Страница 14 из 101
Брака тем временем сидела, как на иголках. Любовь эрцгерцога все еще не обнаружилась, щедрость же его вовсе не была несомненной, напротив — от госпожи Ниткен она слышала, что за ним даже держалась слава скряги; с другой стороны, альраун мог открыть столько кладов, сколько их было закопано в земле, и самому ему было решительно все равно, на что тратятся деньги, лишь бы он не чувствовал в них недостатка. Ежели оба любовника не поладят друг с другом, то вот и разлетятся все ее надежды на безмятежную будущую жизнь, и великие планы о судьбе ее народа тоже не осуществятся.
Эрцгерцог вновь был теперь наедине с Беллой, и смелости у него прибавилось, она же была раздражена и озабочена участью своего малыша; она заговорила об этом, и принц выслушал ее не без известной ревности. С некоторой гордостью спросил он ее, правда ли, что малыш — ее жених, и в ожидании ее нерешительного ответа настолько потерял самообладание, что вышел из своей мнимой роли доктора и представился ей как эрцгерцог. Она была слишком искренна, чтобы изобразить притворное изумление, и таким образом установились между ними доверчивые отношения, прежде чем они успели что-либо доверить друг другу. Наконец Белла сказала, что брака ее с кузеном желает только ее мать, а не она сама. Эрцгерцог заклинал ее не покоряться так всецело воле своей матери и не жертвовать счастьем жизни и красотой горю несчастного замужества; о своей любви он умолчал при этом. Белла пробормотала, как ей было предписано, что ее состояние находится в полном распоряжении ее богатого кузена, что она должна покориться желанию своих родственников, тем более, что она никого на свете не знает, кто бы мог спасти ее от этого принудительного брака. Тогда эрцгерцог стал уверять ее, что малейшее огорчение, причиненное ей, будет беспощадно наказано и отомщено им. Эти слова повлекли за собой объяснение в любви, которое не только у обоих влюбленных, но и у подслушивавшей Браки сняло большую тяжесть с души. Но как же встревожилась старуха, когда вдруг Белла, охваченная любовью к эрцгерцогу, прокляла всю свою лживость, упала к его ногам и стала заклинать его своей любовью не презирать ее за обман, говоря, что она вовсе не дочь ее спутницы, как она себя выдавала, а дочь… здесь ее слова были заглушены хлынувшими слезами.
Один из дворян, сопровождавших малыша, вошел и пригласил эрцгерцога проследовать в его комнату, говоря, что с малышом ничего нельзя поделать; они провели его обходным путем в тот же дом, откуда вывели, и он считает себя смертельно больным. Возмущенный до глубины души, что был обманут в первой своей любви, эрцгерцог бросился вон из комнаты. Белла удалилась в соседнюю комнату, так как в ее душе еще падали капли с листьев после пронесшейся грозы.
Малыш велел внести себя наверх Медвежьей шкуре, который в страхе стал звать свою хозяйку, боясь, что пришел конец его славной службе. Когда Брака появилась, малыш встретил ее жалобными стонами, говоря, что он так ослабел от чумы, что не может стоять на ногах, что все кружится у него перед глазами, что он ничего больше не видит и его язык так ковыляет за его мыслями, что не успеет он начать говорить, как уже теряет их нить. Брака имела вид сострадающий и испуганный; Белла с горестью смотрела на его заметную бледность.
— Ах, — стонал малыш, — почему я только не задержал доктора, который сразу распознал мою чуму? может быть, он знает и средство от нее.
— О, — заявила Брака, — чуму я не раз лечила, я положу одну травку в тепловатую воду, и ты будешь пить ее через каждые пять минут по чашке; тогда все пройдет благополучно.
— Скорей, скорей, — пробормотал малыш и заснул, окончательно опьянев; тогда Медвежья шкура раздел его и уложил на диван, хорошенько укутавши одеялом.
Брака время от времени вливала ему в рот по чашке горячей укропной настойки, как дают маленьким детям. Припадки ужасной тошноты пробуждали его, но наконец, природа его облегчилась от излишка вина, которым нагрузился он по обязанности пить за провозглашаемое здоровье; со вздохами и стонами заговорил он тогда:
— Где может быть теперь тот доктор, которого я видел в том доме? Если бы только найти его, он еще мог бы помочь мне; у меня к нему такое доверие, потому что он сразу распознал мою болезнь. Но отворите же дверь, — продолжал он, — здесь так жарко!
— Дверь заперта, — сказала Белла, — там помещается эрцгерцог.
— Эрцгерцог? — и с этими словами малыш, как был, выпрыгнул из постели, но, зашатавшись на ногах, шлепнулся в умывальный таз, — эрцгерцог здесь, и я не могу с ним поговорить о моем назначении! О, я упущу все свое счастье, если умру!
Медвежья шкура снова закатал его в одеяло, но малыш продолжал горько плакать и причитать о враче, которого он мельком видел. Брака пообещала, наконец, приложить все усилия, чтобы его отыскать, и пошла к госпоже Ниткен попросить через нее принца еще раз явиться в качестве врача. Но эрцгерцог, обнажив кинжал, потребовал грозным голосом от госпожи Ниткен, чтоб она рассказала все, что знает о приезжих и не подосланы ли они его погубить каким-нибудь врагом его дома. Госпожа Ниткен так все ему и выложила без утайки. Она сказала, что Брака была давнишняя ее знакомая, старая цыганка, что однажды ночью она явилась к ней с красавицей Беллой и с малышом, прося отвезти их в Гент, где, как известно, они истратили немало денег. Белла, конечно, не дочь старухи — за это она ручается, но не высокого ли происхождения эта девушка — в этом она не может поручиться, впрочем это уже ее собственные домыслы. Во всяком случае, девушка не похищена, потому что обращается со старухой и повелительно и в то же время ласково, а говорят они между собой на каком-то чужом наречии, думается ей, по-французски.
Сказанное госпожей Ниткен заставило принца иначе взглянуть на все дело; сперва он подумал, что попался в сети продажной девки, теперь же у него явилось серьезное подозрение, не есть ли Белла французская принцесса, брака которой с ним добивается французский двор против желания его деда. Как известно, его позднейшие политические дарования мало еще проявились в эти ранние годы его жизни, когда все его внимание было направлено на телесные упражнения, и он полагал возможным многое такое, что другому казалось бы весьма сомнительным, а Ценрио слишком был занят Адрианом, чтобы помочь ему своим советом. Поэтому к просьбе явиться снова в виде врача он отнесся даже с некоторой почтительной готовностью, что немало поразило трепетавшую госпожу Ниткен.
Теперь он постарался больше изменить свою наружность, проведя углем несколько штрихов у бровей и на лбу, и последовал за госпожей Ниткен в комнату больного. Малыш пришел в восторг, услышав его голос; эрцгерцог очень серьезно расспросил его о всех симптомах болезни. Малыш рассказал о дикой головной боли, о тошноте, об отрыжке, о полном помрачении зрения, о сыпи, которую он чувствует на всем своем лице (свои глаза на затылке он стыдился показывать людям и давно уже отвык ими пользоваться, вращаясь в хорошем обществе); в заключенье он сказал, что упустит все свое счастье, если не поправится быстро, так как эрцгерцог ради него поселился в соседней комнате и вероятно в ближайшие дни распределит должности в своем новом полку.
— Ах, дорогой доктор, — воскликнул он в своем воинственном воодушевлении, — если я вдруг помру, мир так и не увидит меня во всем блеске и величии, которые я заслужил и своим происхождением и своей храбростью! Часто мне кажется, словно злые волшебники противятся осуществлению истинного предназначения моей жизни.
Эрцгерцог терпеливо его слушал и опять-таки не мог никак согласовать все это со своей чужеземной принцессой; уж не принц ли это, заколдованный старой феей, один из тех, о которых полны историями испанские романы? От этой мысли в связи с явлением в загородном доме он совсем было растерялся, и его смущение легко бы его выдало, если бы малыш не был так пьян и если бы он пользовался своим задним зрением. Наконец эрцгерцог принял решение и сказал ему, что средство уважаемой госпожи Браки очень хорошее и он должен теперь получше укутаться одеялами, чтобы сильной испариной побороть болезнь в самом корне. Напрасно охал малыш, что боится до себя дотронуться, как до раскаленной печки, так ему жарко, — Брака, уговаривая его всякими словечками, набросала на него несколько одеял, запеленала его в них и удалилась с верным Медвежьей шкурой под предлогом, что хочет приготовить прохладительное питье малышу.