Страница 15 из 40
— Возьмешь? — подмигнул он.
— Да. Если ты уверен, что это необходимо.
— Я его уже несколько недель не использую.
— А как ты связался с кораблем?
— Он постоянно посылает сюда дронов, чтобы поговорить со мной. Я предложил им забрать терминал, но они не захотели. Корабль его не примет. Но мне кажется, что кто-то должен за ним присматривать.
— Ты хочешь поручить это мне?
— Ты же мой друг. Пожалуйста, сделай это для меня. Возьми его.
— Послушай, но почему бы не оставить его на всякий пожарный…
— Нет. Нет. Оставь это. Забери его.
Линтер опять посмотрел мне в глаза, и вновь лишь на долю секунды.
— Это всего лишь формальность.
Когда я услышала, каким тоном это было сказано, мне вдруг захотелось рассмеяться. Вместо этого я молча взяла терминал и сунула его в карман своей пилотской куртки. Линтер вздохнул с облегчением. Мы пошли дальше.
День выдался чудесный: на небе ни облачка, воздух кристально прозрачный, напоенный запахами земли и моря. Я не была уверена, что в этом свете действительно есть что-то специфически северное, возможно, он просто казался особенным, потому что я знала, что всего лишь тысяча километров (или около того) такого же чистого, постепенно становящегося свежим, а затем морозным, воздуха отделяет меня от арктических морей, великих айсбергов и миллионов квадратных километров заснеженного пакового льда. Точно другая планета.
Мы поднимались по лестнице. Линтер внимательно изучал каждую ступеньку. Я же смотрела вокруг, вдыхая полной грудью запахи этого места, прислушиваясь к его звукам, впитывая каждую черточку пейзажа, вспоминая свои поездки на выходных далеко за пределы Лондона.
Потом я посмотрела на того, кто шел рядом.
— Знаешь, вид у тебя неважнецкий, если честно.
Он уклонился от взгляда. Казалось, его вниманием полностью завладела какая-то каменная статуя чуть ли не в самом конце аллеи.
— Ну что же, ты имеешь право так говорить. Я изменился. — Он изобразил неуверенную улыбку. — Я больше не тот, кем был.
Что-то в его тоне заставило меня вздрогнуть.
Он опять посмотрел себе под ноги.
— Ты останешься здесь? — спросила я. — В Осло?
— Да, может быть… еще на некоторое время. Мне нравится этот город. Он лишен столичного апломба, чистенький, компактный, но… — он остановился, потом медленно кивнул каким-то своим мыслям. — Но все же я скоро уеду.
Мы продолжали подниматься по лестнице. Некоторые скульптуры Вигеланда производили на меня отталкивающее впечатление. Во мне нарастало какое-то глубинное отвращение к ним; какая-то вселенская антипатия, в том числе и к этому северному городу.
Сейчас и здесь, в этом самом мире, они обсуждают возможность запрета на полеты бомбардировщиков «Б-1», и то, что называлось раньше Нейтронной Бомбой, стыдливо переименовывается в Боеголовку с Усиленными Радиационными Показателями, а затем — и вовсе в Урезанную Версию Взрывного Устройства. Меня тошнило от всего этого. И от него тоже. Они его заразили.
Хотя что это я? Приступ ксенофобии? Глупо. Порок внутри, а не снаружи.
— Ты не против, если я тебе кое-что скажу?
— Ты о чем? — спросила я.
Я бы могла ему поведать кое-что забавное, подумала я.
— Тебе это может показаться… безвкусным. Я не знаю.
— Все равно скажи. Я девушка не слишком брезгливая.
— Я сделал так, что… Я попросил… корабль… изменить меня.
Он глянул на меня. Я изучала его.
Он слегка сутулился, похудел, его кожа стала бледной и тонкой, но это не требовало бы вмешательства корабля.
Он покачал головой, заметив мой взгляд.
— Нет. Не снаружи. Изнутри.
— О-о. И как же?
— Я попросил его… сделать мои внутренности похожими на внутренности местных жителей. Удалить железы, отвечающие за выработку лекарств и наркотиков. И… — он замялся, — петлю замкнутого цикла в мошонке.
Я продолжала неспешно идти по аллее.
Я поверила ему. Сразу и безоговорочно. Я бы не поверила, скажи мне это корабль, а Линтеру поверила тут же.
Я не знала, что сказать.
— Так что… мне теперь приходится ходить в туалет гораздо чаще, и… над глазами он тоже поработал. — Он помедлил. Теперь была моя очередь пялиться себе под ноги, изучая ступеньки лестницы, по которым я поднималась в красивых итальянских сапожках. Мне не очень хотелось слышать то, что должно было последовать за этим.
— Он мне в каком-то смысле перепрошивку сделал… так что теперь я вижу то же, что они. Не так резко, не воспринимаю так много цветов спектра, как раньше, и все выглядит каким-то плоским. И ночное зрение у меня теперь тоже довольно бедное. И то же самое с обонянием и слухом. Но… ведь все это в конечном счете просто усиливало возможности твоих родных органов чувств, ведь так? И я все равно доволен тем, как поступил.
— Да, — кивнула я, не глядя на него.
— Моя иммунная система лишилась былого совершенства, я теперь мерзну, и… и всякое такое. Я не стал корректировать только форму члена. Решил, что и так сойдет. Ты знаешь, что форма гениталий разнится от одной расы к другой, от одного народа к другому? У бушменов в пустыне Калахари постоянная эрекция, а женщины этого народа обладают тем, что изящно называется Tablier Egyptien[45] — это такой маленький листок плоти, прикрывающий область половых органов. — Он махнул в указанном направлении. — Так что меня нельзя назвать таким уж чудаком. Думаю, не так уж это и страшно. Не знаю, почему, но мне показалось, что тебе будет противно это слышать…
— Гм.
Я думала, что могло убедить корабль сотворить с ним такое. Он согласился нанести ему эти… я могла назвать это только увечьями… и в то же время отказался принять обратно терминал. Почему он так поступил? Он говорил мне, что хотел бы изменить его разум, но вместо этого изменил тело, повинуясь его бредовому желанию стать таким же, как аборигены.
— И я теперь больше не могу менять пол по своему желанию. Органы по-прежнему вырастают заново, если их удалить, — кораблю не удалось отключить эту способность. Во всяком случае, они растут не так быстро, так что это может сойти за интенсивную терапию. И он не стал менять мою… э-э… частоту колебаний, как ты бы могла это назвать. Я по-прежнему не старюсь, и проживу гораздо, гораздо дольше, чем любой из них… но я думаю, что мы вернемся к этой проблеме позже, когда до него наконец дойдет, что я искренен в своих стремлениях.
Единственное предположение, которое приходило мне в голову, состояло в следующем: корабль согласился преобразовать физиологию Линтера к параметрам, стандартным для этой планеты, чтобы тот на собственном примере убедился, как несладко им тут приходится. Очевидно, кораблю показалось, что, сунув нос глубоко в прелести Истинно Человеческого Существования, тот быстро побежит назад в корабельные райские кущи, наконец смирившись со своим Культурным уделом.
— Ты так и считаешь, а?
— Считаю? Что я считаю? — Я сама себе казалась персонажем дурацкой мыльной оперы.
— Я это вижу, не отпирайся. Ты считаешь меня сумасшедшим придурком, правда? — сказал Линтер.
— Ну хорошо, — я остановилась на середине пролета и повернулась к нему. — Я в самом деле считаю, что ты повредился рассудком, раз решил… так далеко зайти. Это… глупо, это тебе принесет немало вреда. Такое впечатление, что ты просто нас дразнишь, испытываешь корабль. Ты что, пытаешься свести его с ума, или что?
— Нет, Сма, конечно, нет. — Он выглядел раздраженным. — Меня не заботит корабль, но я волновался… как ты это воспримешь. — Он накрыл мою ладонь своими. Его руки были холодными. — Ты мой друг. Ты многое для меня значишь. Я никого не хотел задеть, ни тебя… ни кого-то еще. Но я делаю то, что кажется мне правильным. Это очень важно для меня, важнее всего, что я делал прежде. Я никого не хочу расстраивать, но… слушай, мне жаль, что вышло так.
Он отпустил мою руку.
— Мне тоже жаль. Но это похоже на увечья. На уродство. На инфекцию.
45
Египетский фартук (франц.).