место, шагнуть в бездну и падать вечно, никогда не требуя большего, вертеться, плясать и дергаться из стороны в сторону, планируя на воздушных течениях, делать то, чего ждет от тебя этот город, и это как раз то, что доктор прописал…