Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 64



И все же не прошло и пятидесяти лет после его смерти, как почти вся астрономия, по существу, стала астрофизикой; лишь немногие из профессиональных астрономов сохранили сколько-нибудь значительный интерес к планетам. Утверждение Конта было решительным образом опровергнуто изобретением спектроскопа, который не только раскрыл «химическое строение» небесных тел, но и поведал нам о далеких звездах намного больше, чем мы знаем о соседних с нами планетах.

Нельзя упрекать Конта в том, что он не смог предвидеть появления спектроскопа: ни одна душа на свете не могла вообразить себе спектроскоп или еще более хитроумные приборы, поступившие за последнее время на вооружение астрономов. Но его пример должен послужить предупреждением, которого не следует забывать никогда: даже идеи, бесспорно неосуществимые при современном или предвидимом уровне техники, могут стать вполне реальными в результате новых, неожиданных научных открытий. По самому их характеру такие «прорывы» науки нельзя предвидеть, но в прошлом они столько раз помогали нам обойти непреодолимые препятствия, что никакая картина будущего не может считаться правильной, если в ней не учтены такие возможности.

Другой широко известный случай, когда воображение изменило ученому, относится к лорду Резерфорду. Ему принадлежит главная роль в раскрытии внутренней структуры атома. Резерфорд часто насмехался над охотниками до сенсаций, предсказывавшими, будто мы когда-нибудь сможем обуздать энергию, скрытую в материи. Тем не менее первая цепная ядерная реакция была осуществлена в Чикаго всего лишь через пять лет после его смерти (1937). При всей своей исключительной прозорливости Резерфорд не учел, что возможно открытие такой ядерной реакции, при которой будет высвобождаться больше энергии, чем необходимо для того, чтобы ее вызвать. Для освобождения энергии, заключенной в материи, требовалось одно — ядерный «огонь», аналогичный огню при химическом горении; расщепление урана предоставило такую возможность. После этого открытия обуздание атомной энергии было уже неизбежным, хотя без давления со стороны военных кругов этот процесс вполне мог растянуться больше чем на полвека.

Пример Резерфорда показывает, что наиболее надежный прогноз развития той или иной науки способны дать отнюдь не те люди, которые больше других знают об этом предмете и являются признанными мастерами в своей области.

Шестерни воображения могут увязнуть в избыточном бремени знаний. Я попытался облечь этот вывод, основанный на наблюдениях, в форму «закона Кларка», который может быть сформулирован так:

«Когда выдающийся, но уже пожилой ученый заявляет, что какая-либо идея осуществима, он почти всегда прав. Когда он заявляет, что какая-либо идея неосуществима, он, вероятнее всего, ошибается».

По-видимому, нужно поточнее определить прилагательное «пожилой». В физике, математике, астронавтике оно относится к возрасту старше тридцати лет, в других науках старческое слабоумие наступает иногда после сорока. Существуют, конечно, блистательные исключения, но, как известно любому исследователю, едва переступившему порог колледжа, ученые старше пятидесяти лет годятся только для заседаний научных советов, а от лаборатории их надо всеми силами держать подальше!

Избыток воображения встречается значительно реже, чем его недостаток; когда это случается, на его злосчастного обладателя валятся все беды и неудачи — за исключением достаточно благоразумных провидцев, излагающих свои идеи только письменно и не помышляющих провести их в жизнь. К этой категории и относятся все авторы научной фантастики, историки, пишущие о будущем, творцы утопий и оба Бэкона, Роджер и Френсис.

Монах Роджер Бэкон (1214–1292) сумел представить себе оптические приборы, самоходные суда и летательные аппараты, то есть устройства, выходящие далеко за пределы существовавшей или даже логически предвидимой техники своей эпохи. С трудом верится, что нижеследующие слова были написаны в XIII столетии:



«Можно сделать такие приборы, с помощью которых самые большие корабли, ведомые всего одним человеком, будут двигаться с большей скоростью, чем суда, полные мореплавателей. Можно построить колесницы, которые будут перемещаться с невероятной быстротой без помощи животных. Можно создать летающие машины, в которых человек, спокойно сидя и размышляя над чем угодно, будет бить по воздуху своими искусственными крыльями, наподобие птиц… а также машины, которые позволят человеку ходить по дну морскому…»

Этот отрывок представляет собой торжество воображения над упрямыми фактами. Все, что в нем сказано, сбылось, однако в эпоху его написания это был скорее акт веры, чем логики. Вполне возможно, что всякий долгосрочный прогноз, чтобы быть точным, должен носить именно такой характер. Истинное будущее не поддается логическому предвидению.

Великолепным примером человека, чье воображение опередило эпоху, в которую он жил, может служить английский математик Чарлз Беббедж (1792–1871). Еще в 1819 году Беббедж разработал принципы, лежащие в основе автоматических вычислительных машин. Он понял, что любые математические вычисления можно разложить на ряд последовательных операций, теоретически поддающихся выполнению машиной. Получив правительственную субсидию в размере 17 тысяч фунтов — весьма значительную для того времени сумму, он принялся строить свою «аналитическую машину».

Хотя Беббедж посвятил своему замыслу весь остаток жизни и немалую часть личного состояния, он не смог завершить его. Беббедж потерпел неудачу потому, что точной обработки деталей, необходимой для кулачков и шестеренок его машины, тогда просто не существовало. Своими попытками он способствовал созданию станкостроения, так что в конечном счете правительство вернуло себе с лихвой свои 17 тысяч фунтов. В наше время завершить работу над машиной Беббеджа, ныне красующейся в качестве одного из наиболее примечательных экспонатов Лондонского научного музея, было бы простейшей задачей. Но при жизни Беббедж сумел продемонстрировать работу лишь сравнительно небольшой части всей задуманной им машины. А через 10–12 лет после смерти Беббеджа его биограф писал: «Таким образом, этот памятник теоретического гения остается и, несомненно, навсегда останется лишь теоретической возможностью».

Сегодня мало что можно сказать в оправдание этого «несомненно». В настоящее время тысячи вычислительных машин работают на тех принципах, которые Беббедж четко сформулировал более ста лет назад, но круг решаемых ими задач и их быстродействие таковы, что он и мечтать о них не мог. Случай с Беббеджем особенно интересен и особенно трагичен именно потому, что этот ученый опередил свою эпоху не на одну, а на целых две технические революции. Если бы в 1820 году существовало точное приборостроение, Беббедж смог бы построить свою «аналитическую машину», и она работала бы намного быстрее человека, но очень медленно по нынешним стандартам. Ведь она была бы связана — в буквальном смысле этого слова — скоростью вращения шестерней, валов, кулачков и храповых механизмов.

Автоматические вычислительные устройства не могли стать такими, какими они стали сегодня, пока электроника не обеспечила быстродействия, в тысячи и миллионы раз превосходящего предел возможности чисто механических устройств. Этого этапа развития техника достигла в 40-х годах, и с его наступлением Беббедж был немедленно реабилитирован. Его беда заключалась не в недостатке воображения — просто ему следовало бы родиться лет на сто позже.

Есть только один способ подготовить себя к открытиям, которые нельзя предсказать, — попытаться сохранить широкий кругозор и непредубежденность. Достичь этого необычайно трудно даже при величайшей целеустремленности. Действительно, разум, воспринимающий все и вся, был бы попросту пуст, а свобода от всех предубеждений и предвзятостей является недосягаемым идеалом. Однако существует один вид умственного упражнения, который может послужить хорошей начальной подготовкой для претендентов в предсказатели будущего. Всякий желающий одолеть проблемы будущего должен совершить мысленное путешествие назад на срок жизни одного поколения, скажем к 1900 году, и спросить себя, что именно из современной техники было бы не просто невероятным, а непостижимым для острейших умов науки того времени и как велико было бы количество таких проблем.