Страница 41 из 76
Он не шевелился. Хотя тихое дыхание было ровным. Жив, и слава Богу… Я раздвинула пальцами густые каштановые волосы и осмотрела голову. Нет раны — едва заметная царапина… Нечего притворяться! Сейчас вылью тебе на голову холодной водички — живо в себя придешь!
Я принесла чашку с водой и полила Андрея. Безрезультатно…
Господи, что я натворила?! Руки задрожали, а зубы сами собой принялись выбивать мелкую дробь…
Он без сознания… Ну не убила же я его?! А если… Ведь сотрясение мозга может быть смертельным…
Когда мне надо срочно что-то решить, я совершенно перестаю соображать. Мозги превращаются в кисель… Совсем не то, что во время боя — там я реагирую молниеносно, даже подумать не успеваю…
Вот-вот… как показывает практика — думать вредно.
Я заметалась в поисках выхода: позвать соседей? позвонить в «Скорую»? вызвать милицию? И чем сосредоточеннее старалась «обмозговать», тем с большим ужасом убеждалась, что в голове ворочается вязкий клейстер из разрозненных обрывков мыслей…
А Андрей по-прежнему лежал на полу у моих ног…
Фу… надо освежиться… Может, тогда начну соображать лучше…
Я вышла на балкон и крепко сжала ладонями виски.
Что заставило меня оглянуться? Спортивный инстинкт? Еле уловимый шорох за спиной… молниеносный поворот… И что я вижу?
«Бездыханный пострадавший» осторожно меняет неудобную позу, поэффектнее заламывает руку… и встречается со мной взглядом…
Вот притворщик! Сволочь! Не по-мужски это — бить на жалость и испуг!
— Вставай! — громко велела я. — Хватит валяться. — И тут же окликнула появившуюся на соседнем балконе старушку: — Баба Вера, вы не зайдете ко мне на минутку?
— Зачем, Ирочка?
— Запах странный… Мне кажется, утечка газа, — на ходу сочинила я и тут же пожалела об этом, потому что соседка побледнела и всплеснула руками:
— Ты только спички не зажигай и свет не включай! Я сейчас…
Андрей понял, что разоблачен, и нехотя поднялся.
— Чем это у тебя воняет? — Он принюхался. — Ничего не чувствую.
— Тобой!
Андрей как ни в чем не бывало пожал плечами и прищурился:
— А ведь ты через меня перешагнула… Неужели ничего не дрогнуло, а?
— А ты думал, я буду рыдать у тебя на груди? — парировала я.
— Как же ты могла?
— А ты?
Он усмехнулся:
— А я привык добиваться победы любой ценой.
— Вот как?! — воскликнула я. — Представь себе: я тоже!
— Ну и чья взяла?
— Один — ноль в мою пользу, — заявила я, услышав спасительный звонок в дверь.
Ах, бдительная баба Вера… спасительница моя… Вслед за ней буквально через пять минут примчалась служба газа, а за ними, подвывая сиреной, две пожарные машины…
Андрей успел ретироваться, пока я объяснялась с газовщиками и пожарными, подписывала бланки вызовов, оправдывалась перед соседями…
А они толпились в моем тесном коридорчике и на лестничной площадке, громко обсуждая, что могло бы быть, если бы произошла утечка газа. Вспоминали случаи один страшнее другого, живописали жуткие картины разрушений…
А баба Вера, поняв, что поторопилась с вызовом, бочком-бочком — да и скрылась за своей дверью, предоставив мне одной расхлебывать эту кашу.
И только поздним вечером, выпроводив всех соседей и замыв в коридоре и на кухне грязные следы, оставленные ремонтной бригадой, я наконец-то смогла передохнуть.
Растянулась на диване, уставилась в потолок… Господи, как я устала!
Почему другие люди живут нормально, и только со мной вечно что-нибудь приключается?!
Вон Светка Зарубина из нашей сборной меняет кавалеров с поразительной легкостью, и хоть бы раз хоть бы кто-нибудь из них на нее обиделся, или начал мстить, или решил добиться силой…
Наоборот, крутятся вокруг нее: Светочка… конфеточка…
Самое смешное, что я попала в самую заурядную, тысячу тысяч раз уже повторявшуюся на земле ситуацию: банальный любовный треугольник… Он любит ее, а она другого… А другой ее?
«Любит!» — уверенно ответила я самой себе. Иначе и быть не может! А вот Андрей вряд ли…
Почему я так решила? Что-то внутри подсказало. Может, у меня наконец-то проснулась женская интуиция?
Все подруги замечали у меня ее отсутствие. Жалели, как будто это было физическим недостатком:
— Ах, Ириша, тоньше надо быть… Ты слишком прямолинейна, рубишь сплеча. В любви надо действовать ин-ту-и-тив-но… Это же игра…
А у меня все внутри протестует. Почему игра? Какая? Теннис или поддавки? Или поединок на рапирах?..
Да. Поединок. Так мне понятнее.
Я пропустила удар, допустила оплошность… Пускай не по своей вине, все равно… Значит, теперь моя очередь. Мой выпад!
Вот только трудно сражаться сразу с двумя… Стремиться к победе над одним и держать оборону от другого…
Глава 3
НАУКА ПОБЕЖДАТЬ
— Я сама!
Именно эта фраза была первой, которую сумела самостоятельно произнести годовалая Ириша.
В первый раз она поднялась на пухлые ножки и сразу же бойко протопала от дивана к трюмо, уверенно балансируя на ходу.
Позже мама уверяла, что Ириша, остановившись у зеркала, с удовольствием и некоторым вызовом посмотрела на свое отражение.
— Подумать только! Уже кокетка! — со смешком воскликнула мама.
А отец покачал головой.
— Не кокетка, а… победительница.
Он не мог простить маме того, что вопреки его желанию дочь назвали Ириной, а не Викторией или хотя бы Никой. А больше всего — того, что у него родился не мальчик, а девочка, такое, по сути своей, бесполезное существо…
Он терпеть не мог бантики, кружавчики и пестрые девчачьи тряпочки, всех этих кукол и плюшевых мишек, сопли, слезы и капризы…
Но Ириша, подрастая, не разочаровывала отца, а, напротив, убеждала в том, что не так уж и слаб женский пол, как ему казалось…
Вся ее недолгая жизнь протекала под этим изреченным в младенчестве девизом. Ей нравилось всего добиваться самой, она с упоением и необъяснимым упорством создавала себе трудности и тут же их героически преодолевала.
Наравне с мальчишками Ирина лихо карабкалась по железным перекладинам на детской площадке, в то время как послушные девочки мирно возились в песочнице. Она лазала по деревьям с ловкостью молодой обезьянки, а короткая стрижка и потертые джинсики делали ее похожей на мальчика.
Отец гордился, если после учиненной в песочнице бури возмущенные мамаши кричали ему:
— Уберите подальше вашего сорванца!
Именно отец купил Ирише детский пластмассовый набор, состоящий из красного щита с гербом и желто-красной гибкой шпажки…
Может быть, именно его отсутствие так тяжело переживалось Ириной после развода родителей.
Отец как бы подстегивал в Ирише это желание во что бы то ни стало быть первой во всем, а мама… Ей, наверное, уютнее было бы растить похожую на нее куколку, а не рыжую веснушчатую бестию, с которой нет никакого сладу…
Понемногу, незаметно, исподволь стремление выходить из жизненных передряг со щитом, а не на щите сменилось хладнокровным умением добиваться победы на дорожке спортивного зала.
Но это было лишь подобием тех настоящих битв, которые было бы суждено выиграть Ирине, если бы…
Она всерьез считала, что родилась слишком поздно.
Так сказать, не достигла единства времени, места и образа действия…
В мечтах Ирина видела себя отважным мушкетером, рыцарем меча и шпаги и ужасно злилась, что глупая судьба предназначила ей родиться в этом глупейшем женском обличье, в этом пошлейшем двадцатом веке, в этой лишенной рыцарских традиций стране…
Впрочем, женская сущность все-таки порой брала свое. Например, как и многие ее сверстницы, в пятнадцать лет Ирина начала писать стихи…
Но если девушки описывали робкое томление первого чувства, всякие там «розы — мимозы», рифмуя «кровь — любовь», то Иринин стихотворный опыт не пошел дальше задорного начала предполагавшейся поэмы. На поэму, впрочем, терпения не хватило.