Страница 99 из 101
В новелле Обручение на Сан-Доминго прежде всего замечателен исторический фон. Новелла полна откликов на Первую французскую революцию.
Гаити в XVII и XVIII вв. — французская колония. Революция нашла здесь свое отражение. В 1790 г. было созвано креольское национальное собрание, и в связи с этим мулаты подняли восстание, требуя полного уравнения в правах с белыми. В 1791 г. восстали негры, и мулаты присоединились к ним. Рабы жгли усадьбы, истребляли плантаторов, захватывали землю. Комиссары Конвента, посланные в Гаити, хотя и объявили в 1793 г. негров свободными, но уже не могли остановить движения. В дальнейших событиях выдвинулся негр Туссен-Лувертюр. Колониальное собрание сделало его пожизненным губернатором Гаити под суверенитетом Франции. Но Туссен-Лувертюр был предательски схвачен французскими властями и отвезен во Францию, где в 1803 г. умер в тюрьме. Последовало новое восстание под руководством негра генерала Дессалина. Французская армия капитулировала. Конгресс в Гонаивах в 1804 г. объявил независимость Гаити и подтвердил освобождение негров и конфискацию плантаций.
Освещение революционных событий здесь у Клейста то же, что и в повести Михаэль Кольхаас. Клейст не поощряет плантаторов и подробно пересказывает жестокую историю старухи Бабекан[34]. Но он не поощряет и негров, потому что они восстали и мстят. Авторское мнение высказывает в новелле Густав: хотя белые и были тиранами и поступали неправильно, но ангелы неба не могут отказать им в защите, если негры столь ужасно отплачивают за свои обиды.
Иначе говоря, Клейст считает, что революция оправдывает старый порядок. Если вы хотите изменить положение вещей, то учитывайте интерес обеих сторон, избирайте средства добрые и мирные, иначе гнет и насильственные методы существующей власти вы делаете явлениями необходимыми.
Героиня новеллы Тони с известной минуты меняет все свое поведение. Ради Густава, чтобы спасти его, она проявляет чрезвычайную волю, находчивость, но это все — ее старые качества, только получившие новое направление. Это старики негры научили ее хитрости и расчету, действиям твердым и осторожным. Сейчас она делает для белых то же самое, что прежде делала против белых. Нельзя сказать, что она поумнела от любви, как шекспирова Джульетта: она была умна и до любви.
Но самое главное, что собственно любви к Густаву, любви в индивидуальном смысле у Тони вовсе и нет. Клейст не связывает важных вещей со «склонностью» и личным чувством. Тони с великолепным геройством защищает Густава, потому что он ей муж. Существенно, что ночью произошло «обручение». Она теперь будет служить Густаву так, как служила старику Гоанго, — она переменила господина.
Тони отрекается от отца, от матери, идет на смерть ради Густава, обрученного с нею. Эволюция Тони состоит у Клейста в переходе от одной власти — материнской — к другой — более высокой — власти мужа. И в этой новелле речь идет о безусловном превосходстве объективных институтов — семьи, брака, — над личным сознанием, о природной внедренности их в это сознание.
В новелле происходит двойная трагедия. Тони умирает, Густав застреливается. Он карает самого себя: он не поверил Тони, своей жене, он считал ее предательницей. Между тем оп был знаком с ней не более суток, и все происходившее вокруг оправдывало подозрительность. Но все дело в сверхопытных безусловных требованиях, в формальных постулатах верности, и перед ними Густав виноват.
Сквозь эти мотивировки сверхопытной морали пробиваются другие, тоже понижающие индивидуальный смысл поступков, — мотивировки расовые. Гоанго — негр, Бабекан — мулатка, Тони — метиска. Это все постепенные переходы к белым, и следовательно, разные степени нравственности. Для Тони внутренно доступны приказания «закона», потому что она полубелая. Поведение Густава мотивировать не нужно: он белый, в этом вся мотивировка, остальное только рассказано. То же самое относится к семейству Штремли.
В своих «католических новеллах» — Землетрясение в Чили, Найденыш, Святая Цецилия — Клейст трактует римскую церковь с буржуазно-лютеранской точки зрения. Он хочет «религии в границах разума», и Рим у него порицается за чувственность, за чувственную порчу, которую он вносит в человеческие отношения (Николо и монахи-кармелиты — Найденыш). В Землетрясении непростительна вина католической церкви в том, что она потакает злобным инстинктам, что проповедник натравливает чернь на спасенных. В Цецилии Клейст сочувствует католической церкви, вернее, соболезнует ей. Но причины здесь особые. Церковь подвергается антирелигиозному погрому, массовому и дерзкому штурму иконоборцев. Клейст защищает католическую святыню в том же смысле, в каком защищал плантаторов против бунтующих негров. В остальном он старается держаться в стороне: религиозное исправление братьев-иконоборцев Клейст изображает как мрачный идиотизм.
Римская церковь представляется у Клейста как языческая власть, корыстная, потворствующая мирским инстинктам, даже в самом своем религиозном рвении несущая соблазн и гибель; по общему своему смыслу она — вражеская сила, отрицание ценностей, защищаемых и прославляемых в его «моральных повествованиях».
Локарнская нищенка, новелла, вызывавшая восхищение Э.-Т.-А. Гофмана, яснее других вещей говорит, что такое так называемый «реализм» Клейста.
О реализме Клейста много писалось. Под реализмом разумели отдельные выразительные моменты художественного письма Клейста — его вещественность, богатство деталей, сценичность изложения, подчеркнутую документальность: все происходит воочию и совершенно точно.
В Нищенке в совершенстве виден подлинный способ художественной работы Клейста, перенесенный в более неуловимой форме на его большие вещи.
Локарнская нищенка — это проба сил мастера.
Реализм здесь парадоксален; он остер тем, что неуместен. Эта шуршащая солома, эти вздохи за печкой, этот лай собаки поражают, впечатляют, так как все это признаки явления, которому никакой быт, никакая локализация, никакая обыденная деталь не к лицу.
Сейчас мы должны еще раз вернуться к вопросу о стиле клейстовских новелл, к тем столкновениям ирреального и реального, к которым ведут идеология Клейста и жанр «анекдота», адекватный внутренней структуре этой идеологии.
Особенности Локарнской нищенки повторяются в увеличенных масштабах в больших повестях Клейста, этих возвышенных анекдотах, где мнимый реализм работает на выдвижение, на подчеркивание существенных сторон смыслового строения — абстрактных ирреальных духовных сил, компрометирующих всякое эмпирическое бытие, в какое они вступают.
В Поединке показанья божьего суда даются взвешенными в точнейших юридических пропорциях. Якоб фон Ротбарт сам верил в то, что Литтегарда была его любовницей — поэтому он не может погибнуть на божьем суде. Но нельзя с божьего суда отпустить его невредимым, так как он лжет и виновен по другому поводу (убийство герцога фон Брейзах), а Литтегарда честна перед ним и перед всеми. Все эти отношения точнейшим образом обозначены в результатах поединка: ничтожное ранение Якова фон Ротбарта не заживает и превращается в смертельную болезнь; тяжелая рана Фридриха фон Трота непостижимо быстро исцеляется. На божьем суде запрос был сделан неправильно — лжет или не лжет Ротбарт. Он верит в свою неправду, поэтому исход поединка — двойственный.
Дела божьего суда ведутся в новелле со всей строгостью юриспруденции, и приговоры переводятся на язык медицины. Таким образом, бог, небесное воинство, фикции нравственного закона представлены у Клейста заправски воплощенными.
Этот мистифицирующий реализм особенно чувствителен в такой черте: когда Ротбарту отнимают руку, покрытую язвой, Клейст замечает, что с точки зрения современной медицины поступили неправильно — операция только увеличила зло. То-есть, как бы забывается, что рана символическая, и ее изучают, как в заурядном госпитале.
34
Впрочем, в Abendblätter Клейст помещает статью о положении черных в Америке, где на основании книги Генри Болингброка описывает это положение как весьма благополучное и плантаторов как благодетелей. Здесь, видимо, имели значение англофильские настроения Клейста: для эпохи континентальной блокады в этом состояла обратная сторона французоедства. Клейст в этой заметке писал об английских неграх.