Таинственные перья

Рано утром, наскоро позавтракав, мы собрались идти в тугаи охотиться на фазанов. Но в это время на реке захлопал подвесной лодочный моторчик, из-за поворота реки вылетела небольшая шлюпка и быстро понеслась вниз по течению, подворачивая к нам. На носу шлюпки лежало ружьё, а на скамеечке сидел крупный серый кот с хорошо заметными кисточками на концах ушей. Он поджал под себя лапки «муфточкой», щурил глаза. Видимо, такие поездки были для него привычным делом.

— Вот вам и попутчик на охоту! — обрадованно воскликнул Чернов. — Это и есть Лазарев, сосед мой. Он здесь все места знает и поведёт вас. Я-то ведь не могу далеко от дома отходить: нога после ранения не даёт.

Мы познакомились. Лазарев оказался такой же добродушный и словоохотливый человек, как и наш хозяин. Он охотно согласился идти с нами и показать, где водится больше фазанов.

— Только к Чернову и езжу охотиться, — сказал Лазарев. — Здесь всегда много фазанов. — И, повернувшись к лодке, позвал ласковым голосом: — Кис-кис-кис!

«Мрряу!» — отозвался кот в лодке.

Важно, не торопясь, он встал, потянулся и зевнул во весь рот. Затем почесал за ухом, как бы подчёркивая, что он не торопится идти на зов хозяина, но всё же спрыгнул на берег.

— Зачем же кота с собой позвали? — удивился я.

— Он у меня вместо собаки. У Чернова кот сторож, а у меня охотник!

Это было настолько удивительно, что я ничего не сказал, подумав, что Лазарев просто шутит.

Удушливого зноя и комаров не бывает осенью в Семиречье. Это самое лучшее время года на берегах Или. Тополя, карагачи и раскидистые деревья лоха стояли ещё зелёные на островах и по берегам реки. Они были, как джунгли Уссурийского края, пронизаны лианами насквозь, до самых вершин. Зеркальная поверхность реки желтела мелями песков, вода подмывала и с грохотом обваливала берега, пуская вниз по течению густую муть.

Первый же фазан с криком поднялся из зарослей, сверкая на солнце ярким оперением, как кусочек радуги. Грянул выстрел, и фазан спланировал в густой кустарник. Он был ранен в кончик крыла. Я по опыту знал, что найти его будет невозможно, и в нерешительности остановился.

— Сейчас кот его догонит! — воскликнул Лазарев. — Вон он уж где!

И в самом деле, кота около нас не было, а вершинки кустов вздрагивали там, где упал фазан. Не прошло и нескольких минут, как захлопали крылья и всё стихло. Лазарев уверенно направился туда и вернулся с мёртвым фазаном в руках. За ним гнался и мяукал кот.

— Брысь! Ишь ты какой! — отбивался он от кота и подал мне фазана.

— Вот это здорово! — удивился я. — Как же вы его этому обучили?

— Да я и не учил его совсем: сам он, дикий ведь наполовину, брат черновского кота-сторожа, — ответил Лазарев,

Вскоре из-под самых ног выскочил заяц и понёсся открытым местом к зарослям. Двое из нас успели выстрелить по нему, но заяц бежал, хотя и явно сильно раненный. Он юркнул в заросли и скрылся в них, но… с котом позади себя! Сразу же раздалось заячье верещание — значит, кот догнал и схватил подранка. Так мы охотились больше часа. Кот блестяще выполнял обязанности охотничьей собаки. Но вот кто-то из нас выстрелил по крупному дрозду. Он комочком упал с дерева. Кот бросился туда.

— Эх, что вы наделали! — недовольно крикнул Лазарев и опрометью бросился в заросли.

Он долго трещал в кустах, звал кота, ругался, а мы недоуменно ждали. Наконец он выбрался из зарослей и подошёл к нам.

— Что случилось? — участливо спросил я.

— Что случилось?! — с досадой переспросил Лазарев. — Охоту испортили, вот что! Кот с дроздом скрылся, наестся и убежит в лодку. Фазана-то или зайца сразу далеко не утащишь, всегда отобрать успею, а дрозд — другое дело. Разве можно было его стрелять?! Сытый кот не охотник. Я его перед поездкой сутки не кормлю.

Мы чувствовали себя сконфуженными, как школьники, получившие заслуженный выговор учителя.

— Ну, я вернусь, пару убил — и хватит, а то коты там обязательно подерутся, — сказал Лазарев, — а вы идите вон туда… — И он подробно рассказал нам, где должны быть фазаны.

Вскоре на реке застучал моторчик. Значит, кот вернулся и Лазарев поехал домой.

КАБАРГА

В забайкальской горной тайге мартовское солнце днём уже сильно пригревало, а по ночам ещё трещали морозы. Звонкое пение красных клестов весело звучало в полдень. Освещенные солнцем, они горели на вершинах елей, как огоньки. А под ветвями, поникшими от тяжёлых шапок снега, сидели в гнёздах зеленоватые подруги клестов. Они самыми первыми в этом году из всех наших птиц выводили птенцов. В природе чувствовалось, что зиме приходит конец.

Охотник шёл по тайге и нетерпеливо поглядывал по сторонам, и думал о весне. На этот раз он шёл в тайгу не за соболем и белкой. Для зоопарка ему была нужна живая кабарга — самый маленький из наших оленей.

А кабарга лежала в это время на стволе упавшего кедра-великана и спокойно пережёвывала жвачку. Тёмно-бурое животное размером с большую собаку сливалось со стволом кедра и было почти незаметно. Большие стоячие уши слегка пошевеливались. Крупные чёрные глаза украшали небольшую точёную головку.

Ураганы и время навалили по всей тайге старые подгнившие деревья. Они обросли мхами и лишайниками, а на зиму прикрылись снегом. Кабарга всё утро паслась то на одном упавшем стволе, то на другом. Копытцами она сбрасывала с них снег там, где пахло мхом или лишайниками, и кормилась. А иногда вставала на задние ноги, как комнатная собачка, подолгу стояла так, дотягиваясь мордочкой к седым прядям лишайников на ветвях деревьев.

Далёкий тревожный крик кедровки заставил кабаргу поспешно проглотить жвачку, большие уши её замерли, как два колышка. Кедровка закричала ближе. «Возмущённо» зацикал сизый поползень. Лесные звери хорошо понимают тревожные голоса птиц: кабарга вскочила на тонкие стройные ножки, замерла и насторожилась, слегка сгорбившись. Вскоре она ясно услыхала шорох лыж по насту. «Чиф-фый!» — сипло вскрикнула испуганная кабарга. Прыжок — и с едва слышным хрустом она поскакала по снегу к скалам. Наст не проваливался под лёгким животным, и оно неслось по нему, как по льду.

Горы втиснулись прямо в тайгу крутыми уступами скал и россыпями. Угловатые острые камни были в беспорядке навалены друг на друга. Но они гостеприимно приняли испуганное животное: как птица, кабарга мелькнула по россыпям. В морозном воздухе только слышалось частое «чик-чик-чик» от ударов копытцев по камням. Ни одного неверного прыжка. Словно всю жизнь кабарга прыгала только по этой россыпи и знала здесь каждый камешек. И вдруг прямо перед ней — обрыв в пропасть. Но ни мгновения на раздумье — со всего хода кабарга прыгнула вниз, поджав под себя ноги. Тёмным упругим комочком пролетев по воздуху несколько метров над бездной, она не разбилась об острый уступ скалы, а легко, с разлёта вскочила на него всеми четырьмя ножками, собрав их вместе на площадке размером в ладонь.

Кабарга оглянулась, словно удивляясь, с какой высоты она спрыгнула, и снова прыжок за прыжком, с одного уступа на другой. Наконец она оказалась на узком карнизе. Один её бок прижался к скале, другой свисал над пропастью. Животное твёрдо стояло на ножках, словно прилипнув к камню. Дальше двигаться было некуда. Карниз обрывался отвесно. Далеко внизу над щетиной верхушек деревьев клубился пар от полыньи на таёжной речке. Ослепительно сверкал наст на полянах. Уши кабарги беспокойно задвигались. Она оглянулась и вдруг сделала то, на что не способно ни одно животное, — она поднялась на задних ногах, спокойно повернулась спиной к обрыву, поджала к груди передние ноги и, переступая ими по стене, прыгнула с уступа обратно, откуда она перескочила сюда. Так, прыгая по скалам, она выбрала себе подходящее место для лёжки.

Охотник долго стоял около ствола кедра, на котором кормилась и лежала кабарга. Он был опытен и понял, что она приходит сюда на кормёжку ежедневно. Острые копытца нацарапали по насту тропу от скал к этим местам.