Все или ничего

— Посуди сама: много ли тебе Тамара внимания уделяет? Она ведь все больше с начинающими возится, с малышней.

Это тоже было правдой.

Госпожа де Тревиль продолжала работать в младших группах интерната и собирать вокруг себя детишек из неблагополучных семей.

Ира и сама, теперь уже как представитель старшего поколения, регулярно участвовала в церемониях посвящения маленьких хулиганов в мушкетеры.

Может, это сыграло свою роль, а может, просто сработал характер Ирины (который Самохин, прежде чем к ней «подъехать», досконально изучил, расспрашивая ее друзей и знакомых). Она ведь и в самом деле терпеть не могла что-то планировать наперед, прикидывать, занудно взвешивать «за» и «против».

Ирина была человеком действия, а не размышлений.

А возможно… возможно, решающим оказался один случайный — или казавшийся случайным — факт.

В самый разгар переговоров за спиной у Самохина откуда ни возьмись вырос плечистый чернобровый парень с длинными темными волосами, собранными на затылке в хвостик.

Он подмигнул победительнице турнира и уверенно, тоном знатока, произнес:

— Что, Костик к себе приглашает? Подфартило тебе, девочка! Везучая ты.

Это был Андрей Галибин. Сам Андрей Галибин, герой сабли!

До сих пор Ира видела его лишь издали и в официальной обстановке, и на нее каждый раз находил какой-то столбняк.

А теперь он обратился непосредственно к ней! И он считает предложение Самохина удачей… И главное — Андрей ведь тоже выступает за армейский клуб!

Неизвестно, какой именно из аргументов оказался самым убедительным, а возможно, что и все вместе, но Ира, поддавшись неосознанному мощному импульсу, почти выкрикнула:

— Да! Да! Да! Согласна!

Решила — как отрубила.

И тут же Константин Иннокентьевич вместе с Галибиным куда-то испарились, будто их и не было здесь вовсе.

Не то боялись, что Первенцева возьмет свое согласие обратно, не то хотели избежать стычки с госпожой де Тревиль, словно та могла вызвать их на дуэль.

А Ира осталась одна, как в вакууме. И ей предстояло самой объясниться с Тамарой Степановной, которая вдруг, в одну секунду, перестала быть тренером победительницы турнира Ирины Первенцевой.

А вон и она сама направляется к ученице своим широким шагом. Что сказать? Как оправдаться?

Говорить ничего не пришлось.

Глава королевских мушкетеров, успевшая откуда-то узнать обо всем, сняла с нее эту ношу.

— Поздравляю, — улыбнулась она. — С победой. И с выгодным предложением. Все закономерно: большому кораблю — большое плаванье. Успехов тебе… д’Артаньян.

Как ни вглядывалась Ирина, но так и не смогла заметить даже оттенка осуждения в огромных сияющих глазах. Госпожа де Тревиль от души радовалась за нее, предательницу.

Но именно это и было тяжелее всего.

Тамара Степановна вышла на минуту и вернулась с увесистым молотком для отбивания мяса. Похоже, собирается готовить что-то основательное?

— Не затевайте возни, я не голодна. И харчи у меня были совсем не скудные, мне один мужик деликатесы таскал. Один раз даже копченых угрей.

— Да я вообще стряпать терпеть не могу! — насмешливо улыбнулась госпожа де Тревиль. — Времени жаль. Не понимаю, чем плохи полуфабрикаты?

— А эта кувалда зачем?

— То есть как! Разве не пора разбить, к черту, всю эту дрянь! — Она кивнула на ненавистный гипс.

Ненавистный-то он ненавистный, но намерения тренера напугали даже экстремистку Иру. Доктора над ней тряслись, за каждым движением следили, а тут — над ней занесен почти что кузнечный молот.

— А… вдруг неправильно срастется?

Тамара Степановна отстранилась, прищурясь:

— Девушка, вы кто такая? Как ваша фамилия? Мы с вами когда-нибудь встречались или нет?

И тут же расхохоталась, как подросток:

— Брось. Первенцева! У тебя давно все срослось. Я что, не знаю, как твои болячки заживают? Как на собаке — это слабо сказано. Как на медузе!

— Почему на медузе? Она жидкая, как желе.

— Зато у нее хоть полтела отрежь, а она опять целая. Медуза — гений регенерации. Как и ты. Ну что, приступать, или трусишь, д’Артаньян, позоря высокое звание мушкетера?

Она дразнила и высмеивала. Будила в раненом мушкетере угасший боевой дух. Действовала от противного, совсем как десять лет назад, когда надо было утешить маленькую веснушчатую девочку, от которой отреклась мать.

Такова была ее манера: Тамара Степановна никогда никого не гладила по головке и не утирала слезы дамским кружевным платочком. Она не успокаивала, а подбадривала.

Ира вдруг словно вернулась туда, в детство. И… расплакалась, горько, позорно, как какая-нибудь бессильная мадам Бонасье. Стресс вырвался наружу через рыдания:

— Меня убить мало, а вы… Я от вас отреклась, вы разве не понимаете? Или вы издеваетесь? Тама… ра… — хлюп! хлюп! — Степа…

— Вон ты о чем! Ну, кто старое помянет, тому глаз вон. Хочешь стать одноглазой?

И госпожа де Тревиль размахнулась кувалдой.

Ирина ошалело заморгала, но молоток аккуратненько опустился на грязный гипсовый «валенок», расколов его пополам с такой легкостью, словно это было шоколадное яйцо «Киндер-сюрприз».

Та же участь постигла и второй «валенок», а затем и руки были освобождены.

В тех местах, где не было затягивающихся ран, кожа оказалась белой, влажной и размягченной. Действительно как у медузы. По пальцы шевелились, локти гнулись, а значит — способность к регенерации брала свое.

— Симулянтка, — хмыкнула Тамара Степановна. — Притворялась изувеченной. Милостыню, что ли, думала просить? Пода-айте бывшему дворянину из Гаскони!

Ира вспомнила утреннюю сцену в трамвае. Ей стало смешно и… легко.

И она вытерла слезы кулаками. Собственными кулаками, которые была в состоянии сжать, а не намотанным на них бинтом, пропитанным гипсовым крепежом и воняющим хлоркой!

Какое это, оказывается, счастье, когда твои руки тебе подчиняются!

И что в сравнении с этим удивительным ощущением какой-то мелкий человечишко Галибин! Как его звали, дайте вспомнить! На букву А… Андрей, кажется…

Он больше не ее любимый. Не друг, не товарищ, вообще не мужчина. Никто.

— А знаете, Тамара Степановна, я вдруг… проголодалась!

— Ага! Копченых угрей нет, зато есть мясо. Только оно сырое, придется подождать.

— Вы же не любите стряпать. Давайте я! Сама! Вначале отобью как следует…

И она взяла молоток в свою ведущую левую.

Тяжеловато.

Ну и что? Без нагрузок не восстановишься.

Глава 12

ПРИЗНАНИЯ

Тамара Степановна оставила Ирину на несколько дней у себя: хотела лично проследить, как продвигается выздоровление. Она, в отличие от докторов, не задумываясь, взяла на себя ответственность за отмену медицинских показаний и должна была убедиться, что не ошиблась.

Ира чувствовала себя изнеженной барышней: о ней заботились, ее нежили и лелеяли.

Каждое утро начиналось, конечно, не с того, что подавали кофе в постель, но с не менее приятной процедуры: госпожа де Тревиль делала ей массаж своими тонкими, изящными пальцами, силе которых мог бы, однако, позавидовать любой мужчина. Жалости и милосердия при этом Тамара Степановна не проявляла: разминала мышцы и суставы так, будто выжимала сок из граната. Даже хруст раздавался.

Ирина в долгу не оставалась: перечинила в доме все, что могла. Подтекающие краны, расшатанные кресла, перекошенные полки стали как новенькие.

Так когда-то в детстве она ремонтировала в родном доме все на пару с отцом и почти на равных с ним.

А кухарничали с Тамарой Степановной вместе: в этой области обе были дилетантками. И потом вдвоем с аппетитом уплетали резиновое мясо с пережаренной картошкой или слипшимися макаронами, запивая киселем, в котором плавали липкие спекшиеся кусочки крахмала.

Ирина, хоть и стеснялась, что обременяет тренера своим присутствием, все же оттягивала момент возвращения домой.